Дерзкий плейбой (ЛП) - Вулф Алекс

— Если хочешь, чтобы я ушла, я пойму. Прекрасно осознаю, что влезла не в свое дело.

Декер подходит ближе.

— Я забочусь о тебе, Тейт, и мне нравится, что ты в свою очередь заботишься нас с Дженни, — он наклоняется и быстро целует меня.

— Разве тебе не пора к Монике?

— Подождет, — Декер целует меня крепче. Проходит несколько минут, и он в конце концов уходит разбираться с Моникой.

ГЛАВА 24

ДЕКЕР

Поверить не могу, что у Моники хватило наглости прийти сюда, зная, что Дженни, вероятно, дома. Захожу в гостиную и выглядываю из-за жалюзи. Моника ждет в дверях. На ней обтягивающие джинсы и фиолетовый топ с слишком низким вырезом, демонстрирующим грудь, за которую, я уверен, заплатил. Если не я, то какой-нибудь другой ничего не подозревающий придурок. Интересно, имеет ли бедолага, с которым она познакомилась, хоть малейшее представление о том, на что подписался. Оглядываясь назад, я поверить не могу, что лег с ней в постель, но, когда ты молод, то часто делаешь глупости.

Хуже всего то, что Моника неплохой человек. Просто ее так воспитали. Из того, что я понял — ее родители оба были такими. Всегда в поисках подачки, никогда нигде не работали. Трудно обвинять кого-то в том, какой он есть, если этот человек никогда не знал другой жизни.

На улице припаркован черный седан с тонированными стеклами. Не вижу, есть ли в нем кто-то или нет. Моника смотрит на входную дверь, ожидая, когда я выйду. Мне нужно несколько минут, чтобы взять себя в руки. Если я выйду сейчас, то наговорю лишнего. Вдобавок ко всему, независимо от поступков Моники, она все еще биологическая мать Дженни. Моя дочь — это часть ее.

Рад, что Тейт вмешалась, чтобы я как можно скорее вытащил Дженни из этой ситуации. Я в курсе, что слишком опекаю ее; Дженни ведь уже четырнадцать. Я пытался вести себя прилично на работе, когда Моника туда заявилась. Пришло время снять перчатки и положить конец этому дерьму. У нас была договоренность, и Моника нарушила ее, придя сюда.

Честно говоря, думал, что Дженни расстроится сильнее. Все, что она спросила: «это и есть моя мать?» Я мог бы солгать ей, но не стал. Мы не лжем друг другу. Я ничего от нее не скрываю и не собираюсь.

Дженни крепкий ребенок с умной головой на плечах. Она всегда знала, что ее матери не будет на фотографиях. Я водил ее к терапевту, когда она была маленькой, чтобы убедиться, что это не вызовет никаких проблем. Провожу рукой по волосам и направляюсь в свой кабинет за чековой книжкой.

Моника не заслуживает ни цента за свое поведение, но я хочу, чтобы она ушла из нашей жизни навсегда. Не допущу, чтобы она доставала Дженни или причинила ей еще больше боли. Сделав глубокий вдох, открываю дверь. Моника вытирает глаза, но мне плевать, плакала она или нет. Я сделал все возможное, чтобы остаться с ней в хороших отношениях — перевел ей кучу денег, и вот как она отплачивает.

Понижаю голос до шепота, который звучит как шепот-крик.

— О чем, черт возьми, ты думала, явившись сюда? В. Мой. Дом!

— Прости, Декер, я просто многое обдумала после нашего разговора на днях. Увидела ту фотографию в твоем кабинете и задалась вопросом, думает ли Дженни обо мне, спрашивает ли. Это глупо, теперь я понимаю. Просто… я ее мама, и мы никогда не встречались. Хотя она красивая и такая вежливая. Я не хотела ее расстраивать, клянусь!

— Какая же ты эгоистка! Ты бы лучше задалась вопросом, что с ней может случиться, если ты появишься здесь! И, черт возьми, она же ребенок! Разумеется, она интересовалась тобой, когда ей было пять лет, но не сейчас. Дженни в курсе, что ты никогда не станешь частью ее жизни. Таково было соглашение. Нельзя сказать: «о, дорогая, прошло четырнадцать лет, но знаешь что, я твоя мама!». Я знаю тебя, и через месяц или, черт возьми, через неделю ты уже будешь с очередным мужчиной, а Дженни превратится в тусклое воспоминание. Я этого не потерплю.

— Она, наверное, думает, что я монстр.

— Прекрати, — качаю головой и указываю пальцем. — Не устраивай этого дерьма. Я слишком разозлен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Какого дерьма?

— Психологически манипулировать, говоря такие вещи. Предположим, я обрисовал тебя нелестным образом, и именно поэтому Дженни не хочет иметь с тобой ничего общего. Но это неправда. Дело в том, что мы мало говорим о тебе. Однако мы привыкли. И я никогда не говорил о тебе ничего плохого дочери. На самом деле, даже приукрасил с хорошей стороны. Я не хочу, чтобы она думала, что ее мать — плохой человек. Зачем мне так поступать? Она — половина тебя, ты понимаешь это, верно?

Моника удивленно смотрит на меня. Такое впечатление, будто все это время она считала, что я убеждал Дженни в ее дьявольской сущности.

Я вздыхаю.

— Послушай, тебе нельзя здесь находиться.

— Понимаю. Я не подумала.

— Ты никогда не думаешь.

— Та женщина, кажется, очень переживает за вас. Она из твоего офиса, я не ошиблась?

— Не твое дело, — открываю чековую книжку, но Моника продолжает.

— Может, я и не мать года, но я все еще волнуюсь за тебя и Дженни.

Я фыркаю.

— Полагаю, мы переходим к тактике манипулирования номер два, где ты притворяешься, что волнуешься за нас. Послушай, ты женщина, которая родила Дженни. Ничего больше. Поэтому не приходи сюда, ведя себя так праведно, будто тебе когда-либо было не наплевать на нас.

— Это неправда, — хмурится Моника.

— Все, хватит разговоров. Скажи, сколько, чтобы я подписал чек, и мы закончим. Деньги даю в последний раз, так что посчитай хорошенько. Я не хочу тебя больше видеть. И не хочу ничего от тебя слышать. Мы с Дженни умерли для тебя. — сегодняшний ее трюк довел меня до крайности.

— И все? Просто откупишься от меня?

— Такова была сделка четырнадцать лет назад. Я просто ускоряю ее до единовременной выплаты. Сумму назови.

Она смотрит на свои ноги и бормочет:

— Пятьдесят.

У меня екает челюсть, но я прикладываю чековую книжку на входную дверь, заполняю документ и вырываю его из книжки.

— Я даю тебе деньги, и ты обещаешь, что мы закончим общение, или я позволю Тейт с тобой разобраться. Она один из лучших юристов в стране, и ей ничего так не хочется, как затащить твою задницу в зал суда.

— Обещаю. Я же сказала, что уезжаю из Чикаго.

— Потрясающе.

Моника берет чек и направляется к подъездной дорожке, затем поворачивает назад. По ее щеке скатывается слеза.

— Я ведь не монстр, правда?

Качаю головой. Больше всего на свете мне хочется вытрясти из нее все дерьмо, но я просто не могу быть жестоким. То ли из-за нашего прошлого, то ли потому, что вижу в ней Дженни.

— Ты не монстр, Моника. Ты просто… — снова качаю головой, подыскивая слова. — У тебя не было лучших примеров в детстве. Я не виню твоих родителей за то, кто ты есть, но воспитание имеет значение. В тебе есть много хорошего. Я действительно желаю тебе всего наилучшего и надеюсь, что ты найдешь свое счастье. Но только не с нашей дочерью.

Моника соглашается.

— Ты отличный отец, и был добр ко мне все эти годы. Не могу сказать то же самое о себе. Прости.

Подхожу к ней и кладу руку ей на плечо, потому что не хочу, чтобы она думала, что я ее ненавижу. Я просто мечтаю, чтобы она исчезла.

— Я прощаю тебя, хорошо?

Моника кивает, и слезы все сильнее текут по ее щекам.

— Если ты снова появишься в жизни Дженни без разрешения, возникнут серьезные проблемы. Может, когда она повзрослеет, то свяжется с тобой. Зависит от нее.

— Ладно.

— Удачи, Моника.

Разворачиваюсь и иду к крыльцу, не оглядываясь.

ГЛАВА 25

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

ТЕЙТ

Поднимаюсь по лестнице и ищу Дженни. Она в комнате, лежит на темно-коричневом кожаном диване и листает пультом киноканалы. Тихонько стучу в дверь.

— Можно?

Она пожимает плечами.

Я вхожу и улыбаюсь, когда она выбирает «Сумерки».

— Ты за Эдварда или Джейкоба?