Живущий в ночи - Дин Кунц

За многие годы своего увлечения кое-какие куклы Анджела продала, многие – просто раздарила. Те, что остались в этой комнате, были, видимо, ее любимыми, с которыми она не могла расстаться. Забыв о том, что в любой момент на меня может наброситься психопат с зазубренным ножом, я рассматривал кукол. Каждая из них была уникальной, словно Анджела не просто мастерила игрушки, а с нежностью вылепливала лица детей, которых ей не суждено было выносить.

Я выключил верхний свет, оставив гореть только настольную лампу. В сгустившемся сумраке куклы, казалось, зашевелились на полках, словно приготовившись спрыгнуть на пол. Нарисованные глаза одних светились в отблесках света, у других были непроницаемо темны. Но взгляды их казались пристальными и напряженными.

У меня задрожали колени.

Однако это были всего лишь куклы. Они ничем не угрожали мне.

Я выскользнул обратно в коридор, повернул «глок» направо, затем налево и снова направо. Никого.

Следующая дверь по коридору вела в еще одну ванную комнату. В ней горел ослепительный свет, отражаясь от зеркал, фарфора и желтой керамической плитки. Однако, сузив глаза в щелочки, я все же заглянул в каждый уголок. И здесь меня никто не подкарауливал.

В тот момент, когда я протянул руку к выключателю на стене, позади меня – со стороны хозяйской спальни – послышался какой-то звук. Быстрый и тихий, словно крыса пробежала по деревянному полу. Краем глаза я успел заметить едва уловимое движение.

Я молниеносно развернулся, выставив «глок» перед собой и удерживая его двумя руками. Черт знает что я творил! Будто изображал из себя не то Сталлоне, не то Шварценеггера, не то Иствуда, не то Кейджа – в боевиках, где они только и делали, что прыгали и палили из пистолетов. Да они и сами-то не знали, что творят! Наверное, я ожидал увидеть подкрадывающуюся фигуру, занесенную руку с кривым кинжалом, но не обнаружил ровным счетом никого.

Движение, которое мне удалось заметить, произвела дверь в спальню Анджелы. Кто-то плотно захлопнул ее изнутри. В светлом проеме между дверью и косяком мелькнула какая-то сгорбленная, скрючившаяся тень. Дверь захлопнулась гулко, как тяжелый банковский сейф.

Когда я выходил из спальни, там никого не было, и никто не проходил мимо меня с тех пор, как я поднялся на второй этаж. Значит, это мог быть только убийца, и то лишь в том случае, если он вернулся через открытое окно в ванной, где я обнаружил тело Анджелы.

Однако если в спальне находился преступник, значит, чуть раньше мимо меня проскользнул кто-то другой, включивший затем свет в вестибюле второго этажа. Выходит, что злоумышленников двое, и я между ними словно в мышеловке.

Что делать: идти вперед или двигаться назад? Небогатый выбор. Куда бы я ни пошел, неизбежно окажусь в дерьме, а я как раз не прихватил резиновых сапог.

Они, видимо, ожидают, что я побегу вниз по лестнице, но для меня безопаснее делать как раз то, чего они от меня не ждут. Поэтому без малейших колебаний я кинулся к спальне Анджелы и, не обращая внимания на ручку, ударил ногой в то место, где располагался замок. Дверь с грохотом распахнулась, и я ворвался в комнату с пистолетом в вытянутой руке, готовый выпустить пулю в любого, кого увижу.

Никого.

По-прежнему горит ночник. На ковре – никаких кровавых отпечатков, значит, никто не проходил через комнату из залитой кровью ванной, чтобы закрыть дверь.

Тем не менее я снова заглянул в ванную. На сей раз я не стал доставать из кармана фонарик, понадеявшись на рассеянный свет от ночника. Мне не хотелось еще раз во всех деталях видеть жуткую картину. Окно оставалось открытым, запах – таким же тошнотворным, как минуту назад. На полу все так же было распростерто тело Анджелы. Несмотря на сумрак, я видел ее открытый рот и изумленно распахнутые глаза.

Нервно оглянувшись, я бросил взгляд в вестибюль. Никого.

Сбитый с толку, я вышел на середину спальни.

Сквозняк из открытого окна был не настолько силен, чтобы от него захлопнулась дверь, и уж тем более он не мог создать ту жуткую тень, которую я успел заметить.

Возможно, под кроватью и мог бы спрятаться взрослый мужчина, но тогда он оказался бы зажатым между матрацем и полом. Кроме того, за то короткое время, которое понадобилось мне, чтобы ворваться в спальню, спрятаться под кроватью не успел бы даже самый проворный человек.

В стенном шкафу, дверца которого была также открыта, пришелец тоже не мог бы укрыться, но на всякий случай я заглянул и туда. Взглянув наверх, я увидел в свете фонарика люк, ведущий на чердак. Лестницы под ним не было, но даже если бы она там стояла, никто не успел бы с быстротой паука взобраться по ней на чердак и втянуть ее за собой. В распоряжении злоумышленника было не более трех секунд – явно недостаточно, чтобы спрятаться.

Рядом с кроватью располагались два задернутых шторами окна, и оба были надежно заперты изнутри. Убийца никак не мог выбраться через них. Но, возможно, смогу я? Мне крайне не хотелось возвращаться в вестибюль.

Не выпуская из поля зрения входную дверь, я попытался открыть окно. Это мне не удалось. Оконные рамы были закрашены масляной краской и не поддавались. Это были массивные окна, разделенные деревянными планками на несколько узких частей. Не приходилось и мечтать о том, чтобы просто выбить стекло и бежать.

Я стоял спиной к ванной. Внезапно мне показалось, что по моей шее забегали насекомые. Мне почудилось, что Анджела уже не лежит на полу, а поднялась и стоит сзади меня – залитая кровью, с глазами светлыми и пустыми, как серебряные монеты. Мне показалось, что я слышу, как она пытается говорить, но не может, и вместо речи раздается лишь бульканье из ее страшной раны.

Когда я, дрожа от ужаса, обернулся, позади меня никого не было. Я выдохнул, испытав неимоверное облегчение, и только тут понял, насколько напугало меня собственное воображение, нарисовав столь чудовищную картину.

Однако я все еще находился во власти этого жуткого видения. Мне казалось, что я вот-вот услышу, как несчастная поднимается в ванной на ноги. Горе, вызванное смертью Анджелы, мгновенно сменилось страхом за собственную жизнь. Я уже не воспринимал ее как личность. Она стала неодушевленным предметом, воплощением смерти, чудовищем, оглушительным напоминанием о том, что всем нам уготованы кончина, гниение и превращение в прах. Мне стыдно признаться, но в этот момент я даже испытал ненависть по отношению к ней. Я ненавидел ее из-за того, что чувствовал себя обязанным подняться сюда, на второй этаж, из-за того, что она втравила меня в этот ужас, и в то же время ненавидел себя за то, что ненавижу ее – обожавшую меня медсестру. Ненавидел ее за то, что из-за нее ненавижу себя. Наверняка в основе этой омерзительной психологической спирали лежал скорее страх, нежели ненависть, но, несомненно, присутствовала и она.

Иногда трудно найти более мрачное место, чем наши собственные мысли – эта безлунная полночь души.

От холодного пота мои ладони стали влажными и скользили на рукоятке пистолета.

Я перестал гоняться за призраками и с неохотой вернулся в коридор. Там меня ждала кукла.

Самая большая по размеру кукла с полки в рабочем кабинете Анджелы – более полуметра ростом – сидела на полу, раздвинув ноги и глядя на меня в свете, лившемся из открытой двери в единственную комнату, которую я еще не успел обследовать, – напротив еще одной ванной. Руки куклы были подняты, и на них что-то висело.

В этом было что-то нехорошее.

Я заметил это при первом же взгляде на куклу, но когда пригляделся, то понял, что это было нечто очень нехорошее.

Если бы дело происходило в голливудском фильме, то вслед за этой куклой на сцене должен был бы появиться человек с весьма дурными намерениями. Здоровенный парень в маске хоккейного вратаря. Или в капюшоне. В руках у него должна быть бензопила, или, на худой конец, пневматический пистолет, стреляющий гвоздями, или, если он находился в хорошем расположении духа, топор – достаточно большой, чтобы с легкостью расчленить тираннозавра.

Я заглянул в рабочий кабинет Анджелы, где все так же горела лампа на столе. Нет, ни один злоумышленник там не прятался.

Двигайся! Дальше – ванная комната, выходящая в коридор второго этажа. Никого. Мне хотелось по-маленькому. Не время! Двигайся!

Теперь – к кукле, одетой в черные кроссовки, черные джинсы и черную футболку. То, что она держала в руках, оказалось синей кепкой-бейсболкой с двумя вышитыми кроваво-красной нитью словами над козырьком: «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД».

Поначалу мне показалось, что эта кепка просто похожа на мою. В следующее мгновение я увидел, что это – моя кепка, которую я оставил внизу, на кухонном столе.

Бросив быстрые взгляды в сторону лестницы и комнаты, куда я еще не успел заглянуть, я выдернул бейсболку из маленьких фарфоровых рук и натянул ее себе на голову.

При определенном освещении и в определенных обстоятельствах любая кукла может показаться зловещей и даже внушить суеверный ужас. Здесь был другой случай, поскольку в чертах этой куклы не заключалось какого-либо зла, и все же при более пристальном взгляде на нее по моей шее пополз неприятный холодок, как во время вечеринки в Хэллоуин.