Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине - Ульбе Босма

годах Уильям Уилберфорс, самый заметный в Британии борец с работорговлей, той роли, которую сыграли женщины в движении за отмену рабства, предстояло в дальнейшем придать импульс и женской эмансипации139. Отказ от сахара отражался на всей стране и, по-видимому, даже на королевском доме, если верить карикатуре, на которой английский король, королева и их дочери, собравшись за столом, храбро потягивают горький чай без сахара. Впрочем, кроме полного отказала от сахара были доступны и иные альтернативы. Фокс, как и Раш до него, в американской версии своего знаменитого сочинения ссылался на наблюдения Ботэма, который, выступая в британском парламенте, говорил о том, что сахар, выращенный китайскими помольщиками на Яве, можно получить по более низкой цене, чем сахар из Вест-Индии140.

Но реальная – и грозная – альтернатива «рабскому сахару» возникла в Индии. С 1772 года Британия захватила власть над Бенгалией, где англичане обнаружили некогда процветавшую сахарную экономику, разрушенную войной и голодом. Британская Ост-Индская компания быстро снизила пошлины на сахар и направила в Бенгалию своих представителей, чтобы те заплатили местным торговцам за сахар вперед. Последние, в свою очередь, имели в деревнях посредников, которые должны были покупать сахарный тростник, произраставший в полях, незадолго до жатвы141. Спустя несколько лет Бенгалия отгружала в Англию примерно десять тысяч тонн сахара. Несмотря на то что эта цифра была очень невелика по сравнению со 157 000 тонн, приходящими из Вест-Индии к началу XIX века, это было по крайней мере неплохое начало, послужившее фундаментом для дальнейшего роста поставок, поскольку закупаемый Британией сахар представлял собой лишь крохотную долю из оцениваемого в пятьсот тысяч тонн объема неочищенного сахара, ежегодно производимого в Индии в то время142.

Тем не менее, по словам предпринимателей-энтузиастов того времени, сахарный потенциал Индии использовался возмутительно неэффективно. Среди прочих об этом свидетельствует и Джон Принсеп – человек скромного происхождения, сколотивший в Индии баснословное состояние; он занимался добычей меди и чеканкой монет, производством индиго и чинца, а также морскими перевозками. В своих сочинениях он активно выступал за начало торговли с Индией, делая особый акцент на огромном потенциале производства сахара в Бенгалии143. Другие тоже видели возможность изготавливать сахар на этом необъятном, густонаселенном и по большей части плодородном субконтиненте при помощи новейших западных методов и инновационного оборудования. Например, в докладной записке, направленной совету директоров Британской Ост-Индской компании, Уильям Фицморис, представившийся управляющим сахарных поместий на Ямайке, писал о том, как слабо показала себя Бенгалия в экспорте сахара. Главной причиной этого он видел безнадежно устаревшие мельницы-дробильни, которые производили сок настолько грязный, что он впадал в состояние преждевременного брожения еще до того, как начинался процесс кипячения144. Внедрение практик изготовления сахара, принятых в Вест-Индии, могло невероятно увеличить объемы сахарного производства в Индии, заключал Фицморис.

Британская Ост-Индская компания начала поддерживать эксперименты с оборудованием из Вест-Индии и отправила в Калькутту выдающегося ботаника Уильяма Роксбурга, чтобы он исследовал иностранные, особенно китайские, разновидности сахарного тростника. И все же, несмотря на превосходный индийский климат и прекрасно подходившую почву, эксперименты с применением оборудования из Вест-Индии ни к чему не привели. До 1820-х годов европейская технология изготовления сахара не могла развиться настолько, чтобы превзойти традиционные способы, которыми пользовались индийские сахароделы. У британских плантаторов в Индии не было ни поместий, ни рабов, а тростник им приходилось покупать у местных землепашцев. Оказалось, что они не могут выдержать конкуренции с городскими сахарорафинадными заводами – мастерскими по изготовлению кхандсари, имевшими густую сеть посредников, покупавших у деревенских жителей растущий в полях тростник. Местная администрация Британской Ост-Индской компании, расположенная в Калькутте, подумывала о том, чтобы тоже отправить своих посредников на местные тростниковые поля и приобрести сырье для британских сахарных мельниц, но генерал-губернатор Чарльз Корнуоллис, занимавший свой пост с 1786 по 1794 год, отказался от этого решения. Сахар не представлялся ему стратегическим интересом Британии – в отличие от опиума, который отправляли в Китай в уплату за чай для британских домовладений145.

Пока в Британии и Пенсильвании шли жаркие споры о том, как и чем заменить «рабский сахар», во Франции законность рабства подвергалась сомнению лишь маленькой и преданной своему делу группой литераторов, гордившихся тем, что они стоят в авангарде эпохи Просвещения. Самым примечательным примером созданной ими литературы стала «Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (1777); вышедшая под редакцией Гийом-Томаса Рейналя, она содержала гневную критику рабства, высказанную ведущим философом Просвещения, радикалом Дени Дидро. Эта работа была широко распространена, выдержала десятки переизданий и была переведена на английский и голландский языки, но так и не привела к появлению мощного движения за отмену рабства во Франции, а в Голландской республике вообще не вызвала никакого эффекта. Сам факт того, что аболиционистское движение во Франции не получило столь же широкой народной поддержки, как в Англии, возможно, объясняет, почему оно приняло более радикальную форму, требующую немедленной, а не постепенной отмены рабства. Звездный час этого движения пришелся на дни Великой Французской революции: в 1791 году французские аболиционисты подали в революционное Национальное собрание петицию, требующую сейчас же отменить рабство, и в 1793 году республика приняла этот новый закон, запретив рабство во всех французских владениях.

Тем временем британский парламент двигался к запрету работорговли более осторожными и скромными шагами. Примерно к 1790 году даже те дельцы, чьи интересы были связаны с вест-индскими плантациями, признали, что продолжать торговлю людьми невозможно и что улучшение условий жизни рабов не терпит отлагательств. В 1792 году Палата общин проголосовала за отмену британской работорговли в течение пяти лет – что, по сути, по-прежнему позволяло осуществить последнее массовое пленение африканцев, призванное увеличить порабощенное население Вест-Индии. И все же Томас Бабингтон с ликованием писал своему тестю Захарии Маколею, действующему губернатору Сьерра-Леоне: «Мы с Гисборном просидели в галереи Палаты до шести утра. Постепенная отмена рабства принята большинством голосов, 238 против 85. Должно быть, количество петиций, поступающих день ото дня, производит впечатление на умы парламентариев»146.

Пока в парламенте спорили об этом законе, на Карибах шло полномасштабное восстание крупнейшей группы рабов. Бунтовали и рабы, и свободные чернокожие жители Сан-Доминго, и весть об этом, словно ударная волна, расходилась по всей Вест-Индии, поражая плантаторов. Местные французы, которым удалось сбежать, разносили ужасные новости о том, что их гордая столица, Порт-о-Пренс, вместе с ее прекрасными домами, театром и остальными признаками европейской цивилизации, сгорели в пламени пожара147. Из солидарности их тепло принимали британцы, жившие в Вест-Индии – по крайней мере до того,