Пасмурный полигон - Олег Евгеньевич Кириллов

чуть вздрагивали. Эккерт глядел на Гомана строго, чуть насмешливо.

— Вы хотели меня видеть? Я вас слушаю…

Гоман сделал шаг-другой, дернулся… его глаза впились в лицо Эккерта.

— Ну? — сухо спросил шеф. — Я вас слушаю…

Пауль не сводил с него восхищенных глаз. Вот это характер! Минуту назад он видел раздавленного, растерявшегося человека. Теперь перед ним стоял обычный, чуть насмешливый, с полупрезрительным взглядом Эккерт, совершенно другой Эккерт, не тот, что не мог прийти в себя после увиденного.

Гоман тоже ожидал, видимо, не такой встречи. Его глаза потускнели.

— Я хотел… Я понимаю, вам все это покажется странным, господин советник… Я хотел бы… Не сочтите мою просьбу за дерзость… — Он плутал в словесных дебрях, боясь выбраться на прямую дорогу, и этим самым давал возможность Эккерту окончательно прийти в себя. Наконец он, видимо, решился и, сделав еще шаг, выпалил: — Я хотел бы глянуть вашу руку, господин советник… Вашу правую руку у локтевого сгиба. Да-да, только один взгляд, господин советник.

Эккерт удивленно пожал плечами.

— И ради этого вы хотели увидеть меня? Разъясните свое поведение, милейший, иначе я вынужден буду позвать полицию. Ваши речи меня не убеждают, а странность ваших просьб настраивает на определенный лад. Согласны со мной?

Гоман дернулся еще раз, вцепился рукой в лоб, помотал головой, будто пытаясь освободиться от навязчивого кошмара, почти простонал:

— Я понимаю… Все это дико! Но дело в том, что вы очень похожи на… на одного моего близкого родственника. Я хотел бы убедиться…

— Что я не ваш любимый дядюшка? — насмешливо перебил его Эккерт. — Полноте, молодой человек. Мне неприятно быть объектом подобных шуток. Впрочем, чем же я похож на вашего любимого дядюшку?

Гоман сел на стул, опустил голову.

— Я прошу прощения. Я ошибся. Разрешите мне идти?

Эккерт подсел к столу.

— Нет, почему же. Говорите. Я предполагаю, что вы хотели этим трюком выманить у меня некоторую сумму денег. Ваш метод настолько необычен, что я готов гарантировать вам удачу вашего замысла в обмен на откровенный рассказ о себе. Итак?..

Гоман молчал. Потом поднял голову.

— Отпустите меня. Я ничего не сделал…

Эккерт постучал пальцем по столу.

— У вас есть семья?

— Да… Жена и сын.

— Где они живут?

— В Рейникендорфе. Это на окраине Берлина.

— Вы имеете квартиру?

— Нет, мы снимаем комнату у господина Шепке.

— Кто ваша жена?

— Она телефонистка на международной линии.

Эккерт удивленно поднял брови.

— У нее неплохое место. Ведь она тоже эмигрантка?

Гоман покачал головой.

— Она немка.

Эккерт глянул на Пауля. Потом вновь обратился к Гоману:

— Ваша жена сейчас работает?

Гоман глянул на часы.

— Да. Она до восьми…

Эккерт кивнул Паулю.

— Включи аппарат в городскую сеть. — И к Гоману: — Сейчас вы позвоните вашей жене и скажете ей, что в ближайшие два дня не сможете быть дома. И еще скажете, что нашли срочную работу и высылаете ей по почте полторы тысячи марок. Вам придется дня два-три пожить здесь, в этой комнате…

Гоман вскочил.

— Отпустите меня! Я ничего вам не сделал… Я просто узнать… Ну что я вам сделал? — Слезы текли по его щекам.

Эккерт постучал ладонью по столу.

— Успокойтесь. Поставьте себя в мое положение. К вам приходит какой-то человек и представляется черт знает кем. Вы работаете в такой сфере, которая вызывает нездоровый интерес многих людей. Что вы обязаны в такой ситуации делать? Ну? Наверное, проверить, что представляет собой человек, который пришел к вам? Я и собираюсь это сделать. И пусть это вас не беспокоит, мои расследования ни в коей мере не повредят вашей репутации… Более того, мой шофер сегодня же вышлет вашей жене сумму, которую вы не заработаете и за месяц. К чему же все эти ваши переживания?

Гоман с опаской поглядывал на Пауля.

— Ваш человек… Он очень плохо ко мне настроен.

Эккерт сказал сухо:

— Каждый выполняет свой долг. Итак, вот вам телефонная трубка. Набирайте номер сами.

Гоман посидел с минуту, тупо глядя на телефонный аппарат, потом начал набирать цифры. Ему ответили.

Он глянул на Эккерта, на застывшего в напряжении Пауля и заговорил как можно спокойнее:

— Эльзхен… Я… Понимаешь, я не смогу сегодня прийти домой. Подвернулась работенка. Да, стоящая. Полторы тысячи марок я вышлю по почте сегодня. Хорошо, конечно. Ты заплатишь наконец этому живодеру Шепке и купишь Андрею зимнее пальто. Может быть, милая, может быть… Работа несложная, но мне придется дня два-три не приходить домой. Может быть, и позвоню, если мне… — Он глянул на Эккерта, хотел сказать «разрешат», но потом передумал: — …если выдастся такая возможность. На работу сообщи, пусть не торопятся выгонять меня. Я вернусь и все объясню…

Он положил трубку и вновь согнул сутулые плечи. Пауль отключил аппарат от городской сети. Эккерт поинтересовался:

— На какие страны работает ваша жена?

— На Скандинавию. Швеция, Дания, Норвегия… Она знает языки.

Эккерт вновь глянул на Пауля. Тот разглядывал свои руки.

— Ну вот что, Гоман. Вы живете в этой комнате. Ничего не трогать. Никуда не выходить. Считайте, что вы временно под домашним арестом. Через полчаса Пауль принесет вам бланк почтового перевода, вы его заполните своей рукой. От вас требуется только одно: сидеть тихо и выполнять все, что вам говорят. Иначе вам придется испытать на себе, что такое гестапо. Может быть, там от вас узнают что-либо относительно целей и намерений, которые привели вас ко мне.

Эккерт встал, глянул на Пауля.

— Идите за мной. А вы, Гоман, подумайте над моими словами. До свидания…

Он вышел. Пауль пошел за ним. Замкнув дверь, он догнал Эккерта. Они сели на лавочке под каштаном.

— Я так и знал, что он уцелел, — шептал Эккерт. — Я так и знал. Все эти годы я чувствовал, что он жив. Вы слышите, Пауль? Это мой сын. Я считал его погибшим. Это великая радость для меня, Пауль… Простите, я понимаю, что мои восторги выглядят в ваших глазах неуместными. Я понимаю, что мы сейчас в серьезном положении и появление сына усугубляет его… Но поймите и меня, Пауль… Вы сами когда-либо будете отцом, и вам тоже когда-нибудь стукнет шестьдесят два года. И не дай бог вам к этому времени оказаться одиноким, одному на белом свете. Это страшно, Пауль. Это самое страшное, что может ожидать человека. Сегодня я нашел сына, Пауль. Пусть он запутался, пусть он чужой нам, может быть, завтра я сам приму решение о его устранении, но сегодня я хочу быть с этой радостью…

— Я не знаю, как мы смогли бы его использовать, —