Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного - Игорь Курукин

Иван IV готов был выплатить за любимца немалый выкуп в две тысячи рублей, но решительно отказался менять его на видного крымского полководца Дивея-мурзу. «…y Дивея и своих таких полно было, как ты, Вася, — писал царь бывшему придворному, — тебе, вышедчи ис полону, столко не привесть татар, ни поймать, сколко Дивей кристьян пленит». Грязному, скорее всего, так и не суждено было вернуться на родину. Хан сообщал, что собирался было после выкупа одарить и отпустить пленника, но затем решил задержать до тех пор, «как ваши послы большие будут». С этого момента имя Грязного в источниках не встречается, и дальнейшая его судьба неизвестна{29}.

В конце опричнины в думные дворяне были пожалованы выходцы из родовитой, но захудалой семьи Нащокиных: в одном местническом деле опричный голова Роман Пивов говорил про её представителя Романа Олферова, что «их роду были многие в Можайске в приказщикех городовых, а иные де в холопех». Роман Олферов-Нащокин в холопах как будто не был, но начал службу стрелецким командиром и в первые годы опричнины выступал в скромной роли дворянского головы. Однако после почти двадцати лет военной службы он неожиданно в январе 1571 года получил назначение на Казённый двор в помощники главному земскому казначею князю Василию Литвинову-Мосальскому, а затем был сделан печатником.

В качестве «печатника и думного дворянина» Олферов сопровождал царя в Новгород зимой 1571/72 года. Опричный государственный муж честно признавался: «Яз грамот не прочитаю, потому что яз грамоте не умею», но был горд доверием и полагал, что для исполнения служебных обязанностей вполне достаточно рвения. Более того, опричный выдвиженец начал местничаться со своим начальником и заявил в челобитной: «Я, холоп твой, не ведаю, почему Мосальские князи и хто они». Казначей стерпел бесчестье и смиренно признал, что «своего родства Мосальских князей не помнит», что его противник «человек великой, а я человек молодой» и что «счету он с Романом не держит никоторова».

Но и сам полюбившийся царю неграмотный печатник в «великие» дела не мешался, место своё знал и исполнял то, что прикажут. Он принимал участие (скорее всего, сугубо представительское) в дипломатических делах: в декабре 1571 года «являл» крымских гонцов, в феврале 1572-го — крымских послов, а в сентябре представлял царю дары польского посланника Константина Воропая. Как и Малюта, в 1573 году Олферов участвовал во взятии Пайде, но уцелел, благополучно пережил своего благодетеля и умер около 1590 года. Так простота порой обеспечивала завидную карьеру и, что не менее важно во времена Ивана Грозного, спокойную старость бравого вояки и «великого человека» опричнины.

Двоюродный брат Романа, Михаил Безнин, начал служить несколько позже, с конца 1550-х годов. Как и Олферьев, он был дворянским головой, но в опричнину попал раньше, уже в 1565 году, и уже через пару лет стал вторым воеводой сначала передового, а затем и большого полка. После сожжения Москвы Девлет-Гиреем Безнин отстраивал городские укрепления, а вскоре получил почётное назначение — в дядьки к царевичу Фёдору. В этой должности опричник пробыл, кажется, недолго и уже в 1571/72 году был назначен первым воеводой в Нарву, а в январе 1573-го участвовал в штурме Пайде. В последующие годы он по-прежнему служил воеводой в полках и городах и только в 1582-м стал думным дворянином, а закончил жизнь постриженником и администратором Иосифо-Волоколамского монастыря старцем Мисаилом.

Потомок бежавшего в Литву тверского боярина Василий Григорьевич Зюзин сопровождал царя «в окольничево место» в походах 1567 и 1570 годов. Он же участвовал в новгородском погроме, будучи начальником передового отрада из трёхсот всадников. Думный дворянин Иван Черемисинов находился «в стану у государя» в походе на Девлет-Гирея в сентябре 1570-го, в том же году «являл» крымских гонцов во время приема их в Александровской слободе, в феврале 1572 года вместе с Малютой Скуратовым и дьяком Андреем Щелкаловым вёл переговоры с крымским гонцом Янмагметом, после разгрома Девлет-Гирея ездил к воеводам с «царским жалованным словом» и денежным жалованьем, в качестве головы в «стану у государя» участвовал во взятии Пайде, после чего, вероятно, умер.

К концу опричнины видную роль в опричной Думе играл Дмитрий Иванович Годунов, который стал в 1571 году царским постельничим и привёл ко двору своего племянника, юного Бориса. Молодой опричник в 1570–1572 годах служил оруженосцем в свите царевича Ивана, а на царской свадьбе в октябре 1571 года присутствовал в качестве дружки. Дядя весьма выгодно женил его на дочери Малюты Скуратова. Зять Малюты был слишком молод, чтобы играть в опричном правительстве самостоятельную роль, но прошёл хорошую школу, опыт которой пригодился ему в борьбе за власть и царский трон на исходе столетия.

В отличие от претендовавших на главные роли основателей опричнины и сменившей их титулованной знати эта опричная «гвардия» второго ряда намного более успешно пережила чистку конца 1560-х — начала 1570-х годов. В глазах подозрительного царя Ивана не обременённые влиятельной роднёй, излишними знаниями и политическими амбициями служилые выглядели более надёжными исполнителями его замыслов. Другое дело, что по своему уровню они едва ли могли претендовать на духовную близость с царём-интеллектуалом — но от верных холопов того и не требовалось. Однако, помимо неграмотного печатника Олферьева, государю для управления опричным «уделом» нужны были и более квалифицированные слуги.

Опричные приказные

Переезжая на новый опричный двор в Москве, а затем в слободу, царь должен был завести новое хозяйство. Летопись отметила ряд хозяйственных «дворцов» (Хлебенный, Сытный и др.) с ключниками, подключниками, поварами и прочими дворовыми людьми; были в опричнине и свои конюшни с конюхами. Раздел имущества царя на «опришное» и «земское» доходил до мелочей. Так, в царском архиве хранился «список судов серебряных, которые отданы в земское». Этими придворными службами и дворней ведал «особный» дворецкий. Таким «гофмаршалом» Таубе и Крузе называли князя Ивана Фёдоровича Гвоздева-Ростовского, погибшего во время казней опричников в 1571 году{30}. Шлихтинг же писал, что тот «скончался от моровой язвы» после отъезда польских послов летом 1570 года{31}. В 1572 году опричным дворецким был князь Юрий Иванович Токмаков-Звенигородский, разбиравший тогда дело суздальского Покровского монастыря.

Не менее важную роль играл казначей, в чьём ведении находился сбор налогов с богатейших областей Московского государства. Поскольку своего Поместного приказа в опричнине не имелось, то его функции также выполнял казначей, как это и было в первой половине XVI века до выделения из его ведомства Поместной избы. Казначей и подчинённые ему дьяки вели учёт поземельных сделок и записывали их в вотчинные книги. В частности, в грамоте от 12 июня 1569 года царь приказал казначею, чтобы тот «велел записать… в опришнине в книги за Кирилловым монастырем и вступатися у них не велел ни во что».

Обособившуюся от земской опричную казну некоторое время возглавлял видный приказный делец, дьяк Угрим Львович Пивов. Опричный казначей был человеком уже немолодым и хорошо известным царю. Вышел он из семьи бывших «окольничих смоленских», в Москве настолько «захудавших», что шли в «послужильцы» к более знатным землякам. Служить он начал ещё в малолетство государя, поскольку в 1542 году уже был одним из дворцовых дьяков. В 1549 году Угрим сопровождал царя в Казанском походе, с 1553 или 1554 года ведал только что образовавшимся финансовым приказом Большого прихода, сидел дьяком в Разряде вместе с такими видными бюрократами, как печатник Никита Фуников и будущий начальник Посольского приказа дьяк Андрей Васильев. В 1561 году он стал вторым печатником, товарищем знаменитого московского «канцлера» Ивана Михайловича Висковатого. Уже в это время Угрим Львов пользовался доверием царя и в июле 1555 года, когда Грозный стоял с войском в Коломне, вёл в Москве переговоры с прибывшими к митрополиту послами виленского архиепископа.

Далее в сохранившихся документах он уже выступает в качестве доверенного опричного казначея. На исходе столетия в местническом деле 1598 года ясельничий Михаил Татищев написал в своей челобитной: «У вас, государей, печатники сиживали за вашими царскими столами у яселничих, а Василий Щелкалов — печатник и дьяк. А у яселничего, государь, у Петра Зайцева, печатник Иван Новосилцов всегда сидел, и печатники же, государь, Угрим Львов сын Пивов и Иван Михайлов сын Висковатой всегда сидели у Петра Зайцева и у Василья Дровнина». Так что дьяку доводилось не раз присутствовать за царскими «столами» в обществе членов «ближние думы». Как и полагалось опытному и обладавшему реальной властью чиновнику, он держался в тени, но о его влиянии свидетельствует характерная деталь: по молодости дьяк писался, как и большинство служилых, по отцу — Львовым и даже Левкеиным (от уменьшительного «Лёвка»), но в названной выше грамоте 1569 года назван уже по фамилии и отчеству, как «большой» и родовитый человек. Именно к Угриму Пивову стекались все доходы опричного «удела»; он же решал вопросы о размерах различных пошлин и налогов: с кого их надлежало взыскать со всей строгостью, а кого «льготить».