Штурман подплава. Торпеда для «попаданца» - Юрий Корчевский

Владимир понял, что ремонт не обойдется двумя днями, и пошел к капитану.

— Федор Савельевич, разрешите?

— Заходи!

Капитан был в хорошем расположении духа и даже напевал что-то себе под нос.

— Садись, герой!

— Я не герой, герои на фронте.

— Что ты, как красна девица, себе цену набиваешь? Лодку потопил?

— Так не я один — всем кораблем.

— Это ты молодец, что признаешь. Ты за чем пожаловал?

— В город бы мне сходить. Я уж два месяца как не мылся, скоро запаршивею. В баню хочу, на дома, на людей посмотреть.

— Правильно. Ладно, не хотел я говорить, но ты меня вынудил. Все документы полярников я сдал в Управление порта, в том числе и твои. Обсказал, что пристали мы к острову Вайгач, а там одни геройски убиенные зимовщики — оборонялись до последнего патрона. Зимовье разрушено подчистую. Они подтвердили, что полярники на связь давно не выходят. Так что по документам тебя нет.

— Как нет? Вот он я, перед вами, живой сижу.

— Э нет, ты не дослушал! Ежели бы ты туда сам пошел, тебя бы живо загребли и определили бы на Большую землю или в Амдерму. Мне это надо? У меня, почитай, треть экипажа погибла. Кто же в здравом уме от себя человека отпустит?

Володя расстроился. На документы, пусть и чужие, он рассчитывал.

Капитан ухмыльнулся:

— Я, брат, все продумал. Помнишь того, кто у пулемета убитым лежал?

— Я даже лица его не видел.

— Он детдомовский и из всех погибших лучше всего тебе подходит. Он из пролетариев, и документы в порядке. Так что с сегодняшнего дня быть тебе Александром Оглоблиным.

Вот дела! За короткую жизнь в этом времени он уже который раз меняет имя и фамилию. Впрочем, может, это и не так плохо, документы настоящие, капитан в курсе и лишнего нигде не сболтнет.

— Ну что, Санек, согласен?

— А у меня есть выбор? Ведь вы уже все сами за меня решили.

— Тогда держи документы. Изучи их, чтобы наизусть знал. Там же и пропуск в порт.

Володя встал.

— Мне бы еще… — Он замялся. — Деньги нужны, хоть немного. На баню хотя бы.

— Конечно, это можно. Ты ведь у нас теперь Оглоблин? А ему жалованье причитается. Получи, — капитан достал из железного ящика деньги, отсчитал.

Володя расписался в ведомости.

— Так я пошел?

— Ты хоть знаешь, где баня?

— Язык до Киева доведет.

— Отпускаю тебя на трое суток — вроде увольнительной. Все равно ремонт раньше не закончат. Вымойся, постригись, а то оброс ты на своем острове, на пугало похож.

И в самом деле. Володя привык к короткой флотской стрижке, а сейчас волосы, как у бомжа, космами висят.

Выйдя из порта, он поинтересовался у прохожих, где парикмахерская.

Она оказалась рядом и находилась при бане. Удобно, почти как в рекламе — шампунь и кондиционер в одном флаконе.

— Как будем стричься, морячок?

— Под машинку.

Зачем оставлять волосы, если он может уйти в море на месяцы? На судне парикмахера нет, надеяться не на кого.

Непривычно: ручной машинкой, которую раньше он видел только в кино, Володю подстригли. Клац-клац-клац, и космы летели на пол.

Он посмотрел на себя в зеркало. Помолодел сразу на несколько лет. Давненько он не видел себя в зеркале! И лицо отражается не его, чужое. Володя вздохнул.

— Что-то не нравится? — участливо спросила парикмахерша.

— Да нет, все хорошо. Теперь бы побриться. Сколько с меня?

— По таксе — двадцать копеек.

Володя залез в карман куртки, достал десять рублей и получил сдачу. Деньги были непривычными: купюры большие, и цвет не такой, как в его время. И на всех купюрах — лицо Ильича.

Вход в баню был за углом. Володя попросил у банщика полотенце и простыню.

— Таксу знаешь? Рубль.

Банщик показал ему шкафчик для одежды.

— Мил человек, я с транспорта, мне бы еще мочалку и мыло.

— С мылом сложнее, — вздохнул банщик и искоса посмотрел на Володю.

— Я заплачу, не жмись.

Банщик принес кусок хозяйственного мыла и мочалку. Во время войны даже это, неважно пахнущее, коричневатое мыло было дефицитом.

Взяв из стопки при входе цинковую шайку, Володя прошел в мыльное отделение, потом — в парилку, а оттуда — снова в мыльное. Он провел в бане часа два, если не больше. Давно он не мылся и получил удовольствие, которое хотелось растянуть. В конце окатился прохладной водой, не спеша обтерся, обмотался полотенцем и присел на лавку, остывая. На улице было ветрено и морозно, не хватало простыть после бани.

— Мил человек, — обратился он снова к банщику, — а поесть где у вас можно?

— В столовой, два квартала отсюда. Но только если есть рабочая карточка.

Володя порылся в документах — карточки не было. По случаю ремонта камбуз на судне не работал, а есть хотелось.

Он вышел на улицу. Идти в городе было не к кому, своего жилья, понятно, у него здесь нет, знакомых тоже нет. На корабль? Котлы погашены, на судне холодно, от холода не уснешь. Кругом тупик!

Володя решил зайти в магазин. Опа! На полках было совсем пусто, а он надеялся хоть что-то купить на обед или на ужин. Зачем тогда магазин, в котором купить нечего?

Видя расстроенное лицо Володи, одна из двух продавщиц спросила:

— Вы что-то хотели?

— Да купить поесть что-нибудь.

— Вы, наверное, не местный?

— Почему вы так решили?

— Здесь по карточкам отовариваются. Хлеб уже разобрали, а маргарин и макароны еще не привозили.

Володя совсем упал духом. Называется — вышел в город! А он в душе лелеял надежду сытно поесть и даже выпить граммов двести. Заслужил ведь! К тому же ему еще о ночевке думать надо!

— А переночевать в городе где-нибудь можно?

Продавщицы хихикнули. Одна толкнула другую локтем.

— Вам на сколько? Ну, дней?

— На трое суток.

— Я могу комнату уступить, все равно пустая. Настя, ты меня отпустишь?

— Да иди уж, все равно торговать нечем.

— Товарищ, вы подождите, я скоро.

Она ушла в подсобку, сняла темно-синий рабочий халат, переоделась и вышла уже в пальто, шапочке и коротких валенках. Зимы в этих местах суровые, в туфельках не находишься, чай, не в Москве — из метро и на «маршрутку», замерзнуть не успеешь. Чулочки — редкие по военным временам, дамы ходили в гамашах.

Едва они вышли из магазина, женщина сказала:

— Вы и вправду есть хотите?

— Как волк.

— Есть одно место, можно купить все, только очень дорого.

— Черный рынок?

— Вроде того. Только вам не продадут.

— Почему?

— Мужчина вы молодой, стрижка короткая.

— Ага, подумают, что из органов.

— Вы догадливый. Меня Катей зовут.

— Меня Сашей.

— Вы с какого корабля?

— «Софья Перовская».

— Это который на заводе ремонтируют? Говорят, этот корабль немецкую подлодку потопил. Правда?

— Правда.

— Ой, как здорово!

Они свернули за угол, и женщина остановилась.

— Дальше я одна пойду, а вы здесь ждите.

— Хорошо, буду.

Но женщина не уходила, выжидающе смотрела на него.

До Володи дошло:

— Простите. Сейчас деньги дам. Сколько?

— Смотря что вы хотите брать.

— Сытно поесть и выпить. На ваше усмотрение, берите с расчетом на обоих.

Женщина подняла глаза вверх, явно подсчитывая.

— Это будет много стоить, рублей семьсот.

Володя только что получил жалованье — пусть и не свое. Через три дня в море уйдет, а там деньги не нужны.

Он достал пачку купюр, отсчитал:

— Держите.

Женщина ушла.

Вдоль улицы тянул свежий ветерок.

Володя прождал четверть часа и забеспокоился. Не надула ли его продавщица? Получила деньги и смылась? Но он решил ждать.

Прошло еще полчаса. Он замерз и уже решил уходить в порт. Значит, такой вот он невезучий человек. А в порту на корабле пусть и холодно, но в цеху костры горят, насмерть не замерзнет.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как его окликнули:

— Саша!

Он и внимания на оклик не обратил, но женщина его догнала.

— Простите, задержалась. Я кричу, кричу, а вы идете…

— Не слышал.

— Рынок — не магазин, товар на прилавок не выкладывают, все из-под полы. Помогайте.

Володя подхватил тяжелую «авоську» — была раньше такая плетеная сумка на все случаи жизни. Окликали какого-то Сашу, он слышал, но не обратил внимания, не привык к новому имени.

Женщина привела его в квартиру на окраине. Кирпичный двухэтажный дом, коих здесь, в Молотовске, было много. Квартира двухкомнатная, но комнаты даже не маленькие, а малюсенькие, просто крохотные. Володя хмыкнул — да что он, жить сюда пришел?

Они сняли верхнюю одежду.

— Ты, Саша, располагайся, пока я приготовлю.

— Как скажешь.

Володя осмотрел комнаты. Чисто везде, но бедно. «А что ты хотел увидеть? — укорил он себя. — Так сейчас большинство живет».

Он включил репродуктор. По случаю войны все радиоприемники приказано было сдать еще в начале войны, чтобы не слушали вражеские голоса.