Время и относительность - Ким Ньюман

Дедушка возился с машиной, обнаружил проблему, придумал, как её исправить. А я – нет. Я видела, как людей ранили и убивали лишь зато, что они попались под руку. Дедушка надменно говорит, что Холод не может ни злиться, ни быть жестоким. Он очищал свой дом от людей точно так же, как кто-нибудь вычищает из аквариума водоросли, или принимает лекарство, чтобы уничтожить колонию микробов. Но на игровой площадке в школе, на улицах, в «Вимпи-баре», на вокзале я чувствовала совсем другое. Холодным рыцарям, казалось, нравилось их задание: расставлять капканы, набрасываться из-за спины, превращать это в игру.

Если я и довольна тем, что дедушка не убил Холод, то лишь потому, что не хотела бы, чтобы он жил с чувством вины, а я знаю, что он бы чувствовал вину, если бы уничтожил разумную форму жизни. Я определённо не хотела бы отправиться в гости на Плутон, чтобы узнать как там «приятель Холод» обживается на новом доме.

Очень важно то, что у меня больше нет секрета.

Мои друзья знают, что я не с этой планеты. Единственный из них, кто не изменил своего отношения ко мне – Малколм, но от него у меня ведь секретов и не было. Больше я не присматриваю за ним по субботам. К ним приехала его тётя Джуни, и я осталась без подработки на выходных. Мне её не хватает, и не только из-за пяти шиллингов. Я по-прежнему довольно часто встречаю Малколма на Хай Стрит и рядом, с его мамой или с тётей Джуни. При встрече он всегда широко улыбается и лезет обниматься. У него теперь есть новый гонк – Космонавт Гонк, но Ковбой Гонк всё равно его любимый, несмотря на шрам-шов на его глазе. Его маме не нравится, что он «придумывает» обо мне сказки, но меня это не расстраивает. Кто знает, его выдумки могут оказаться и правдой – а вдруг он впитал воспоминания из моей головы. Но мне нужно быть с ним осторожнее.

Другие дети, пускай уже и взрослые, как Зак, понимают, что нужно помалкивать обо всём этом. Но маленькие не такие. Они не знают, что от взрослых нужно что-то скрывать. После того как дедушка нарушил правило о невмешательстве, у него появилась лёгкая паранойя на предмет того, что взрослые узнают о том, что мы не люди. Он говорит, что Школьный Надзиратель направит своих агентов заниматься нашим делом, и они будут обращать внимание на любые слухи. Он особенно опасается учителей в Коул Хилл, из-за своей странной идеи о том, что преподаватели – умнейшие и опаснейшие умы на этой планете. Я же уже писала о том, что он ни разу не ходил на родительские собрания?

Я не вижусь с Джиллиан.

Джон говорит, что Джиллиан теперь Зак нравится. Это потому, что у того есть мотоцикл. Джон говорит, что ему всё равно, но это неправда.

Раньше я ему нравилась, до тех пор, пока он не узнал, что у меня два сердца. (Будка лучше любого мотоцикла, даже «Нортона», но эта тема вряд ли будет затронута.) Не то чтобы я больше не нравилась Джону, просто он теперь знает обо мне слишком много. Мекон никому не нравится. Даже Марсианину.

Когда было холодно, Джон сказал такое, что я бы предпочла обернуть в голове туманом, но оно упрямо не пропадает. Я понимаю, какой шок он испытал из-за смерти своего отца, но то, что он мог подумать, что я приложила к этому руку, делает наше с ним общение неловким. Странно это: Джиллиан меня чуть не убила, но меня сильнее обидело то, что Джон назвал меня шпионкой.

В следующем году, когда ей исполнится шестнадцать, Джиллиан собирается уйти из дома и обручиться с Заком. И школу она хочет бросить и найти работу в магазине. Хотя Зак, быть может, и является тайным читателем Энида Блайтона, он всё ещё член «Ребят Сверх-тонников» и может о себе позаботиться. После того, как в его волосах появилась выбритая молния, его вид стал ещё более устрашающим. Думаю, после знакомства с ним отец Джиллиан подумает дважды, прежде чем снова пороть её.

Джиллиан не смогла убить меня, даже ради спасения мира. Значит, её отец не научил её быть такой, как он. Надеюсь, у них с Заком всё сложится, но я знаю, что в будущем они будут держаться от меня подальше.

Они становятся взрослыми и хотят сделать вид, что кое-чего никогда не было. Просто каждый раз, когда они меня видят, я им напоминаю о том, что вселенная не такая, как об этом рассказывают в газетах и по телевизору. Чтобы жить дальше, им нужно верить в то, что говорят все, иначе они станут изгоями тут, где они вынуждены оставаться, как это было с дедушкой там, Дома.

Джон не такой. У него полно вопросов о нас, но ответы у меня в голове по-прежнему есть не все.

Я не могу назвать планету, откуда я родом, если это вообще планета – может быть, это просто другая реальность. Я не знаю имя своего дедушки. И «Сьюзен Форман» – лишь псевдоним, во всяком случае, «Форман»; это было написано на воротах свалки, на которой материализовалась Будка.

Что касается Будки, то я могу объяснить лежащую в её основе физику, но не в тех терминах, которые могут быть понятны Джону, даже если он поступит в Кембридж и получит Нобелевскую премию. Что, как мне сказали, весьма вероятно.

Больше всего меня расстраивает то, что Джон меня боится. Как будто бы из моих глаз могут лучи смерти стрелять.

Я не знаю, может быть, и могут. Или смогут потом, когда я вырасту.

– Я ухожу из Коул Хилл, – сказал Джон. – Буду жить с мамой в Нортумберленде. После того, что случилось с папой, мне не нужно будет ходить на СПОР. У тебя есть родители?

– Я не знаю.

– Вы что, просто в банках вырастаете, или что-то в таком духе? Как в «Прекрасном новом мире»?

– Я не знаю.

– Это странно, Сьюзен.

Я пожала плечами.

– Я хочу сказать, что даже для... ну, для той, кем ты есть... ты странная.

– Неземная?

Он отвернулся.

– Ты останешься тут? – спросил он.

– На какое-то время. Это зависит от дедушки. И от Будки. Она сейчас не в лучшей форме. То, что дедушка сделал с холодными рыцарями, было не так просто, как он это изображал. Ему пришлось проигнорировать технику безопасности.

– Я так и не понял, как Будка может быть космическим кораблём.

– Это не космический корабль. Она перемещается во времени и относительных измерениях.

– В пространстве?

– Ну, да.

– И вы можете отправиться куда угодно в любой момент?

– Обычно, да. Нить накала перегорела. Замену ей найти сложно. Это не значит, что мы тут навсегда. Просто мы можем не всё, что раньше.

– И теперь ваш народ будет вас искать?

– Дедушка боится, что будет.

Мне кажется, что однажды мне удалось вспомнить лицо Школьного Надзирателя, но сейчас оно забылось. Остался лишь образ улыбки, самодовольной, умной. Ухмылки Грозного Грейнджа на нечётком лице Сатаны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});