Коммунисты - Луи Арагон

ведь мы же французы…

Антонио дружески засмеялся и взглянул на нее. Потом умолк и покачал головой: — Sabe, señora? В Испании-то… — и ткнул большим пальцем правой руки куда-то себе за спину, через левое плечо — nosotros, мы тоже говорили: ведь они такие же испанцы, как и мы, разве нет?

— Я сказала глупость, — ответила Полетта, — простите меня. Но тяжело думать, что французы… Вероятно, вы правы, м-сье Антонио, но я в первый раз все это слышу, ну и…

Дверь отворилась. Рауль Бланшар вошел в комнату. Антонио вскочил с радостным возгласом. Рауль, наморщив лоб, вглядывался в него, потом закричал во все горло: — Антонио! Hombre[62]!

Пришлось все повторить, все рассказать сначала, объяснить, как он жив остался. Ужасы лагеря Верне, побег, странствования по Франции. Потом Антонио сказал: — Е1 partido. Партия… Ты поможешь мне разыскать товарищей, правда? Я пришел в Париж отыскать товарищей…

— Право не знаю, Антонио… Есть испанцы и в Париже, и в Тулузе… Можно порасспросить… Очень уж, знаешь, время неподходящее… — Он повернулся к Полетте. — Представь себе, при выходе с завода, вот только сейчас… полиция арестовала продавцов «Ви увриер»[63]… поэтому я и задержался…

— Продавцов «Ви увриер»? И вы допустили? Такой огромный завод! Под самым вашим носом!

— Я же тебе говорю, пытались помешать, потому-то я и задержался.

— Никогда я этого не пойму… мужчины… рабочие… как же вы допустили? Да что же происходит?

— Никто ничего не знает. Что-то они затевают… в последние дни они совсем обнаглели… Додумались до того, чтобы получку выдавать только после рабочих часов, как до тридцать шестого года… Сам видишь, Антонио, момент не совсем подходящий.

— А разве бывают, querido[64], подходящие моменты? В любой момент можно начинать и надо начинать. Разве нет? Все остальное неважно — нужно начать…

Вдруг он перегнулся пополам, прижав руки к животу. Лицо исказилось от боли.

— Что с тобой? Рана?

— Nada, nada[65], пройдет… Меня в лагере пинали ногами в живот, да еще этот осколок… Я неженкой стал, понимаешь? Ничего, пройдет.

— Вы должны пойти к доктору, — сказала Полетта.

И Рауль добавил:

— Правильно… в амбулатории есть один наш парень…

— Нет, — сказал Антонио, — el partido — вот врач, другого мне не нужно… el partido… hombre, el partido.

— He знаю, что и делать… — Рауль поскреб затылок. Полетта подсказала: — Может быть, попытаться через Кормейля, через комитет Баранже, у них должна быть связь… — Неплохая мысль! Рауль продолжал поддерживать отношения с учителем, который провел его через границу. Кормейль… это мысль…

— А пока что, — сказала Полетта, — я даже не предложила вам закусить… вы с нами пообедаете…

— И ночевать он будет здесь, — заключил Рауль тоном, не допускающим возражений.

Он вынул из стенного шкафчика полотенце и кусочек мыла: — Держи, hombre. Кран на кухне. — И пока Антонио отмывал дорожную пыль, Рауль повторил, обращаясь к Полетте: — Не знаю, что они затевают. Ты купила вечерние газеты?

Над раковиной на двух полках помещалась библиотека Рауля. Конечно, в ней могло бы быть побольше порядка. Здесь хранились сложенные стопками брошюры, вся партийная литература, которую он покупал в ячейке. Правда, не всегда сразу можно найти, что требуется, но где же прикажете все это держать?

VIII

— Что происходит? Это не так уж трудно понять, — говорил Лурмель, высокий элегантный мужчина с седеющими висками, одетый в светлый фланелевый костюм. — Я лично верю только в кошелек. Деньги не обманут. Тот, кто платит, знает, почему он платит. Речи, дипломатия, газеты, все что угодно — ерунда в сравнении с подписанным чеком, распоряжением об уплате, кассовым ордером. Денежный документ — вот маяк истории. Я отдам всего Мишле[66] за банковскую книгу…

Нестерпимый зной заливал Елисейские поля в час утреннего аперитива. Терраса кафе Берри, переполненная публикой, пестрела зонтами в белую и голубую полоску, водруженными над столиками. Мужчины вытирали вспотевшие лбы, большинство скинули пиджаки. Было так тесно, что сидевшие за столиками чувствовали плечо соседа, запах его пота.

Их было пятеро — четверо мужчин и дама в платье из набивного шелка с крупным узором; банкир Вейсмюллер тянул через соломинку джин с содовой; Полэн Лекер, Роже Брель и мадемуазель Ландор пили вермут, один только Лурмель хранил верность мандариновому ликеру. До чего же выутюжен этот Лурмель! Запахи бензина и пыли смешивались с запахом духов Риты Ландор, кажется, «№ 5» Шанеля… Она явно заглядывалась на Полэна Лекера, кинозвезду в брюках, кумира модисток… Но Лурмелю она нравилась: где это Вейсмюллер ее откопал? Не то в Будапеште, не то в Варшаве… В «Парижском обозрении», последнем фильме УФА[67], она была весьма и весьма… Пока что Роже Брель, смахивавший на малокровную лошадь, откровенно подъезжал к ней; толстяку Вейсмюллеру, повидимому, на это в высокой степени наплевать.

— Если начнется война, мой сценарий все-таки будут снимать? Вот что меня интересует, — сказал Роже. — Как это глупо! Все идет хорошо, стараешься, работаешь, и вдруг…

— Это еще вопрос, — ответил Полэн Лекер, в бледном лице которого было что-то скотское. — Вспомни Мюнхен: нас мобилизовали, мы проторчали месяц на линии Мажино. Когда я там пел в дотах под землей, солдатики хныкали. Они уже себя в покойники записали. Это еще вопрос.

— Но будут снимать или нет? Вот что я хочу знать. Если в студиях все развалится…

— Я же вам говорю, что УФА платит, чорт побери, — в двадцатый раз повторил Лурмель; когда он вытягивал свои длинные ноги, становилось страшно за складку на его брюках. — Мы получили приказ произвести расчет со всеми актерами за «Парижское обозрение». Роздали уйму денег, подписали контракты на новую съемку, — ну, знаете, — эта полнометражная махина, место действия Гибралтар…

— Опять! В нынешнем году все фильмы о Гибралтаре! — воскликнул Полэн Лекер; он нарочно произносил слова на простонародный лад.

— Нет, — возразила Рита совершенно серьезно, — некоторые фильмы о Танжере…

Вейсмюллер молчал и только неопределенно улыбался. Его голубые, почти бесцветные глаза тонули в складках жира. С лица еще не сошел антибский загар. В Марокко, во время съемок «Черной всадницы», Рита подружилась с Эдмоном и Карлоттой Барбентан. Она с удовольствием снова встретилась с ними в Антибах, там у Барбентанов