Дневник шпиона - Смирнов Николай Николаевич

Маргарита ножницами разрезала воротник. Белые бумажки фунтов посыпались на пол. Она собрала их и поняла, что я еще могу соображать. А я уже поплыл по каким-то волнам и не хотел противиться этому, так как чувствовал, что все главное сделано. Но Маргарита еще раз потревожила меня. Она наклонилась ко мне и тихо сказала:

— Если вы умрете, я должна знать, как вас зовут. Чтобы сообщить в Англию.

— Эдуард Кент, капитан.

Это были мои последние слова в тот день. Я пришел в себя ночью, когда уже помытый и в чистом белье лежал на мягкой кровати. Около меня стояли два доктора и Маргарита.

— Крепкая натура, — сказал один из докторов. — Безусловно выживет. Хорошо упитан, и сердце работает, как часы.

Когда доктора ушли, я спросил у Маргариты:

— А Долгорукий?

— Его нашли с большим трудом. Пришлось связать, чтобы привезти в Москву. Он сопротивлялся.

— Где же он теперь?

— В надежном месте, не беспокойтесь. Мы ему придумали родственников. А вы мой брат, помните. Мой двоюродный брат.

— Дайте телеграмму петербургскому агенту о том, что я приехал и заболел. Пусть он передаст в Лондон.

— Хорошо.

Она начала составлять телеграмму и все путалась в шифре. Меня это возмущало, но я не мог помочь ей, так как голова слабо работала. Наконец, телеграмма была составлена, и Маргарита отправилась на вокзал, чтобы отправить ее с поездом. Частных телеграмм на телеграфе не принимали.

Я остался в комнате один, и тут мне взбрело на ум, что состояние мое улучшилось. Я попробовал встать, это мне удалось. Тогда я решил, не задерживаясь, произвести ревизию дел Маргариты.

Я оглядел комнату, желая определить, где Маргарита могла хранить секретные дела. Мое внимание остановилось на пальме, на большой пальме, которая стояла у окна. Придерживаясь за стул, я добрался до нее. Я схватил пальму за ствол и без особого труда вытащил ее из банки. Под слоем земли внизу лежала плоская железная коробка. В ней были шифровальные часы, которые вовсе не надо было прятать, и какие-то сведения, переписанные на папиросной бумаге. Я проглядел их и нашел два донесения, адресованных на имя агента польской разведки, который был мне известен. Таким образом я обнаружил сразу два обстоятельства: Маргарита была агентом, не умеющим скрывать секретных дел, — это первое. И второе — она работала на две страны, что строжайше запрещалось. Я был очень рад, что именно в первый день сумел узнать и то, и другое. Конечно, Маргарита в дальнейшем ухитрилась бы скрыть свою работу на Польшу. Уложив бумаги обратно в коробку, я водрузил пальму на место и лёг на кровать.

Моя болезнь протекала тяжело. Три недели я плавал между жизнью и смертью, не зная, к какому берегу пристать. Кризис затянулся, температура держалась высоко. Я уже не мог сдерживать себя и, по словам Маргариты, бредил на английском языке. Временами мною овладевало уныние, — мне казалось, что я не поправлюсь никогда. Руки и ноги страшно ломило, и язык распух и дрожал. Временами меня посещали галлюцинации, до такой степени четкие, что я утратил грань между призраками и действительностью. Однажды, в конце второй недели болезни, мне показалось, что в комнату вошел Гроп в очень потрепанном пальто. Он положил на пол какой-то мешок и сел рядом со мной, я был в полной уверенности, что это обман моего воображения. Я протянул руку и крикнул:

— Мистер Гроп, растайте в воздухе! Я знаю, что вы галлюцинация.

Призрак ответил:

— Я вовсе не галлюцинация, капитан. Майор Варбуртон очень обеспокоен вашей болезнью. Он прислал вам со мною кое-что, в том числе кофеин, которого нет в Москве.

— Откуда вы взялись?

— Из Лондона, капитан. Я приехал через Финляндию.

— Что нового в Лондоне?

— Я не могу разговаривать с вами, капитан. Вы очень тяжело больны.

— Когда вы поедете назад?

— Сегодня вечером. Мне нельзя оставаться здесь. Меня могут арестовать. Я не знаю русского языка и притворяюсь глухонемым. У вас есть какие-нибудь поручения, капитан?

— Есть. По приезде в Лондон вышлите двести фунтов телеграфом в Константинополь в наше консульство. Выдать русской — Юлии Долгорукой по первому требованию. Деньги можете взять у Маргариты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Деньги у меня есть, капитан. Майор просил вам передать пятьсот фунтов.

— Двести пошлите в Константинополь, двести отдайте Маргарите, а сто возьмите себе.

— Благодарю вас, капитан. Я сейчас ухожу. Но прежде я должен передать вам привет от мистера Черчилля. Он желает вам скорейшего выздоровления.

— А как наши дела?

— Неплохи. Польша идет на Советы, мы ее поддерживаем оружием. Врангель оправился, перемирие ему помогло. Деникин уже был у мистера Черчилля. Лондон ему понравился.

— Значит, политика прежняя?

— Да, но теперь мы бьем Россию чужими руками.

— Передайте в Лондоне, что здесь нет людей. Инженер Д. расстрелян, Маргарита никуда не годится.

— Я это понял с первого раза. Но ухаживает она за вами недурно: дозволила мне пробыть здесь только десять минут. Я ухожу, капитан. До свиданья в Лондоне.

Гроп поднялся с кресла и начал таять в воздухе. А я заснул. Когда же я проснулся, все происшедшее мне показалось сном.

Я позвал Маргариту и попросил посмотреть, что осталось от призрака в комнате. Она нашла на столе портвейн, шоколад, кофеин, деньги. Была еще маленькая записка от деда: "Эдди, не плошай".

После нашего путешествия по степи я видеть не мог шоколада. Поэтому попросил Маргариту взять шоколад себе, а остальное спрятать до моего выздоровления.

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Маргарита Г. ничего не стоила как агент. Но сиделка она была превосходная. Сама она уже перенесла тиф и потому заразиться не боялась. Целыми часами она просиживала у моей кровати и исполняла все мои капризы. Кроме того, ежедневно ездила к Долгорукому.

В результате хорошего ухода в начале четвертой недели я начал быстро поправляться, ощутил аппетит и с удовольствием узнал, что в Москве, несмотря на голод, можно за деньги достать ветчину, белый хлеб и даже шампанское.

В середине июня я уже мог самостоятельно сидеть. Жажда работы положительно терзала меня. Но Маргарита не позволяла мне ни читать, ни писать, и услужливость ее начала казаться мне не только лишней, но и тяжелой.

Однако пришло время, когда она не могла уже больше удержать меня в повиновении. Я потребовал себе платье, и Маргарита раздобыла мне за огромные деньги высокие сапоги, черные штаны и рубашку цвета хаки. У соседа по квартире попросила бритву. Дрожащими рукам я сбрил свою бороду, которая уже щекотала мне грудь. Стал во весь рост в комнате.

Мой первый визит был к Долгорукому. Лежал он у какой-то знакомой Маргариты, баронессы, которая приютила его, как бывшего князя, а главным образам за деньги. Когда я вошел к нему, Долгорукий с длинной бородой и пылающими глазами сидел на кровати. Увидя меня, он простонал:

— Поздравляю вас, капитан. Вы выкарабкались из болезни и даже похорошели. А у меня новость: я влюблен.

— В кого же?

— В Марго. Она спасла меня от смерти. Вот настоящая женщина!

— Она спасла и меня, но я не разделяю ваших чувств. Однако я обгоняю вас.

— Каким образом?

— Послезавтра мы идем с ней в Загс регистрировать наш брак.

Долгорукий побледнел и откинулся на кровати. Я испугался за него.

— Не волнуйтесь, князь, — сказал я, трогая его за плечо. — Мы венчаемся только для конспирации. Я слишком долго пролежал у нее. Надо как-нибудь удовлетворить любопытство соседей.

Долгорукий открыл глаза.

— Ей-богу?

— Ну, конечно…

— Благодарю вас. А то я уже начал жалеть, что выздоравливаю.

Этим заявлением Долгорукий очень насмешил меня. Даже находясь при смерти, он сумел заполнить свое сердце. Несмотря на это, я и Маргарита действительно сходили в Загс и зарегистрировали наш брак. Таким образом, я получил возможность жить в комнатах Маргариты. Регистрировался я по подложному документу на имя некоего Франца Гребнера, немца из коммуны Поволжья.