Флибустьерское море - Жорж Блон

Историки утверждают, что Мансфельт в отличие от других пиратских вожаков стремился не столько к добыче, сколько к захвату новых территорий, якобы мечтая о создании обширной флибустьерской империи на развалинах испанских владений. На основании чего был сделан столь далекий вывод – загадка. Никто из современников, ни сэр Томас Модифорд, ни Морган, не слышал от него и намека на грандиозный замысел, хотя они должны были бы знать о сокровенной мечте адмирала.

Можно согласиться, что Мансфельт более склонялся к политике аннексий, чем к чистому грабежу, – доказательством тому служит его поведение на Санта-Каталине (никаких других фактов, кстати, не существует). Но зачем было ставить временным губернатором острова француза, хотя заранее ясно, что такое решение вызовет недовольство ямайского шефа? Вновь не находим ответа. Последнюю и самую сложную загадку он поставил перед Морганом, когда вызвал его на борт адмиральского флагмана перед отходом с Санта-Каталина.

На столе в каюте Мансфельта была разложена карта Центральной Америки с указаниями, нанесенными Морганом после его успешного гранадского похода с Моррисом и Джекманом. Палец старого адмирала пополз вдоль берега и остановился в устье реки Сан-Хуан. Во время предыдущих экспедиций Мансфельт доходил до этого места и даже спускался дальше к югу. Но лишь Моргану с подручными удалось подняться по течению реки Сан-Хуан, пересечь озеро Никарагуа и разграбить Гранаду. По словам того же Моргана, половину сокровищ Гранады они не сумели унести. Адмирал еще раз выслушал рассказ своего вице-адмирала о плавании на пирогах через сельву, о переправе через озеро и под конец огорошил его известием, что новую экспедицию в Гранаду поведет не он.

– Вы незамедлительно отправитесь с двумя кораблями в Порт-Ройял и сообщите о взятии Санта-Каталины.

Эксмелин в своей книге пишет, что после занятия Санта-Каталины Морган отправился с Мансфельтом в Центральную Америку. Это неверно. В тот период хирург не состоял на службе у Моргана, он присоединился к нему позже, поэтому сведения о данной экспедиции ему достались из чужих рук. Свидетельства других участников и дальнейшее развитие событий рисуют следующую картину. Надо полагать, что, когда прошел первый шок, в голове у Моргана засвербила мысль: «Старик хочет прибрать себе всю гранадскую добычу».

Конечно же подобное намерение плохо вписывается в характер Старика. Кроме того, зачем было адмиралу брать на себя дополнительный риск и отправлять другого человека к губернатору объяснять, почему он нарушил приказ и ушел от Кюрасао? Если на то были какие-либо стратегические причины, кто, кроме него, сумел бы лучше изложить их? И с другой стороны, кто мог изложить их более тенденциозно, нежели молодой вице-адмирал, мечтающий занять его место? Сегодня из нашего далека, мы не в силах понять, почему Мансфельт отправил Моргана назад на Ямайку. Можем лишь вообразить себе задумчивое лицо Моргана, когда корабль нес его к дому. Правильные черты этого лица успели отяжелеть, а широко расставленные глаза, излучавшие ум и решительность, смотрели вдаль, в будущее.

Итак, был январь 1667 года. Морган уже второй месяц жил в Порт-Ройял е. На Ямайке, как и во всем Карибском бассейне, сухой сезон продолжается с декабря по март. Январь – один из самых благодатных месяцев. Над Порт-Ройялом в голубом небе светило солнце, прозрачное море у песчаного берега просматривалось до дна. Горстка испанских пленников изнуренного вида, в лохмотьях и с печальными лицами перетаскивала мешки с берега на причал. Груду ящиков и мешков с товаром стерегли несколько сторожей с ружьями. В гавани не было заметно никакого движения, несколько стоявших на якоре кораблей с высокими кормовыми надстройками казались вымершими.

Зато, по контрасту с тишиной порта, в городе царило оживление. Сновавшие во все стороны люди составляли пеструю толпу. Здесь были флибустьеры «классического» вида, того, что мы видим в кино, – загорелые, с черными или красными платками на голове, одни в лохмотьях и босиком, другие разодетые в пух и прах, с перстнями на пальцах и цепями на шее; но тут были и прочие представители рода человеческого, свидетельствовавшие о том, что население этого процветающего портового города было весьма разнообразно. Черные рабы, наполовину, а то и на три четверти нагие, соседствовали с белыми мужчинами и женщинами. Было много портовых девиц – негритянок, индеанок и мулаток с кожей фиолетового отлива, а также прибывших на заработки из Европы и упорно сохранявших белизну лица под зонтиками последней (безусловно предпоследней) лондонской или парижской моды; все они были устрашающим образом накрашены и щеголяли в платьях с немыслимыми декольте (последняя деталь была безошибочным знаком их профессиональной принадлежности).

Зрелище этого людского коловращения поражало жизнерадостностью, а поразительная свобода нравов соседствовала с явным желанием некоторых подчеркнуть свое высокое общественное положение. Флибустьерское море имело свою собственную экономику, и процветание Порт-Ройяла зиждилось на разбое и пиратстве. Однако город с его складами и магазинами (набитыми награбленными у испанцев товарами), с его менялами и банкирами (дававшими деньги в рост под высокий процент и финансировавшими бандитские походы), с его школами и храмами выглядел солидным центром, где, за исключением драк, случавшихся в порту по прибытии кораблей с добычей, в целом царили закон и порядок. В означенную эпоху Порт-Ройял насчитывал вместе с черными рабами около тридцати тысяч человек и восемьсот домов. Для сравнения укажем, что Нью-Йорк тогда имел от силы пятьсот домов.

В то утро прохожие непременно останавливались перед только что построенным домом Генри Моргана, любуясь фасадом, украшенным пальмами и цветами. Если бы жуткое землетрясение 1692 года не уничтожило большую часть флибустьерского Порт-Ройяла, сегодняшние туристы стояли бы в очереди на посещение этого жилища. Ныне оно погребено под коралловой толщей Карибского моря, однако документы того времени позволяют описать его во всех подробностях. Дом был двухэтажный, с очень маленькими комнатами. Стекол в окнах не было, а лишь жалюзи из горизонтальных планок. Кровля была деревянная, но сам дом был сложен из кирпича, который Морган заказал в Англии по сумасшедшей цене. В отличие от английского здешний дом не имел садика, поскольку земля возле порта стоила совершенно немыслимых денег. Точнее, ее нельзя было купить ни за какие деньги: дома стояли плотно прижавшись друг к другу. Плата за жилье в тогдашнем Порт-Ройяле была выше, чем в самых богатых кварталах Лондона.

Морган построил себе дом, решив обзавестись семьей. Пальмы и цветы украшали фасад по случаю бракосочетания вице-адмирала с его дальней родственницей Елизаветой Морган. Перед парадным входом крутилась дюжина рабов – мужчины, женщины, дети, довольные не меньше, чем хозяин, и громко выражавшие свое восхищение перед толпой зевак.

Чуть позже зеваки двинулись к вытянутому деревянному строению с крестом на крыше, но без колокольни – это была реформистская церковь Порт-Ройяла, где происходила церемония венчания. Когда обряд заканчивался, двери храма распахнулись, и до собравшихся донеслись музыка и песнопения.

Появилась венчальная процессия, и толпа разразилась радостными криками, раздалось двести выстрелов – настоящая мушкетная пальба. Площадь перед церковью заволокло черным дымом, и в это облако шагнули молодожены. Очаровательная новобрачная была в расшитом платье и огромной шляпе с плюмажем, поверх которой была наброшена вуаль. Супруг был в длиннополом красном камзоле, расшитом серебряным узором, белых атласных штанах до колен, белых же чулках тончайшей вязки, башмаках с огромными пряжками, со шпагой на боку и несколькими пистолетами, задвинутыми за широкий шелковый кушак. В руке он держал такую же огромную, как у супруги, шляпу с плюмажем, а на плечи ему спускались прекрасные светлые волосы – это был парадный завитой парик, еще невиданный в здешних местах. Новинка вызывала немалое удивление среди подчиненных Моргана – матросов и бродяг всех мастей, теснившихся в толпе. Они начали было отпускать по этому поводу соленые шуточки, но те быстро потонули в дружных возгласах восхищения; кстати, этим оборванцам было приятно, что их хозяин появился в столь блистательном облачении. За Морганом шествовал негритенок, на сей раз не голый, а наоборот, выряженный, как маленький принц, с плащом вице-адмирала из алого шелка с парчовым подбоем.

Морган пополнел на добрых тридцать фунтов со времени прибытия на Ямайку каких-то три года назад, но эта полнота придавала ему подобающую солидность. Новоиспеченный супруг был в большой милости у властей: губернатор не прогневался на него за то, что он последовал за Мансфельтом на Санта-Каталину, вместо того чтобы разрушить Кюрасао; об этом свидетельствовало присутствие на свадьбе сэра Томаса Модифорда; сейчас он шествовал в первом ряду почетных гостей, раздавая ласковые улыбки вокруг. А где же старый Мансфельт? В это время он должен был находиться у побережья полуострова Юкатан или двигаться на пироге через озеро Никарагуа, если только крокодилы и акулы не успели разделаться с ним. Во всяком случае, никто из присутствовавших этим солнечным утром на торжестве в Порт-Ройяле не интересовался его судьбой. Морган снискал себе всеобщую популярность и приобрел множество друзей, объявив во всеуслышание, что любой человек может пить за его здоровье в портовых тавернах весь день и всю ночь до завтрашнего утра. Стратегическая экспедиция на Санта-Каталину принесла ему не так уж много дохода, но, надо полагать, предыдущий поход окупил все расходы.