Распад - Уолтер Уильямс

— Ах, да… — Пэ-Джи повесил голову.

Возвращаясь домой, Мартинес заметил лавчонку, торгующую антиквариатом. Поколебавшись, вошел и, высмотрев фарфоровую вазу покрасивее, розовую, полупрозрачную и расписанную хризантемами, принялся ее тщательно простукивать. Звон оказался приятным, он расплатился и послал вазу на квартиру Сулы с запиской «Это для цветов». Потом купил у цветочницы огромный букет гладиолусов, послал по тому же адресу, написав: «Это для вазы».

Следующий час Мартинес провел, извиваясь под мощными умелыми лапами массажиста-торминела. Во дворец он вернулся в полном изнеможении и с воспаленной кожей, едва добравшись до постели, но мышцы, задубевшие за два месяца жестоких перегрузок, наконец обрели эластичность.

Разбудило его треньканье коммуникатора. Ещё не разлепив веки, Мартинес скомандовал:

— Только звук! Ответить.

— А где картинка? — ответил голос Сулы. — Включи, я хочу показать тебе твои цветы!

— Лучше не смотри, испугаешься, — проворчал он, протирая глаза, и повернул к себе дисплей коммуникатора, стоявший на тумбочке. — Ладно, так и быть, сейчас… Звук и картинку!

Экран взорвался живописной мозаикой цветов — красных, оранжевых, желтых. Рядом сияло улыбкой лицо Сулы, которая весело рассмеялась, увидев заспанного Мартинеса в нижнем белье и со спутанными волосами.

— И этим ты хотел меня напугать? — скептически заметила она.

Он снова принялся тереть глаза.

— Думаю, уже напугал.

— По крайней мере буду знать, на что похожа твоя кровать.

— Давай, любуйся… а я буду любоваться тобой, — вздохнул он.

Даже на маленьком домашнем экране было видно, как вспыхнули ее щеки и лоб.

— Я вижу, ты ещё живешь по корабельному времени…

— Вроде того, — согласился он.

Продолжительность суток на флоте, введенная по приказу шаа, составляла двадцать девять часов, в отличие от 25,43 стандартных часа на Заншаа. Если и существовала в какой-нибудь галактике планета, оборачивавшаяся вокруг своей оси за двадцать девять, ее ещё предстояло открыть.

Сула кивнула на вазу.

— Откуда ты знаешь, что мне нравится такой фарфор?

— Просто угадал, — пожал плечами Мартинес. — Наверное, у меня врожденный вкус. Увидел в лавке и почувствовал, что она должна быть твоей.

— Если ещё раз почувствуешь что-нибудь подобное, не сомневайся. Это лучшее, что делалось когда-либо на Заншаа.

Она медленно провела кончиками пальцев по изящным выпуклостям вазы, и Мартинес невольно вздрогнул, ощутив чувственность этого прикосновения.

— Завтра церемония — меня будут награждать, — сказал он. — В девять ноль одну по столичному времени, в штабе флота. Ты придешь?

Сула отвлеклась от вазы.

— Да, конечно… если меня пустят.

— Я включу тебя в список гостей, — заверил Мартинес. — Найдешь меня в актовом зале.

— Там красиво, — улыбнулась она, — тебе понравится.

— Потом у нас здесь будет вечеринка, приходи.

— Твои сёстры уже любезно пригласили меня, хоть и не сказали, в честь чего прием. — Сула взглянула на него, задумчиво прикусив нижнюю губу. — Ты не подумай только, что я хочу слишком многого, но…

— Тебе нужна вторая такая ваза?

Она рассмеялась.

— Вообще-то да… На самом деле я хотела узнать, свободен ли ты сегодня вечером.

— К сожалению, нет. — Мартинес пожал плечами. — К тому же… — Он честно взглянул в ее зеленые глаза. — Я ещё не в лучшей форме.

Сула секунду смотрела на него, потом отвернулась.

— А завтра? — тихо спросила она.

— Завтра будешь судить сама.

В этот момент массивная дверь красного дерева со стуком распахнулась, и в спальню ворвалась Семпрония с воплем: «Что ты с ним сделал?!»

Мартинес в изумлении обернулся, чуть не упав с кровати.

— Что? — вытаращил он глаза. — С кем?

Лицо сестры пылало, в глазах горела неприкрытая ненависть.

— Никогда тебе этого не прощу! Никогда!

— Извини, — послышался из коммуникатора тихий голос Сулы, — я вижу, ты занят…

Мартинес повернулся к экрану, потом снова к Семпронии, и как раз вовремя, чтобы уклониться от Золотого шара, едва не раскроившего ему череп.

— Увидимся, — успел бросить он Суле с извиняющимся видом, услышав в ответ ее: «Конец связи».

На дисплее мелькнула оранжевая заставка, и экран потемнел. Капитан уже стоял на ногах, отражая по очереди щетку для волос, бритву и прочие предметы, которые сестра хватала без разбора с комода.

— Да объяснишь ты наконец, что происходит? — заорал он, поймав в воздухе флакон одеколона и бросив на кровать.

Семпронию это не слишком образумило, но обстреливать его она перестала.

— Что ты сделал с Никкулом, мерзавец?

Теперь Мартинес мог точно ответить на вопрос. В характеристике на лейтенанта Шанкарашарью он написал, в частности:

«Обладает высоким интеллектом в сочетании с творческой фантазией. Проявил способность решать сложные технические проблемы. Незаменим при выполнении заданий, требующих высокой технической квалификации, абстрактного мышления и научного подхода…»

И далее:

«Участвовал в сражении при Хон-баре в качестве офицера-связиста, однако исполнение им своих обязанностей не позволяет рекомендовать этого офицера на должности, связанные с ответственностью за жизнь и безопасность других военнослужащих».

В ходе боя Шанкарашарья дважды впадал в панику: первый раз при виде врага, и второй, когда заградительный ракетный залп выплеснул в пространство огненное море плазмы. Третьего шанса Мартинес ему не дал, хотя не исключено, что молодой лейтенант сумел бы преодолеть шок и проявить себя с лучшей стороны. Тем не менее капитан предпочел не рисковать.

В первые дни после битвы он не раз задавал себе тот же вопрос, что и в отношении Камаруллы: «Хотел бы я участвовать в бою, где моя жизнь зависела бы от лейтенанта Шанкарашарьи?» Ответ неизменно оказывался неутешительным.

Теперь, с такой характеристикой в личном деле, лейтенанту предстояло до конца войны прослужить начальником какой-нибудь базы снабжения или информационного центра. Карьера его была убита.

— Что случилось, Прони? — снова крикнул Мартинес. — Объясни, наконец!

Сестра гневно погрозила ему кулаком.

— У Никкула уже было все договорено! Сам лорд Пеццини обещал ему место на новом крейсере, который строится на Харзапиде. Через две недели нужно было вылетать туда… А сегодня капитан вдруг вызвал его и объявил, что услуги его больше не понадобятся и место отдано другому. — Она мстительно прищурилась. — Никкул сказал, что капитан, наверное, прочел твою характеристику. Что такого ты там написал?!

— А что говорит сам Никкул? — холодно осведомился Мартинес.

— Ничего, — прошипела Семпрония, — кроме того, что ты поступил правильно. — Губы девушки дрожали, в глазах стояли слезы. — Ему было стыдно, он отвернулся… по-моему, даже заплакал… — Гнев снова вспыхнул, она сжала кулаки. — Ты был его героем! Он использовал все связи, чтобы попасть к тебе на корабль… — Слезы потекли по щекам, крик перешел в рыдания. — Ты… ты обещал присмотреть за ним… обещал!

— Ему не следовало использовать связи, — вздохнул Мартинес. — Не надо было никого просить, чтобы обойти более опытных офицеров. Никкул слишком молод, он ещё не готов.

— Ты обещал помочь! — всхлипнула она. — Ты должен был… а сам…

Семпрония шагнула к брату, замахнувшись кулаком, но не удержалась на ногах и опустилась на кровать, сотрясаясь от рыданий.

— Прони… — Мартинес тронул сестру за плечо, но она злобно стряхнула его руку.

— Уйди! Ненавижу тебя!

— Это моя комната, — возразил он шутливо, — куда же я уйду?

— Заткнись!

Наступившее молчание нарушалось лишь всхлипываньем. Подумав, Мартинес принял решение не затыкаться.

— Шанкарашарья — хороший человек, — сказал он, стараясь говорить помягче, — но он не годится в офицеры флота. Пусть выберет любой другой жизненный путь. Тут только ты можешь ему помочь, не я.

Семпрония с ненавистью обернулась к нему, потом, вскочив, бросилась вон. На пороге она обернулась снова, выплюнув:

— Мерзавец! Никакой от тебя пользы!

Тяжелая дверь с силой захлопнулась. По ушам ударила мертвая тишина.

Мартинес некоторое время стоял, прислушиваясь, потом со вздохом посмотрел на кровать. Заснуть, видно, уже не удастся. Он натянул рубашку с брюками, пиджак и туфли, вычищенные Алиханом до зеркального блеска. С военной точностью разложил по местам разбросанные вещи, вышел и направился к лестнице.

В гостиной и парадном зале оказалось пусто. Очевидно, все домашние собрались у кого-нибудь в комнате, обсуждая выходку Семпронии. Мартинес плеснул в стакан ларедского виски и продолжил поиски, прихлебывая напиток.