Она и он - Жорж Санд

Он провел там уже три дня, бывая на американском корабле гораздо чаще, чем в гостинице «Мальтийского креста», стараясь вновь обрести вкус к навигации, которой он занимался большую часть своей жизни. Однажды утром, за завтраком, молодой мичман, полусмеясь, полувздыхая, рассказал, что накануне он влюбился и что предмет его страсти представлял собой загадку, о которой он хотел бы спросить мнение такого светского человека, как Палмер.

Это была женщина на вид лет двадцати пяти — тридцати. Он видел ее только у окна, где она сидела, занятая плетением кружев. Кружева из грубой хлопчатобумажной нити — изделие женщин из народа, распространенное по всему генуэзскому побережью. Прежде эти кружева составляли целую отрасль коммерции, которая совсем зачахла после того, как изобрели станок, но до сих пор женщины и девушки побережья занимаются плетением кружев и получают от этого небольшой доход. Следовательно, та, в кого влюбился молодой мичман, принадлежала к сословию ремесленников: об этом свидетельствовал не только род ее работы, но также бедность жилья, в котором он ее увидел. Однако же покрой ее черного платья и изящество ее черт внушили ему сомнения. У нее были волнистые волосы, не слишком темные, мечтательные глаза, бледный цвет лица. Она очень хорошо видела, что из гостиницы, где он укрылся от дождя, молодой офицер смотрел на нее с любопытством. Она не соблаговолила ни поощрить его, ни спрятаться от его взглядов. Она была для него не сулящим никакой надежды воплощением равнодушия.

Молодой моряк рассказал еще, что он расспросил хозяйку гостиницы в Порто-Венере. Та ответила ему, что чужеземка живет здесь уже три дня у здешней старушки, которая выдает ее за племянницу и, наверное, лжет, потому что это старая интриганка: она сдает плохую комнату и тем наносит ущерб настоящей гостинице, хозяйка которой имеет патент. Эта старушка всячески старается заманить путешественников; она их якобы кормит, но кормит, наверное, очень плохо, у нее ведь ничего нет, и поэтому она заслуживает презрения и порядочных людей, и уважающих себя путешественников.

Услышав все это, молодой человек поспешил пойти к старушке и попросил ее сдать комнату его другу, которого он будто бы ждал, в надежде под предлогом этой истории выведать что-нибудь о незнакомке; но старушка была непроницаема и даже неподкупна.

Описание этой молодой незнакомки, услышанное от моряка, привлекло внимание Палмера. Это могла быть Тереза, но что она делала и почему пряталась в Порто-Венере? Конечно, она была там не одна: где-нибудь в другом углу, должно быть, прятался Лоран. Палмер стал уже думать о том, не поехать ли ему в Китай, чтобы не стать свидетелем собственного несчастья. Однако же он принял самое разумное решение — узнать, в чем было дело.

Он тотчас приказал везти себя в Порто-Венере и без труда нашел Терезу, которая жила там, где ему сказали, и занималась плетением кружев. Объяснение было живым и откровенным. Оба были слишком искренни, чтобы дуться молча; оба признались, что сильно друг на друга сердятся: Палмер — за то, что Тереза не сказала ему, где она скрывается, Тереза — за то, что он не усердно искал ее и не обнаружил раньше.

— Друг мой, — сказал Палмер, — вы, кажется, упрекаете меня за то, что я как будто покинул вас в опасности. Но я не верил в эту опасность!

— Вы были правы, и я благодарю вас за это. Тогда почему же вы так огорчились и словно пришли в отчаяние, видя, что я уезжаю? И почему, прибыв сюда, вы с первого дня не могли узнать, где я нахожусь? Вы, значит, решили, что я уехала и что искать меня бесполезно?

— Выслушайте меня, — сказал Палмер, избегая прямого ответа, — и вы увидите, что за эти несколько дней у меня было столько огорчений, что я мог потерять голову. Вы поймете также, почему, зная вас еще совсем юной и имея возможность предложить вам руку, я прошел мимо своего счастья, сожаления и мечты о котором никогда не покидали меня. Тогда я был любовником женщины, игравшей мной на тысячу ладов. Я считал своим долгом, я в течение десяти лет считал себя обязанным поддерживать ее и покровительствовать ей. Наконец она дошла до предела неблагодарности и коварства, и я смог покинуть ее, забыть и свободно распоряжаться собою. Так вот, эту женщину, — я думал, что она в Англии, — я увидел во Флоренции в тот момент, когда Лоран должен был уезжать. Покинутая своим новым любовником, который был моим преемником, она хотела и рассчитывала возобновить связь со мной: она столько раз убеждалась в моем великодушии и слабости! Она написала мне угрожающее письмо и, разыгрывая нелепую ревность, намеревалась оскорбить вас в моем присутствии. Я знал, что эта женщина не отступит перед любым скандалом, и ни за что на свете не хотел, чтобы вы стали хотя бы свидетельницей ее безумств. Мне удалось убедить ее не показываться, только обещав объясниться с ней в тот же день. Она сняла комнату в том самом отеле, где мы жили с нашим больным, и когда кучер, который должен был увезти Лорана, подъехал к дверям, она была тут, готовая устроить скандал. Ее отвратительное и нелепое намерение состояло в том, чтобы кричать перед всеми, кто был в отеле и на улице, что я делю свою новую возлюбленную с Лораном де Фовелем. Вот почему я позволил вам уехать с ним, а сам остался, чтобы развязаться с этой сумасшедшей, не компрометируя вас и не ставя вас перед необходимостью видеть ее и слышать. Теперь не говорите больше, что я хотел вас испытать, оставив наедине с Лораном. Боже мой, я достаточно страдал от этого, не обвиняйте меня! А когда я вообразил, что вы уехали с ним, на меня набросились все фурии ада.

— Вот за это-то я вас и упрекаю, — сказала Тереза.

— Ах, что вы от меня хотите! — воскликнул Палмер. — Меня так подло обманывали в жизни! Эта мерзкая женщина всколыхнула во мне целое море горечи и презрения.

— И это презрение вылилось на меня?

— О, не говорите так, Тереза!

— Однако меня тоже очень много обманывали, а все-таки в вас я верила.

— Не будем больше говорить об этом, друг мой; я сожалею о том, что мне пришлось рассказать вам свое прошлое. Теперь вы подумаете, что оно может повлиять на мое будущее и что, как Лоран, я заставлю вас платить за измены, которых мне пришлось испытать так много. Ну, милая Тереза, прогоним эти грустные мысли. Вы поселились в таком мрачном месте — оно навевает сплин. Лодка ждет нас, вы устроитесь в Специи.

— Нет, — сказала Тереза, — я остаюсь здесь.

— Как? Что же это такое? Мы, значит, будем сердиться друг на друга?

— Нет, нет, милый Дик, — возразила она, протягивая ему руку, — на вас я никогда не хочу сердиться. О, умоляю вас, сделайте так, чтобы наши отношения стали идеалом искренности; что до меня, то я хочу сделать для этого все, на что способна доверчивая душа; но я не знала, что вы ревнивец, вы были им и признаете это. Так вот знайте: не в моей власти избежать жестоких страданий от этой ревности. Это настолько противоречит вашим обещаниям, что я задаюсь вопросом, куда мы теперь идем и почему я должна, выйдя из ада, попасть в чистилище, я, которая мечтала только о покое и одиночестве.

Я боюсь этих новых мучений и боюсь, что, по-видимому, они ждут не только меня; если бы было возможно, чтобы в любви один из двоих был счастлив, тогда как другой страдал бы, то путь самопожертвования был бы намечен заранее и по нему легко было бы идти; но дело обстоит не так, и вы это видите: если я буду огорчена хотя бы одно мгновение, вы это сразу почувствуете. И мне невольно придется отравлять вам жизнь, и я, которая никому не хотела причинять вреда, вдруг стану причиной вашего несчастья! Нет, Палмер, верьте мне: мы думали, что знаем друг друга, но мы друг друга не знали. Больше всего меня трогало ваше доверие ко мне, а вы его уже потеряли. Разве вы не понимаете, что я, оскверненная, нуждалась именно в этом доверии и ни в чем другом, чтобы полюбить вас? Если же теперь я буду переносить вашу любовь со всеми ее тяготами и слабостями, со всеми сомнениями и бурями, разве вы не вправе будете сказать себе, что, выходя за вас замуж, я действую по расчету? О, не говорите, что у вас никогда не появится такой мысли, она придет к вам против вашей воли. Я слишком хорошо знаю, как мы переходим от сомнения к сомнению и по какому крутому склону мы катимся от первого разочарования к оскорбительному отвращению! Нет, я уже достаточно напилась этой желчи, я не хочу ее больше, я твердо знаю, что не способна больше переносить то, что переносила; я сказала вам это в первый же день, и если вы это забыли, то я помню. Отложим же мысль о нашем браке, — добавила она, — и останемся друзьями. Временно я беру назад свое слово, до тех пор, пока смогу рассчитывать на ваше уважение, такое, каким я предполагала пользоваться. Если вы не хотите подвергаться испытанию, расстанемся сейчас же. Что до меня, то клянусь вам, в том положении, в каком я нахожусь сейчас, я ничем не хочу быть вам обязанной, даже самой небольшой услугой. Я объясню вам свое положение, потому что нужно, чтобы вы поняли, чего я хочу. Здесь меня приютили и кормят, веря мне на слово, потому что у меня нет абсолютно ничего, я все отдала Вичентино на дорожные расходы Лорана; но оказалось, что я умею плести кружева быстрее и лучше, чем здешние женщины, и в ожидании денег, которые я должна получить из Генуи, я могу ежедневно заработать столько, чтобы если и не рассчитаться с моей доброй хозяйкой, то по крайней мере заплатить ей за очень скромную пищу, которой она меня снабжает. Я не испытываю ни унижений, ни страданий от такого положения. Так будет до тех пор, пока придут мои деньги. Тогда я решу, что мне делать. А до тех пор возвращайтесь в Специю и приезжайте ко мне, когда захотите; я буду плести кружева, беседуя с вами.