Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица - Павел Асс

Все эти три гипотезы были связаны с Брежневым и поэтому Штирлиц решил ставить карту на него. Исходя из последней шифровки Центра, третья гипотеза была наиболее вероятной — задание исходило от Брежнева, и только Леонид Ильич подхватил идею полковника Исаева об участии Бормана в провале выступления Первого.

— Да, это может плохо кончиться, — тихо сказал Штирлиц, стоя перед унитазом.

В Нью-Йорке шел дождь. Город готовился к приему советских гостей. Повсюду были развешаны плакаты с приветственными надписями.

Мюллер шел по Двенадцатой авеню и плевался. «Как они любят этих русских и как я их ненавижу!» — думал бывший шеф Гестапо и вождь Четвертого Рейха, разглядывая шикарный плакат с надписью:

Да здравствует Кукурузный король!

Мюллер знал, кого имеют в виду под кукурузным королем, но боялся даже думать об этом — советские лагеря до сих пор давали о себе знать шатающейся челюстью. И поэтому Мюллер сдержался и не плюнул на плакат. Он решил зайти в кафе и что-нибудь перекусить. Денег было мало, но на бутерброд с черной икрой и бутылку виски хватило. Он сел за дальний столик и принялся цедить бодрящий напиток. Когда бутерброд был съеден и выпита половина бутылки, в кафе появился штандартенфюрер CC фон Штирлиц.

Штирлиц не сразу признал в седом старике бывшего вождя Четвертого Рейха, но Мюллер понял, кто подходит к его столику и поэтому насторожился.

— Разрешите? — вежливо сказал Штирлиц, усаживаясь за столик Мюллера.

«Наверно, он меня не признал», — подумал Мюллер и кивком головы дал свое согласие.

Штирлиц щелкнул пальцами, подозвал официанта, заказал три банки тушенки и бутылку водки и принялся жадными глазами рассматривать уставшее лицо Мюллера.

«Вот теперь точно! Сомнений быть не может — это Штирлиц! Тушенку и водку поглощает только он. Возможно, сейчас будут бить». — Мюллер тоже впялился в суровое лицо Штирлица и начал усиленно стучать зубами.

— Простите, может мы с вами где-нибудь раньше встречались? — начал Штирлиц.

Мюллер промолчал. Он боялся, что его голос может выдать его и поэтому решил занять выжидательную позицию.

Штирлиц повторил свой вопрос на русском языке. Мюллер промолчал.

«А c другой стороны, все равно я влип. От Штирлица вряд ли уйдешь. Он зануда известный», — подумал Мюллер и выпил еще одну рюмку виски.

Штирлиц повторил свой вопрос на немецком языке. Мюллер решил, что дальше молчать бесполезно и сказал:

— Да, это — я!

— Кто — ты?!

— Неужели, я так изменился?

— Я не понимаю, о чем вы говорите?

Вежливый Штирлиц сделал деликатный жест и слегка шлепнул подошедшего официанта, который принес его заказ. Открыв банку тушенки и налив стакан водки, полковник Исаев еще раз сказал:

— Дружище, я не понимаю, о чем вы говорите?

— Да это же я — Мюллер!

Штирлиц еще раз посмотрел на старика, засунул руку в карман, нащупал свой любимый кастет и сказал:

— Мюллер? Какими судьбами?! Ты в Нью-Йорке? Вот не думал?! Выпустили тебя, да?

Старые друзья обнялись. Радости Штирлица не было предела, а Мюллер, видя такой поворот дела, рассказал про свой украденный совочек, на что Штирлиц ответил:

— Дружище, а ты совсем не изменился! Все также возишься в песочнице?

— Да я…

— Да ладно тебе! — и Штирлиц похлопал старого друга по плечу. — Ты здесь один?

— Как тебе сказать…

— Говори все, без утайки. — Штирлиц опять нащупал свой любимый кастет. — А не то побью!

Мюллер давно заметил, как Штирлиц залезает в карман, где у него несомненно лежит кастет, и поэтому сказал:

— В Америку нас переправил товарищ Керенский.

— Какой товарищ?!

— Керенский. Это тот самый…

— А кого это «вас»?

— Кого, кого? Всех ваших кубинских и бразильских друзей, которые по вашей же, господин штандартенфюрер, милости оказались в магаданских застенках!

— И что, Кальтенбруннер с вами?!

— И Кальтенбруннер, и Холтоф, и Айсман, и даже красавица Тетя Фига — здесь, в Нью-Йорке.

Штирлиц задумался. Все это могло послужить неплохим козырем в игре, задуманной Брежневым. И поэтому полковник Исаев, закурив папиросу, сказал:

— Немедленно едем к вашим друзьям!

— Я не думаю, что это им понравится, — грубо промолвил Мюллер.

— А их об этом и спрашивать никто не будет, — грубо сказал Штирлиц и въехал кастетом по истрепанной физиономии Мюллера, повергая его в безграничное изумление. — Еще нужны объяснения?!

Мюллер расплакался.

— На Кубе — били. В Магадане — сломали челюсть. А теперь, здесь вы теребите мою физиономию. Как вам не стыдно?!

— О совести заговорил? А что ты думал тогда, в Германии, когда закрыл дверь после ухода Гитлера? А тогда, когда я томился в застенках твоего хренового Четвертого Рейха? Помнишь, собака?! — И Штирлиц вмазал еще раз.

Мюллер завыл, а Максим Максимович налил себе еще стакан водки.

— Ну что, я тебя убедил? — спросил он.

— Вполне.

— Тогда едем.

…Александр Керенский лежал в одной постели с Тетей Фигой. Керенский был стар, но красотка Фига не замечала этого. Этот мужчина заманивал к себе какой-то внутренней силой, порождающей неукротимую энергию молодого, влюбленного болвана, c которым спала красотка намедни.

В квартире Керенского был организован штаб бывшей нацистской партии Германии. Сюда съезжались все бывшие представители Вермахта.

— Так это все ваши штучки, товарищ-господин бывший глава Временного правительства? — На пороге стоял восхитительный Штирлиц с гранатой в руках.

— O, my God! — успел пропищать Александр Керенский. Граната разорвалась как раз под его задом.

Все остальные «рыбками» повыпрыгивали из окон четырнадцатого этажа.

— Развели тут бардак! — злобно прорычал Штирлиц, вытирая с мундира что-то похожее на кал.

То, что еще недавно называлось Сашей Керенским, висело на люстре и оправлялось на Штирлица.

— Прекратите, товарищ Керенский, заниматься хреновиной! — грозно сказал Штирлиц.

— Максим ты не прав! Ты что наделал?! — прошипела губа бывшего главы Временного правительства.

— Я всегда прав! — сказал Штирлиц. — Что это вы тута развели? Фашистский гадюшник? Ты что же это, опять вдарился в политику?

— Максим… или как там тебя еще… Петька, Отто… или этот, ну как его — Штирлиц, ты, еще раз повторяю, не прав! У нас здесь был творческий вечер Александры Пахмутовой.

— Какой еще там Ахмутовой? Тут все видно невооруженным глазом — фашистский гадюшник тут у вас, вот.

Мюллер, торчавший у Штирлица все это время подмышкой, тихо шепнул:

— Товарищ Штирлиц, я забыл вам сказать, Сашка что-то знает про Хрущева, а точнее про его приезд в USA.

Рука Штирлица самопроизвольно полезла за кастетом.

«Сейчас будут бить!» — подумало тело и упало вместе с люстрой к ногам Штирлица.

Но Максим Максимович сдержался, что случалось с ним редко, и только тихо спросил, пытаясь настроить свой голос на добродушную волну:

— Что тебе, контра, известно про Хрущева?

Губа открылась и сказала:

— Пока ты здесь занимаешься погромом, лысый едет к ООН!

— Черт, не успел! — пробубнил Штирлиц. — Ну, не успел, так не успел… Ладно… Извините, что побеспокоил. Я просто так зашел.

ГЛАВА 12. ТАМ, ГДЕ БЕССИЛЕН МИНЗДРАВ

«А это уже серьезно!» — подумал Штирлиц.

Едкий смог от дымящейся сигареты глубоко проник в его легкие и разведчик косо посмотрел на грязный потолок.

«Да-а, видимо, это никогда не кончится…» — мрачно насторожился Штирлиц и сделал еще одно усилие.

Мирно капала вода из крана, по потолку мелькали гадкие тени. Штирлиц вновь закурил. Сигарета показалась ему менее приятной, однако он продолжал втягивать в свои легкие этот острый, едкий дым, пытаясь сбить ужасное напряжение.

…Прошло двадцать минут. Мускулы легендарного разведчика всех времен и народов были на пределе.

— Черт! — прошипел он. — Должен же быть в этом хоть кто-нибудь виноват?! Но кто? Кто? Кто эта собака?

Штирлицу показалось, что напряжение на минуту утихло, однако этот факт не помешал закурить ему третью сигарету и мускулы Максима Максимовича снова были на пределе.

— Скоты! — закричал он в пустоту. — Га-а-а-а-а-ды!

Что-то ужасное, отчаянное, жаркое, безвыходное было в этом крике. Но стены были глухи и помочь в этот момент Исаеву никто не мог, даже Минздрав, тем более, что последнему было далеко наплевать на временное напряжение мускул легендарного шпиона.

Вечерело. В номер Штирлица откуда-то из далекой России ворвались стихи великого Пушкина:

Вечер зимний, вьюга воет,Снег безжалостный идет…

Разведчик почувствовал жар и нестерпимую усталость. Ноги сводило судорогой. Со лба стекали холодные струйки пота. Штирлиц вдруг понял, что это конец.