Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид

полностью изменить ее исход.

25 октября 1854 г., Балаклава

Четвертый приказ

«Theirs not to reason why,

Theirs but to do and die,

Into the Valley of Death rode the six hundred».

Альфред Теннисон

Погода 25 октября выдалась великолепная, как по заказу. С вершины горы была видна вся Южная долина, залитая солнцем. Там близко сошлись две кавалерийские группы. Одна из них, русская, была огромной и серой. Английская тяжелая бригада генерала Скарлетта была красной и крошечной. Назревало столкновение. Неожиданным образом инициативу взяли на себя малочисленные красные, они поскакали вверх по склону — и пошли в атаку!

В каких-то пятистах метрах от обнаженного фланга русской кавалерии прозябала в бездействии другая кавалерийская группа — легкая бригада. Несколькими днями раньше лорд Лукан издал следующий приказ:

«Главная обязанность легкой бригады состоит в том, чтобы обеспечивать безопасность армии ото всех неожиданностей. Она не должна, без крайней необходимости, не получив на то приказа, завязывать стычки с противником, никакая ее часть не должна ни под каким видом атаковать или преследовать противника, не получив специальных указаний на этот счет.»

Именно по этой причине лорд Кардиган, комендант легкой бригады, сохранял позицию постороннего наблюдателя. Ему и в голову не приходило действовать по собственной инициативе. Его шесть сотен грелись на солнце и смотрели, как седоусый генерал Скарлетт, с саблей наголо, вел три сотни своих тяжелых драгун[126] в самоубийственную атаку на плотную массу из 5000 русских кавалеристов.

Было одиннадцать часов утра.

В ретроспективе можно, по справедливости, сказать, что безбрежная глупость командиров крымской кампании 1854 года находилась в прямой пропорции с их рангом. Чтобы командовать элитными частями английской кавалерии, нужно было иметь только две вещи — титул и деньги. Лорд Лукан, командовавший всей кавалерией, не отличался ни особым умом, ни боевым опытом. Поставить под начало Лукана лорда Кардигана, приходившегося ему шурином, было верхом безрассудства. Взаимная неприязнь этих людей могла сравниться только с их высокомерным отношением к своим подчиненным и их общей одержимостью славой, орденами и прочей воинской мишурой.

Положительные качества лорда Раглана[127], главнокомандующего, ограничивались тем, что он не принимал ни малейшего участия в руководстве кампанией, почитая за лучшее не вмешиваться в действия своих подчиненных. Словно забывая, что идет война с Россией, он постоянно называл французов, своих союзников, противником. Вот эти-то три ключевых игрока и привели легкую бригаду к полному уничтожению. Викторианские поэты сочли для себя необходимым громко восславить героизм кавалеристов и по возможности затушевать бездарность военного руководства. Должны быть минуть сто лет, чтобы «Британская энциклопедия» прямо констатировала: «Крымскую войну следует считать наиболее бездарно проведенной военной кампанией во всей истории Великобритании».

Ключом к Балаклаве был контроль над Семякиными высотами и стратегической Воронцовской дорогой, которая вела прямо к лагерю союзников. Для укрепления обороны этой гряды холмов от неожиданных русских атак на них было построено шесть редутов с двенадцатифунтовыми пушками. Редуты располагались вдоль гребня Семякиных высот, разделявшего две низменности — Южную долину и Северную долину.

Балаклавский бой 13 октября 1854 г.

Ранним утром 25 октября к редутам подошли 11000 русских пехотинцев[128] с тридцатью восемью пушками. Лорд Лукан, командовавший кавалерией, спешно известил об этом лорда Раглана. Главнокомандующий прочитал депешу и ответил на нее в обычном своем духе, «Ну и прекрасно. Если у лорда Лукана будет что-нибудь новенькое, пусть докладывает, так ему, пожалуйста, и передайте.»

У лорда Раглана была предвзятая идея, что эта атака — всего лишь обманный маневр, что основные силы русской пехоты остались в Севастополе, что в действительности князь Меншиков[129] решил атаковать союзные силы, осаждавшие город. А раз так — назревавшая битва не имела особого значения, в нее можно было и не вмешиваться. Со своей площадки на Feldhermhugel[130], окруженный адъютантами и супругами некоторых рядовых офицеров британской армии, которые последовали за своими мужьями в Крым на личных яхтах, а также репортера газеты «Таймс» Уильяма Говарда Рассела[131], лорд Раглан взирал на обе вышеупомянутые долины, исполосованные длинными утренними тенями. И вот, что видел там главнокомандующий: вражеские полки, похожие издалека на колонны муравьев, медленно подползали к его шести редутам.

Эти редуты находились на попечении тысячи турок, также входивших в состав Союзной армии. Увидев перед собой огромную массу русской пехоты — и не получив никакой помощи от британской кавалерии — они бежали с криками: «Корабль! Корабль!» Русские убили нескольких зазевавшихся турок и захватили четыре редута. Лорд Раглан с крайним неудовольствием наблюдал, как противник прибрал к рукам семь английских двенадцатифунтовых пушек,— факт, сыгравший существенную роль в дальнейших, очень печальных событиях.

Джордж Паджет, другой лорд, командовавший легкой бригадой в отсутствии лорда Кардигана, занял тактическую позицию на западном краю Семякиной гряды. Он ожидал, что бригаду введут в действие, как только русские двинутся на Балаклаву. Ситуация была угрожающая — настолько угрожающая, что лорд Кардиган, находившийся тем утром в Балаклавской бухте, на борту своей яхты, оставил недоеденный завтрак и спешно вернулся на передовую.

После захвата четырех редутов не оставалось уже никаких сомнений, что целью противника является союзный лагерь в Балаклаве. Лорд Раглан вздохнул и отдал первый из четырех приказов: «Кавалерии занять позиции слева от второй линии редутов, удерживаемых турками».

Приказ привел лорда Лукана в крайнее недоумение. Не существовало никакой «второй линии редутов», разве что применить это название к двум артиллерийским позициям, все еще находившимся в руках турок. Отвод кавалерии с занимаемых ею позиций откроет вход в Балаклавское ущелье, а заодно лишит всякой защиты шотландцев из 33-го Аргайлско-Сатерлендского полка, единственную силу, преграждавшую 11000 русских путь к союзническому лагерю. Взбешенный Лукан приказал посыльному Раглана задержаться и посмотреть, как выполняется приказ, он ничуть не сомневался, что последствия будут самыми печальными, и не хотел нести за них вину. После отвода кавалерии, на пути русской армии остались 550 шотландцев, сотня раненых, которых стащили с лазаретных коек, вооружили и осторожно прислонили к камням, плюс некоторое количество турков, бежавших с редутов и не вызывавших никакого доверия. Огромная масса русских войск неумолимо приближалась.

— Горцы,— сказал их полковник, сэр Колин Кемпбелл,— вы не можете отступить, вы должны умереть там, где стоите.

На крошечный отряд Кемпбелла неслись четыре кавалерийских эскадрона. Эта атака оказалась слишком большим потрясением для перепуганных предыдущей стычкой турок, они побросали ружья и разбежались. Русские кавалеристы,