Горбатые мили - Лев Черепанов

— Да вы что? — заругалась.

Костлявый Кузьма Никодимыч стеснялся себя, убрал руку под одеяло:

— А кто бы помог-то вам? Из мужчин здесь, кажется, один я.

Ксения Васильевна скользнула по нему взглядом, успев в то же время не очень обидно для Кузьмы Никодимыча усмехнуться.

Она разместила на табуретке все как следовало, одернула на ней салфетку.

— Вырвалось, — объяснила. — Понимаете?

Смирился ли со своей невеселой долей Кузьма Никодимыч? Едва ли. Оперся головой на ладонь…

Разговаривая с ним, Ксения Васильевна заметила: то, что держало ее в когтях, стянуло всю, — может, это была память о муже? — ослабло. Вздохнула всей грудью, с наслаждением, какого не испытывала с той осени, когда узнала о нем, что выхлопотал себе направление в таежную больницу вместе с Ирэн.

Кузьма Никодимыч подтянул себя к подушке.

— Знаете, почему я здесь с вами? — спросил. — Нет? Дай, думаю, на путь наставлю своего Венку. А насчет болтанки!.. Я ее нигде не выносил, в том числе на самолетах. Словом, знал, на что шел.

— Куда там!.. — спряталась за смех Ксения Васильевна. — А кто у нас на «Тафуине» матрос-прачка?

— Я. Вам же это прекрасно известно!

— Между прочим, завтра банный день. Вымоется экипаж, а постельного белья на смену нет, оно все вышло. Как хорошо!

Без вины виноватый Кузьма Никодимыч ожил еще больше, у него хватило силы перевернуться на спину самостоятельно. Пожаловался на слабость.

— А-а-а!

— Преставлюсь, по-вашему?

— Я же тем, у кого морская болезнь, ничего не выписываю. Ни бюллетеня, ни справки.

— А нельзя ли мне какую-нибудь таблетку?

— Пойте.

— Нет, вы серьезно, что ли? Ксения Васильевна?

6

Всякого размера овальные холмы, все как бы под унылой земляной коркой, ломались и ползли какой куда на случайных валах. В такт им Кузьма Никодимыч замирал, изо всех сил старался подавить в себе очередной, еще больший тошнотный позыв бежать к борту.

Напротив «Тафуина» одинокий остров отбивал трепака: взлетал в поднебесье, падал и тотчас подскакивал. На самом-то деле он пребывал на месте, как и должно быть. Это било-колотило и швыряло «Тафуин». Неспроста же у Кузьмы Никодимыча все внутренности ходили ходуном: вверх-вниз.

«Запеть, что ли? Может, в самом деле… прописала Ксения Васильевна, вылечусь?»

— «Расцветали яблони и груши…»

Ему опротивело вечно за что-нибудь придерживаться, сознавать, какой невыносливый, совсем никуда, — на мыло никто не возьмет. Потому песня у него получилась похожей на слабенькое дребезжание.

Чуть мористей размещалась банка, или отмель, напоминающая модную женскую туфельку, разделенную посередине меридианом смены дат. Послушный Плюхину «Тафуин» норовил зайти с выпущенным тралом от северной оконечности еще одного острова и оказаться возле каблучка, где вились крупные, все как на подбор, окуни. А дрейф делал свое дело: ваеры несло на носок, усыпанный вулканическими бомбами.

Кузьма Никодимыч силой заставил себя представить певунью Катюшу на высоком берегу. Она явилась в обличье его жены, матери Венки, как будто не могла быть другой. Тряхнула коротко остриженными волосами, повела плечом под белой свободной кофточкой.

— Куда?.. — Плюхин грозно заставил Кузьму Никодимыча остановиться. — Вы без гляделок, что ли? Я говорю, без глаз? Кузьма Никодимыч? Вам своих ног не жалко. Можно ведь обойти.

Как раз у слипа — наклонного проема в промысловой палубе с уходящим в воду дном — Назар за тралмейстера выбирал слабину тонкого, вывоженного в чем-то вязком троса. Кузьма Никодимыч взирал на него с надеждой, что не позволит Плюхину распоясаться, ткнул в свой плотно сомкнутый рот, замычал и рухнул, сбитый делью спускаемого трала. Каким-то образом изловчился перевернуться. Он уже на коленях. Не поздно? Сбоку от него — исскобленная ржавчина стенки, впереди — приподнятый бугор, весь из белых, на стороны летящих разломов.

Как выйти на каблучок увертливой туфельки — поперек течения или иначе? Повдоль проще. Такой вроде непогрешимо правильный, Плюхин взбивал воду впустую, опасливо подбирался к окуневой отмели, и всех его уловов не хватило экипажу на полдник.

Назар взгромоздился на щитовой стол штурманской рубки, как на обыкновенный стул, поерзал на нем — очень удобно сидеть.

— Запусти свой сачок в самую гущу! — предложил Плюхину с таким воодушевлением, будто точно знал, что по-другому нельзя.

— Так, что ли? — Плюхин (выловленные тралом камни словно лежали на его плечах!) провел карандашом по карте и коротко хихикнул: — Рисково! — Уткнулся в академически точно вычерченный промысловый планшет.

У Назара уже кончился запас средств убеждения («Помоги ему попробуй! Ничего не получается»). Обиженно, насмешливо, презрительно посмотрел на Плюхина, скованного опасением, как бы не ошибиться. Ударил кулаком в переборку, сказал:

— Кто я перед тобой? Какой-то сухоход. Так? Профан, если точнее. А ведь вижу, как еще можно, — не то что ты.

Он переживал оттого, что Плюхин не отваживался дерзнуть — отказаться от единственно вроде бы возможной схемы траления.

На промысловой палубе добытчики в ярких оранжевых зюйдвестках, в точно таких же перекошенных, удлиненных складками робах забухали тяжелыми сапожищами. Кто-то из них — рост больше, чем у рулевого с бородой викинга, — запробирался с воздетыми руками к срезу кормы. Почти такой же устремился к тросу со скользящим блоком: зацеплять крюк. Кому-то пало на ум, что самое время оттащить подальше тросы-подхваты, наклонился к ним, дернул и упал на спину к ногам тумбой стоящего лебедчика…

Тралмейстер, вроде озоруя, покатил ногой, пинками, кухтыль, поправил его на пути к бобинцам. Перед ним мелькали, оставаясь слева-справа, еще нераспочатые, прихваченные к палубе по-штормовому бочки с солидолом, тавотом, керосином… Кончай, не то свалишься туда же, откуда едва удалось вызволить Кузьму Никодимыча.

Раззадоренный, присядистый Бич-Раз тащил сетчатый поддон, используя свою молодость без оглядки, не боясь, что устанет раньше времени или надорвется. Еще не ведая, что Плюхин, вняв совету первого помощника, уже чуточку не тот, Бавин оттягивал, расправлял гирлянду запасных наплавов.

Обрадованный случаю подразвлечься и за одно это благодарный всем Клюз застыл у контактора грузовой лебедки левого, подветренного борта, готовый ткнуть пальцем в кнопку «Пуск».

К основательному и медлительному Бичу-Два подбежал, как всегда на чем-то сосредоточенный, Серега предупредить у траловой доски заминку из-за того, что Кузьма Никодимыч избрал для себя не лучшее место, стоял слишком близко от лебедки, под стрелой.

— Кузьма Никодимыч!..

Тралмейстер смотрел только на траловую дель. Тихо: тронулась она! В добрый час!

Траловая лебедка, или, на языке электромеханика, к о р м и л и ц а, заголосила, завыла — у Назара от этого смешались все мысли.

Не остался без дела Игнатич, присел за Клюзом, занес руку под его локоть к пусковой кнопке.

— Трал, как пушка в бой, ездит задом, — подсказал он себе — совершенно ни к чему, от избытка чувств.

Неотмываемый от донного голубого ила сплющенный кутец[17] перегнулся через желоб, разделяющий слип и палубу из узких надраенных плах. Металлически скребнул капроновыми узелками по верхней части слипа. Только ненадолго. Он уже на нижней, у бешено пляшущей воды. Не стало его…

«У тебя положение, как у всех в чем-то первых, — утверждающе подумал Назар. — Нельзя заниматься одним Плюхиным. Бери того, кто отстает. Ему же ничуть не легче, чем передовику».

Серый, дряблый кутец — ячеи, ячеи, — а затем мотню за кормой по-хозяйски, с силой, гневно рванула на себя клокочущая выпуклость, перекинула вбок от кильватерной струи.

«Так, — опять устранился от замета Назар. — Теперь можно не дрожать за Кузьму Никодимыча, ему ничто не угрожает».

С кутцом швырнутая снизу вода справилась запросто, а с мотней — нет, она пудовая, погрузла в нее, разрезала надвое, как возвышенность распирающе зрелого теста.

В памяти Назара всплыли его разговоры с Нонной. «Когда с любовью порядок, все по-другому. Только влюбленные — настоящие люди, верно? Не отступлюсь от нее, хоть кажется, может быть, глупей, что делаю, не придумать».

Чего не видели промысловики в деловитой возне на промысловой палубе, когда только знай поворачивайся, иначе оборвет руки-ноги? На что глазеть? Тем не менее они сбились за траловой лебедкой. Рулевому с бородой викинга выпало пригодиться Бичу-Раз. На один момент попридержал полотно верхней, самой тонкой стенки — уже почувствовал себя участником выдающегося события, особенно полезным человеком, чуть ли не незаменимым. Видел ли кто-нибудь, каков он в главном измерении?

Один только Кузьма Никодимыч толкся у слипа близ ваеров — сталистых, туго натянутых тросов, ушедших с тралом в глубину, как в небытие.