Хроника Горбатого - София Валентиновна Синицкая

мир одинокий в сонмище миров”. Что там дальше? “О, счастье жить, дышать и понимать, как ледяное время бьётся в жилах и слушать ночь, течение её, стоять и петь под солнцем на горе”[46]. Замечательно сказано! Чувствовать смерть и быть счастливой. Вот она, полнота бытия. Смерть – часть жизни. Эдит воспевает смерть, потому что она соединяет человека с Вечностью. Ну почему я не пишу стихи! Попробую сделать иллюстрацию к этому произведению».

День был прекрасный. «Невеста» гордо показывала свои владения: хлев, птичник, огород, где мощно переплелись лианы тыкв и огурцов. Поймала Пеструшку, положила на пень и ловко отрубила голову. Безголовая курица захлопала крыльями и побежала. Анне сделалось дурно. Лийса со смехом объяснила, что так бывает: у курицы сохраняются рефлексы, а мозг ей вообще не нужен, известны случаи, когда безголовые курицы жили по полгода.

Племянники были не в настроении. Чтобы сменить обстановку, Арви повёл их на речку. Там бродили по мелководью, марлей заводили окуней. Анна отвлеклась, но на хуторе снова почувствовала себя неважно – Лийса подала гостям наваристый куриный суп.

До свадьбы дело никак не доходило. Во-первых, подозрительному папаше не понравился горб Эйно. Своим звериным чутьём крестьянин почувствовал «в этой семье» что-то недоброе, проклятое, больное. «От таких лучше держаться подальше», – засыпая, бормотал своей жене на фотографии. Во-вторых, племянникам Арви Лийса совсем не понравилась. По словам Урсулы, Анна после поездки в Райволу аж два раза кричала во сне.

Часть третья

Бросив пушки, танки, мины,

Удирали белофинны.

Боевая частушка[47]

Снег шершавый, кромка льда…

Кому память, кому слава,

Кому тёмная вода.

Александр Твардовский,

«Василий Тёркин»[48]

Руна первая

Германия сдаёт Суоми Красной подруге

Шло время. Младший Тролле по-прежнему заведовал армейским провиантом, бегал на лыжах в Райволу и кормил Пекку сахаром, был активистом Патриотического народного движения, хотел, чтобы все коммунисты сдохли, мысленно укреплял дружбу с Германией, объединял братские финно-угорские народы, создавал Великую Финляндию – процветающую страну с огромной территорией, заставленной белыми церковками и сытыми коровками. Красавица Суоми, которую он по вечерам, изменяя Лийсе, доставал из чемодана, «чтобы расслабиться», выгибала своё пышное тело и только смеялась над ним:

– Ты думаешь, моей подруге старшей понравится такой расклад? От Двины до Двины, ага, конечно. Да она мне всё лицо расцарапает, глаза высосет. Взревнует, не позволит, навалится, задушит.

– Карелия, полонённая красным драконом, ждёт своего жениха-избавителя.

– А там наших не много осталось, больше половины выслали в Ленобласть, Сибирь и Среднюю Азию. Кузьминичну, крестьянку-единоличницу, недавно расстреляли, красивая была женщина, оставила семерых детей. Эмиль Семёнович, учитель, вчера только пулю в седой затылок получил. На лыжной фабрике в Петрозаводске рабочих проредили существенно.

– Откуда ты знаешь?

– Так народец через границу просачивается.

– Что ещё говорят?

– Ничего хорошего. Ингерманландцы в когтях ГПУ.

– Надо их спасти. Кто ещё в когтях?

– Русские.

– А в ГПУ кто?

– Советские.

– Ну рюсся я спасать не буду.

– Но знай, что не все, кого ты хочешь «спасти», тебе рады будут. Некоторые карелы боятся белобандитов.

– Какие карелы?

– Разные. Например, колхозники из села Ведлозеро.

– Каких белобандитов?

– Да тебя, Арви.

– Скоты, предатели.

– Вот видишь. Дай тебе волю, ты всех на всякий случай перебьёшь: вдруг один затесался несогласный? Вспомни молодость. Ты же головорез.

– Это точно. «Dieu reconnaîtera les siens»[49].

– Но там и без тебя справятся. Начальника карельских коммунистов год назад подписали к репрессии по первой категории, на двадцать четвёртом километре от Москвы к ёлочке поставили.

– А вот за это Сталину китос[50]. А красные финны?

– Большинство в могильниках НКВД.

– Китос. Китос.

– Ты был бы отличным инквизитором.

– Возможно, если бы веровал.

– И образцовым чекистом.

– Замолчи. Надо бы Эстонию присоединить.

– Совсем дурак? Там уже советский флот и авиация.

– Погнать комиссаров за Урал!

– Ты не справишься.

– Так ведь Германия поможет.

– Ха!

– Мы близкие нордические народы и связаны крепкими узами.

– В душе она меня презирает, я маленького роста и курносая. А сама версту проглотила. Зачем Пяйве меня такой нарисовал?

– Ну а что делать, если она действительно статная, крупная? Пяйве реалист, изобразил тебя такой, как ты есть. Скажи спасибо. Знаешь, как некоторые художники женщин рисуют – посмотришь и вздрогнешь: тела будто прокрученные в мясорубке или порубленные и в беспорядке сложенные, похабщина и оскорбление. А ты у нас красавица, всё на своём месте, хорошенькая до безумия, полненькая, сладенькая, свежая и сочная, как лесная ягодка.

– Слушай, Арви. У Германии появилась новая подруга – мощная, романтическая. В красном платье. У неё грудь и задница больше, чем у твоей Суоми.

– Так ведь они были в контрах.

– А сейчас не то чтобы спелись, но волосы друг другу не дерут. Германия стала наезжать на Англию и Францию, а красной бабе это выгодно. Она пока ни с кем не хочет ссориться, ей бы просто посмотреть, как сильные девки раздерутся, расшатают и подорвут свою капиталистическую систему. «Гавкай на них, меня не бойся, на тебя нападать не буду», – говорит она Германии. Арви, я женщина тёмная, ничего в политике не смыслю, просто вижу, что подруги бранятся, хитрят, торгуются. Вот подписали пакт, и не одна я изумляюсь. Рабочий завода «Невгвоздь» Иван Зюзьга удивлённо спрашивает: «Непонятно, почему раньше кричали, что фашисты враги, а сейчас заключаем с ними соглашение?» Им уже занялись компетентные органы. У молодого рабочего комбината «Ленрыба» по прозвищу Чудик пакт тоже вызвал недоумённый вопрос и нездоровое толкование: «Почему мы должны дружить с Германией, где у власти фашистские варвары? Не лучше ли заключать договора только с демократическими странами»? Майор Кулотин спросил агитатора, «не уловка ли это со стороны Германии», но тут же прибавил, что «товарища Молотова не проведёшь»[51].

– Ты что, все их доносы читаешь?

– Наши тоже. Но Зюзьге и Чудику просто сделают внушение, Кулотину кулак покажут. Они нужны как пушечное мясо.

– То есть будет война? – Арви с пустой бутылкой качался перед зеркалом. Он рычал и замолкал, выслушивая внутренний ответ.

– Конечно. Пока подруги спят в кровати с кружевным подзором, но скоро прозвенит будильник с посредственной точностью, сильным звонком и хорошей прочностью (можно кидаться им в стену), они вскочат и станут одеяло перетягивать. Германия меня, конечно, сдаст. Начнётся бардак, протесты, петиции стран, все будут сходиться и расходиться, а толку? Эти две –