Только один год - Гейл Форман

– Нет, – поправляю я Кейт, – отважный.

– Вы оба отважные.

Нет, я – нет. Потому что попытался отправить ее обратно. Как трус. Но не смог. Тоже из трусости. Это я Кейт тоже не рассказываю.

– Так, а в Мексике ты что делаешь? – спрашивает она.

Я вспоминаю ребят. Которые думают, что я хочу излечиться. То есть найти Лулу, переспать с ней еще несколько раз и вернуться к прежней жизни.

– Не знаю… найти ее. И по меньшей мере, объясниться.

– Что объяснять? Ты же оставил записку.

– Да, но… – Я чуть не рассказываю все до конца. Но все же останавливаюсь.

– Что «но»?

– Я не вернулся, – заканчиваю я.

Кейт пристально и долго смотрит на меня. И чуть не съезжает на обочину.

– Уиллем, ты в курсе, что Канкун – это в другую сторону? – Кейт показывает назад. Я киваю. – У тебя и так не очень много шансов ее найти, зачем ехать в другой город-то?

– Я бы ее не нашел. Я понял.

– Как это ты понял?

– Потому что когда ищешь, ничего не находишь, находишь, когда не ищешь.

– Если бы это было так, никто никогда не находил бы ключей.

– Я не про ключи. Я про большее.

Она вздыхает.

– Не понимаю. Ты, с одной стороны, так веришь во все эти случайные совпадения, а с другой – отрицаешь саму возможность случайности.

– Не отрицаю. Я был в Канкуне.

– И сразу же поехал в Мериду.

– Я бы не нашел ее. Если бы продолжал искать, – говорю я, качая головой. Это трудно объяснить. – Не суждено.

– Суждено, не суждено, – фыркает Кейт. – Извини, но я этот бред серьезно воспринять не могу. – Она начинает махать руками, так что мне приходится на время взяться за руль. – Без намерения ничего не происходит, Уиллем. Ничего. Эта твоя теория – о том, что жизнь зависит от воли случая – это же просто оправдание, чтобы ничего не делать, нет?

Я собираюсь возразить, но тут у меня в голове мелькает образ Аны Лусии. Она оказалась в нужном месте и в нужное время. Тогда я посчитал, что это удача. Я теперь понимаю, что я просто сдался.

– Ну а как ты объяснишь нашу встречу? – Я показываю на себя, на нее. – То, что мы сейчас сидим тут вместе, разговариваем? Что это, если не совпадение? Если бы у твоей тачки не отвалился глушитель, и ты бы не оказалась в Вальядолиде, где и меня не должно было бы быть? – Я не рассказываю о том, что еще и монетку бросал, хотя это был бы аргумент в мою пользу.

– Ой, нет, только в меня не влюбляйся, – со смехом говорит она, показывая на палец с кольцом. – Слушай, я полностью магию судьбы не отрицаю. Я в конце концов актриса и шекспировед, не иначе. Но нельзя делать ее главной движущей силой в жизни. Надо управлять. И да, мы ведем тут эту беседу потому, что у моей машины – прекрасная милая моя девочка, – Кейт начинает сюсюкать, снова поглаживая панель, – были некоторые технические трудности. Но ты попросил меня подвезти тебя, и делал это настойчиво, так что твое поведение говорит против твоей же теории. Это, Уиллем, был волевой поступок. Просто иногда жизнь, или судьба, назови как хочешь, приоткрывает перед тобой дверь, позволяя пройти. Иногда, наоборот, запирает, и нужно искать ключ, взламывать замок, или вообще на фиг дверь вышибить. Иногда ты даже двери не видишь и вынужден делать ее сам. Но если ждать лишь открытых дверей… – На этом она смолкает.

– Что?

– Думаю, так ты и одиночного счастья не найдешь, не говоря уже про двойную порцию.

– Я начинаю сомневаться в том, что оно вообще существует, – говорю я, вспоминая про родителей.

– Это потому, что ты его ищешь. Сомнение – неотъемлемая часть поиска. Такая же, как и вера.

– Разве это не противоположности?

– Может, это лишь части одного и того же стиха.

Тут мне вспоминаются слова Сабы: «Правда и ее противоположность – это разные стороны одной и той же монеты». Раньше я этого как-то особо не понимал.

– Уиллем, я полагаю, что в глубине души ты точно знаешь, почему ты здесь, и точно знаешь, чего ты хочешь, но ты не готов взять на себя ответственность за это желание, не говоря про то, чтобы это получить. Потому что и та и другая перспектива тебя пугает.

Кейт поворачивается и испепеляюще смотрит на меня. Через какое-то время машину опять начинает вести в сторону. Я снова хватаюсь за руль, чтобы выровнять курс. Она же совсем его отпускает, и я держу уже двумя руками.

– Видишь, Уиллем. Ты взялся за руль.

– Чтобы мы не разбились.

– Или, можно сказать, чтобы избежать несчастного случая.

Двадцать

Мерида, Мексика

Мерида – это тот же Вальядолид, только больше, колониальный городок пастельных тонов. Кейт высаживает меня перед каким-то историческим зданием цвета персика и говорит, что слышала, будто тут находится неплохой хостел. Я выбираю комнату с балконом, с которого открывается вид на площадь, сижу и наблюдаю за людьми, прячущимися от послеполуденного солнца. Магазины закрываются на сиесту, а ведь я собирался побродить вокруг и пообедать, но есть мне не хочется. Я несколько измотан после этой поездки; желудок как будто все еще трясет по кочкам. Я принимаю решение тоже устроить себе сиесту.

* * *

Просыпаюсь я в поту. На улице уже темно, в моей комнате воздух спертый, затхлый. Я пытаюсь подняться, чтобы открыть окно или дверь балкона, но меня начинает тошнить. Я плюхаюсь обратно на кровать и закрываю глаза, пытаясь снова заснуть. Иногда у меня получается обмануть организм, и ему удается как-то отрегулировать свое состояние, даже толком не заметив, что что-то пошло не так. Иногда получается.

Но сегодня – нет. Я вспоминаю съеденную накануне свинину в коричневом соусе, и от мысли о ней желудок начинает трепыхаться, как мешок с пойманным диким зверьком.

Отравился. Наверняка. Я вздыхаю. Ну ладно. Несколько часов пострадаю, потом усну. А потом все пройдет. Всегда главное – выспаться.

Я не знаю, сколько времени, не знаю, сколько до рассвета, но вот он наступает, а я не засыпал ни на минуту. Меня столько рвало, что пластмассовое ведро уже почти полно. Я несколько раз пытался добраться до общей ванной в конце коридора, но мне не удавалось уйти дальше двери. А теперь солнце встало, и комната начала прогреваться. Токсические пары, исходящие из ведра, буквально видно невооруженным глазом, и они отравляют меня повторно.

Меня все рвет. И никакого облегчения в перерывах между приступами я не чувствую. Я выблевываю все – всю пищу, всю желчь, кажется, что и от меня самого уже ничего не осталось.

Тут меня начинает мучать еще и ужасная жажда. Я давно уже выпил последнюю воду из бутылки, которую тоже выблевал. В моем воображении появляются горные ручьи, водопады, ливни, даже каналы Голландии – я бы и из них попил, если бы мог. Внизу продается бутилированная вода. В ванной есть кран. Но я не могу ни сесть, ни тем более встать, что уж говорить о том, чтобы дойти до воды.