Архангельское - Елена Грицак

Герцен единственный из своих современников нарисовал словами цельную картину усадьбы середины XIX века, причем очень живую и образную. Главным персонажем этой литературной композиции писатель сделал себя, причем сомнений, прилично ли петь дифирамбы крепостнику или нет, обличитель русского рабства не испытывал. «Глаза разбежались, – отмечал Герцен, – изящные образы окружали со всех сторон. Уныние сменялось смехом, Святое семейство – нидерландской таверной, Дева радости – видом моря. Пышный Гвидо Рени роскошно бросает краски, и формы, и украшения, чтобы прикрыть подчас бедность мысли, и суровые Ван Дейка портреты, глубоко оживленные внутренним огнем, с заклейменной думой на челе, и дивная группа Амур и Психея Кановы, – все это вместе оставило нам воспоминанье смутное, в котором едва вырисовываются отдельные картины, оставшиеся Бог знает почему, тоже в памяти. Помнился, например, портрет молодого князя, верхом, в татарском платье, помнился портрет дочери м-м Лебрен. Она стыдливо закрывает полуребячью грудь и смотрит тем розовым взглядом девушки, которой уже не много до поцелуя, волнующего ее душу чистую, как капля росы на розовом листке, и огненную, как золотое аи. Не раз, быть может, старый князь останавливался перед ней, желая отодрать ее от полотна, восстановить растянутые в одну плоскость формы, согреть их, оживить и крепко прижать к своему татарскому сердцу».

Комната в усадебном доме. Картина неизвестного художника, начало XIX века

Вместе с восхищением усадьбой Герцен, подобно Пушкину, прямо высказал свою симпатию к ее владельцу. Из уст революционера-народника, основателя общества «Земля и воля», испытавшего арест и 6-летнюю ссылку, это звучало несколько странно. Однако на сей раз общество не возмутилось. Писатель, нашедший ответ на вопрос, кто виноват (конечно же помещик), с легким сердцем наслаждался тем, что, согласно своему мировоззрению, должен был презирать. Более того, он пользовался комфортом и был за то благодарен помещику Юсупову, которого явно отделял от обобщенного образа русского аристократа: «Иностранцы дома, иностранцы в чужих краях, праздные зрители, испорченные для России западными предрассудками, а для Запада – русскими привычками. Они представляли какую-то умственную ненужность и терялись в искусственной жизни, в чувственных наслаждениях и нестерпимом эгоизме».

Прошло немного времени после смерти старого князя, а усадьба все еще хранила былое великолепие. Гостям князя молодого нравилось все; как отмечал Герцен, их романтизм не возмущался ни видом подстриженного кустарника, ни рядами белоснежных бюстов, ни массивными фигурами царей, античных героев и воинов из желтоватого мрамора – тех самых упоминавшихся в описи «гладиаторов». По обе стороны дороги все так же чопорно возвышались деревья с четкими контурами крон, напоминая лакеев XVIII века, наряженных во французские парики и перчатки. Зеленели лужайки, пестрели клумбы и дамские платья, пение птиц заглушало доносившиеся с террасы звуки оркестра, в оранжереях публику обдавало благоуханием юга – одним словом, со смертью Николая Борисовича расцвет усадьбы закончился, но упадок наступил не сразу.

Младые поколенья

Экономический итог жизни Юсупова на первый взгляд мог бы показаться неутешительным. Официально потомки князя получили 27 тысяч рублей наличными и должны были выплатить в 100 раз больше долга. Между тем в действительности все выглядело не так печально. Остались многочисленные имения, производства и доходные дела, крепостной театр, собранная покойным коллекция картин (свыше 600 полотен), скульптуры, керамики, в том числе и древней, уникальная библиотека с весьма дорогими современными книгами и вовсе драгоценными инкунабулами. Живописное собрание Юсупова на тот момент было занесено в иллюстрированный каталог, подробные описи удостоверяли, что он владел образцами фарфора всех заводов России. Основным наследником князя стал его единственный сын Борис Николаевич, о котором намекал Пушкин в своем скандальном послании «К вельможе»:

…Все, все уже прошли.Их мненья, толки, страстиЗабыты для других. Смотри: вокруг тебяВсе новое кипит, былое истребя.Свидетелями быв вчерашнего паденья,Едва опомнились младые поколенья.Жестоких опытов сбирая поздний плод,Они торопятся с расходом свесть приход.

(А. С. Пушкин, «К вельможе»)

Семейство Юсуповых не испытывало нужды, однако ни сын, ни внуки покойного князя не имели желания поддерживать славу Архангельского. В остальном же Борис Николаевич – человек с тяжелым нравом, сухой и расчетливый – постарался продолжить семейные традиции. Его должности, как и деятельность в целом, удивляли разнообразием. Побывав предводителем петербургского дворянства и членом Мануфактурного совета, в 1848 году, незадолго до своей смерти, он добился места гофмейстера при дворе. Борис Николаевич никогда не разделял взглядов отца и, в отличие от него, не был столь общительным. Такие похвальные качества, как независимость, откровенность и прямота высказываний, оттолкнули от него друзей, зато обеспечили изрядное число врагов. Рассказывают, что предводителем его выбрали не за ранг и состояние, а за порядочность.

В молодости он наделал много долгов, но сумел вовремя остепениться и тогда же поменял мировоззрение настолько кардинально, что едва не стал революционером. Впрочем, именно таким Юсупов показал себя, выдав вольные всем своим крепостным. Этот поступок, странный на взгляд окружающих, помог ему ликвидировать все долги – и отцовские, и собственные. В денежных вопросах Борис Николаевич проявлял гораздо большую жесткость, чем покойный родитель. Будучи транжирой в молодости, разменяв четвертый десяток, он стал расходовать мало, благо искусством и женщинами не увлекался, а приобретал много, добывая средства где можно и где нельзя. Так, лишь на спекуляциях заводами и шахтами в Донбассе князь Борис в несколько раз увеличил состояние семьи. В музее-усадьбе «Архангельское» хранится его портрет кисти Гро, где отнюдь не романтичный Юсупов позировал на коне и в татарском костюме, видимо, пожелав напомнить себе и потомкам о ногайских корнях своего рода. Борис Николаевич выказывал компетентность всегда и везде, любую работу, будь то государственная служба или частные дела, выполнял тщательно и к тому же обладал лучшими человеческими качествами. Опять же в отличие от отца своим крестьянам он был не столько господином, сколько благодетелем. Те, кто нуждался в помощи, от него получали больше, чем просили, и даже больше, чем могли представить. Современники вспоминали, что забота Юсупова простиралась до того, что во время холеры он – богач и придворный сановник – лично ухаживал за больными вместо усадебного фельдшера. Зараза обошла его стороной в ту эпидемию, но настигла в другую: в 1849 году Борис Николаевич заразился тифом от одного из своих крестьян и умер.

Ж. А. Гро. Конный портрет князя Бориса Николаевича Юсупова, середина XIX века

Колоссальное наследство принял Николай Борисович Юсупов, единственный сын князя, которого, дабы не путать с дедом, прозвали младшим. Немало досталось и вдове Зинаиде Ивановне, в девичестве Нарышкиной. Княгиня вышла замуж юной девушкой, родила сына и дочь, которую вскоре похоронила, после чего заявила прилюдно, что «рожать мертвецов» больше не будет, как, впрочем, и не будет возражать против забав супруга с «дворовыми девками». Оставшись вдовой с порядочным состоянием, княгиня Юсупова, всегда имевшая репутацию добропорядочной, хозяйственной дамы, вдруг резко переменилась. Ее бурные романы служили главной темой салонных бесед, но больше всего толков вызвало увлечение юным народовольцем. После того как возлюбленный попал в Шлиссельбургскую крепость, 40-летняя княгиня Зинаида демонстративно покинула свет, заявив, что садится в темницу вместе с ним. Этого ей, конечно, не разрешили, но регулярных встреч с юношей, причем не в камере, а в своем петербургском дворце, она все же добилась. Как ни странно, общество Зинаиду Ивановну не осудило ни за эту любовную историю, ни за последующие, и неудивительно, ведь знатное происхождение и деньги обеспечивали право на любое сумасбродство.

Достигнув преклонных лет, порезвившись вволю, Юсупова купила дом на Литейном проспекте, где поселилась… с мужем. Избранником старой княгини стал не старый еще француз, спустивший за ломберным столом состояние своей знатной семьи. Вскоре «молодые» решили уехать во Францию, и Зинаида Ивановна, теперь уже не княгиня Юсупова, а графиня де Шаво маркиза де Серр покинула Россию навсегда.

Ее сыновья и внуки не забыли историю с народовольцем, напротив, вспоминали о ней часто и охотно. За годы слухи переросли в легенду, которой в свое время воспользовались большевики. В поисках юсуповских сокровищ, якобы спрятанных во дворце на Литейном, были сломаны стены и подняты полы. Однако драгоценностей не нашли, зато была обнаружена тайная комната рядом со спальней княгини, где, как говорили, стоял гроб с забальзамированными мужскими останками: может быть он и был тем самым революционером, которого, как известно, повесили, а Зинаида Николаевна выкупила тело, устроив в своем доме нечто похожее на мавзолей.