Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

— А что слышно о Харис? — зашептала Ауриана, обращаясь к матери. Харис была женой Тойдобальда. — И о ее младенце?

— Никто не видел их, — отозвалась Ателинда.

Тут и Херта шепотом заговорила с Ателиндой, убеждая ее уговорить Ауриану повиноваться решению собрания старейшин.

— Ради нашего общего блага она должна выйти замуж за одного из сыновей Видо. Из-за этого ребенка на наши головы сыплются одни лишь беды.

— Я не буду говорить с ней сейчас об этом, — зашептала Ателинда в ответ почти умоляющим голосом.

«Почему мама не ответила ей резко и решительно? — с горечью подумала Ауриана. — Я знаю, она боится Херту, владеющую магической способностью воскрешать мертвых. И все же ей не следовало с такой покорностью склонять перед ней свою голову. И как смеет сама Херта говорить обо мне в моем присутствии, обращаясь при этом к третьему лицу, словно я какая-нибудь неразумная собачонка?!»

— Одни лишь беды и ничего кроме бед! — упрямо повторила Херта громким свистящим шепотом, как будто она не слышала ответа Ателинды. — Почему бы нам не использовать ее, чтобы заключить мир с нашим врагом? Мне очень жаль Витгерна, если уж говорить положа руку на сердце. Он прекрасно знает, что берет себе невесту с примесью демонической крови, и не осмеливается возражать!

— Я не желаю слушать все это! — более решительно промолвила Ателинда.

«Если Херта скажет еще что-нибудь в таком же духе, — подумала Ауриана, — я не выдержу и взорвусь! И тогда мне уже будет все равно, проклянет ли она меня девять раз и умру ли я прямо тут же на месте. Я — такое же человеческое дитя, как и все остальные, разве это не так? Почему же она постоянно третирует меня и относится ко мне с таким откровенным презрением? Я уверена, что мама знает обо всем этом больше, чем говорит».

Херта никогда не допускала, чтобы слово Ателинды было последним в споре.

— Готова биться об заклад, наша высокомерная принцесса думает, что ей удастся отказаться от этого брака. Похоже, она опять намерена забраться на дерево, а ты, Ателинда, глупая мягкосердечная мать, видно, опять не готова взять в руки топор.

Эта последняя насмешка Херты неожиданно для нее произвела противоположное действие на Ателинду, и напомнила Ауриане о великодушии Бальдемара и его отцовской любви к ней. Однажды, когда Ауриане не было и семи лет, она взобралась на высокую сосну, чтобы убежать от Херты, преследовавшей ее с березовым прутом в руках, и целый день просидела на дереве, упорно отказываясь слезать вниз, превозмогая голод и усталость, от которой уже чуть не падала с дерева. Херта извергала угрозы, кричала так, что в конце концов охрипла и послала за Гарном, рабом, работавшим в поле, чтобы тот срубил топором сосну, на которой сидела Ауриана. Но Ателинда направила гонца к Бальдемару; отец сразу же покинул торжественное пиршество в честь очередной победы и поспешил домой, — прибыв как раз вовремя, чтобы предотвратить первый удар топора, когда Ауриана уже готова была упасть на землю вместе с деревом. Бальдемар въехал во двор верхом вместе с пятьюдесятью своими соратниками, слегка ошеломленными увиденной сценой, и мудрыми ласковыми словами уговорил девочку слезть с дерева. Херта громогласно требовала от него наказать Ауриану, обвиняя ее в том, что она будто бы потравила взошедшую пшеницу, катаясь по полю на своем пони, — чего Ауриана, кстати, и не думала делать, — и помогла спрятаться рабыне, которую Херта намеревалась наказать за провинность ста ударами хлыста, — что было правдой. Но Бальдемар строго-настрого запретил трогать ребенка, и Ауриана навсегда запомнила его слова: «Лучше обладать строптивым духом, чем сломленным».

На этот раз Ателинда ничего не ответила Херте, она только теснее прижалась к Ауриане и обняла дочь за плечи. Воцарилось такое долгое молчание, что тишина начала сводить с ума девушку. Ей стало казаться, что рядом с ней в темноте находится сдерживающий дыхание дракон. В этой неестественной тишине она явственнее ощущала близкое присутствие гермундуров и с грустью взглянула на спящего Арнвульфа. Бедное слабое существо. Почему боги сотворили нас такими беззащитными? Мы не умеем летать, у нас нет когтей — мы входим нагими в этот мир, который готов поглотить нас в любое мгновение.

Теперь уже Ауриана различала сидящих в полумраке землянки Мудрин, Фредемунд и пять других женщин, работавших в доме за ткацкими станками; они расположились на земляном выступе, это место считалось почетным. У их ног в земляной слякоти сидели рабы-земледельцы, тесно прижавшись друг к другу. Гарн, который был их старостой, сидел несколько в стороне. Рабы-земледельцы вели хозяйство на отдельных, выделенных им участках земли, а затем более половины собранного урожая отдавали в закрома, принадлежавшие племени. Среди этих рабов был и бывший хаттский воин, покрывший себя несмываемым позором на поле боя, когда он бросил свое оружие и бежал — за это преступление собрание племени осудило его на вечное рабство. Здесь же было пять гермундурских женщин, захваченных во время стычек между племенами, часто возникавших из-за обладания соляными источниками. И, наконец, среди рабов находилось два римлянина. Одним из них был галльский работорговец, которого воины Бальдемара захватили вместе с телегой, груженой хаттскими детьми и направлявшейся на невольничий рынок. Собрание племени не стало посвящать его Водану, потому что такая жертва была бы недостойна бога. Второго римлянина звали Деций.

Ауриана всегда восхищалась Децием, потому что он был настоящим римским легионером. И хотя он казался теперь усмиренным и нестрашным, он был все же в глазах девочки представителем ужасного племени людей, сооружающих каменные жилища, огромные, словно горы, и обращающих в рабство все народы на своем пути. Ауриана часто тайком наблюдала за Децием, следила за тем, как он полол сорняки на своем убогом клочке земли или делал физические упражнения, как бы бросая воображаемые копья в невидимую цель, чтобы укрепить свое тело. Ауриана искала в нем признаки выдающейся силы или необычного характера, и была крайне разочарована, не находя в нем ничего особенного. Деций был самым обыкновенным человеком. Он метал копье не дальше, чем это делал средний хаттский воин, и у него было не больше мужества, чем у любого хатта. Что же касается роста, то он был даже ниже, чем большинство ее сородичей. В Деции ей не удалось обнаружить ничего выдающегося, свидетельствующего о его принадлежности к воинственному побеждающему всех на своем пути племени с Юга.

Единственной чертой характера Деция, выделявшей его среди остальных рабов, было высокомерие. Когда Ауриана смотрела на него, он не отводил глаз в сторону, а прямо встречал ее взгляд, с дерзостью, непозволительной для раба. Его взгляд при этом как бы говорил: «Даже и в обличье раба я лучше, чем ты». И теперь, казалось, он глядел на всех сверху вниз с насмешливым презрением, как будто германцы для него были все равно что несмышленые дети, которым, правда, каким-то чудом удалось временно захватить его в плен. Он не желал учить язык хаттов, усвоив минимум необходимых слов, избегая, впрочем, по возможности употреблять даже их, как будто хаттский язык был отвратителен ему. Он стриг свои волосы очень коротко, а лицо брил чисто, на римский манер. Ауриана понимала, что он делает так, потому что не хочет быть похожим на них. Он терпеть не мог ставленый мед, предпочитая пить вино, какого бы плохого качества оно ни было и как бы ни смахивало на мутную бурую от грязи реку. Однажды Ауриана застала его сидящим у порога своей хижины с развернутым свитком в руках, на который он пристально смотрел. Девочка подумала, что римлянин вошел в своего рода транс. Придя домой, она описала увиденную сцену Бальдемару, который терпеливо объяснил ей, что язык римлян обладает чудесным свойством: каждое его слово можно передать знаками, в чем-то похожими на руны, и что Деций занимался делом, которое называется «чтением». Несколько ночей после этого разговора с отцом Ауриана почти не спала, размышляя над тем, о чем узнала. С помощью знаков, нанесенных на папирус, вы могли услышать слова какого-нибудь человека, произнесенные далеко от вас, или такие слова, которые были уже тысячу лет мертвы. Но в подобного рода передаче слов таился и грандиозный обман: как мог читающий знаки точно знать, что именно имеется в виду, если он не в состоянии был услышать живой человеческий голос с его мелодией, смысловыми ударениями и определенным тоном?