Зарубежная фантастика - Клиффорд Саймак

Он лежал так еще довольно долго, думая об этом чувстве, следя за темным проемом окна, покрытым морозными узорами, и за звездами за окном, свет которых проникал сквозь заиндевевшее окно, слушая тонкий свист ветра и едва слышный неприятный звук, когда ветер ударялся о крышу… Сон никак не приходил, и он наконец встал и зажег свет. Трясясь от холода, он оделся, потом вытащил книгу из кармана. Склонившись к лампе, он перевернул страницу и открыл то место, которое уже много раз читал:

“Нет на свете ничего такого, вне зависимости от того, как оно было создано, задумано или сделано, что знало бы, что такое жизнь и путь жизни. И из этого правила нет исключений. Я вас в этом уверяю…”

Он закрыл книгу и держал ее, сжав обеими руками.

“…вне зависимости от того, как оно было создано, задумано и сделано…”

Сделано!

Самое главное, что имело значение — это путь жизни.

Уверенность — вот что должно сохраниться.

— Я выполню свой долг, — сказал он себе, — мой долг, который я так желаю выполнить. Я все еще его выполняю. Я играю свою роль и, кажется, играю неплохо. Я играл эту роль, когда принес вызов на дуэль Ашеру Саттону, когда перешел в собственность Саттона в качестве обычного робота-андроида. Я выполняю свой долг перед ним…

Не только перед ним, поскольку уверенность — это вера и знание, в которых нуждаются и я, и любое другое живое существо, независимо от того, сколь совершенным оно бы не было; знание и вера, что ты не одинок. Я нанес ему меткий удар, поверг его, а затем поднял и унес на своих руках. Он, конечно, был сердит на меня, но это не имеет никакого значения. Он дал мне очень много и даже то, что он зол на меня, не может разрушить ничего, ни одного его слова или поступка.

Гром потряс хижину, и оконное стекло на мгновение окрасилось в розовый цвет.

Херкимер вскочил на ноги и подбежал к окну. Ухватившись за подоконник, он увидел красные удаляющиеся огни двигателей космического корабля.

Чувство страха заставило сжаться его желудок. Он бросился к двери, побежал вниз к комнате Саттона. Он не постучал и даже не попытался повернуть дверную ручку. Он просто ударил по двери и вышиб ее с такой силой, что замок вылетел вместе с шурупами.

Кровать была пуста, и в комнате никого не было.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Саттон чувствовал; что воскресает. Он боролся с этим чувством., поскольку смерть была такой уютной, как мягкая теплая постель, а воскрешение было подобно настойчивому, назойливому звонку будильника, звенящему в предутренней прохладе, вторгаясь в покой сна кошмарным раздражающим диссонансом. Кошмарным, как сама реальность, как тошнотворное напоминание о том, что пора проснуться и снова погрузиться в реальную жизнь.

— Но эта уже не в первый раз, — сказал себе Саттон, — конечно, не в первый. Я не в первый раз умираю и опять возвращаюсь к жизни. Это уже случалось прежде, и в тот раз я был мертв долго, гораздо дольше…

Он лежал вниз лицом на какой-то плоской твердой поверхности и в течение времени, которое казалось ему очень долгим, его разум пытался осознать, что значит эта гладкость и твердость. Твердая, плоская и гладкая — три слова, которые должны помочь ему представить — что же это такое.

Он чувствовал, как жизнь возвращается к нему, как она вливается в его руки, ноги. Но он еще не дышал, сердце еще не билось.

Пол, вот что это такое было… вот те слова, та вещь, на которой он лежит. Плоская поверхность была полом.

Послышались звуки, но он пока не называл их так, поскольку не знал этого слова, а затем, некоторое время спустя, он уже знал, что это называется звуком.

Теперь он мог пошевелить одним пальцем, затем вторым.

Он открыл глаза и увидел свет.

Звуки — это голоса, а голоса произносили слова, а слова — это мысли.

“Как много уходит времени, — подумал Саттон, — на то, чтобы все это осознать”.

— Нам нужно более или менее серьезно отнестись к этому делу, — произнес голос, — и уделить ему значительно больше внимания.

— Вся беда, Кейс, в том, что у нас с тобой не хватает терпения.

— Терпение здесь не принесет никакой пользы, — сказал Кейс. — Он был убежден, что все наши действия являются блефом. Что бы мы не говорили и не делали, он все равно считал это блефом. В данной ситуации мы бы ничего не достигли, поскольку у нас оставался один выход.

— Да, я знаю, — согласился Прингл. — Но нам надо было убедить его, что все это блеф.

Послышался тяжелый вздох.

— Жалко, однако, — проговорил он, — Саттон был таким способным человеком.

В течение какого-то времени они молчали. Теперь Саттон чувствовал, что не только жизнь, но и сила возвращаются к нему. Возможность встать на ноги, поднять руку, возможность дать выход гневу. Сила, чтобы убить двух людей.

— У нас не так уж плохо получилось, — сказал Прингл. — Морган и его банда заплатят нам хорошо.

Кейс сомневался.

— Мне что-то не по душе все это, Прингл. Мертвый есть мертвый, если ты оставляешь его таким, но если ты его продаешь, это делает тебя кем-то вроде мясника.

— Меня это не беспокоит, — ответил Прингл. — А вот что это сделает с будущим, Кейс. С нашим будущим? Наше будущее во многом основывается на нескольких моментах, высказанных в книге Саттона. Бели бы мы лишь изменили содержание книги, то это не так бы сильно повлияло на него… может, это вообще было бы незаметно. Но теперь Саттон мертв, так что книги не будет и будущее станет совсем другим…

Саттон поднялся…

Они растерянно посмотрели на него. Рука Кейса потянулась к пистолету.

— Давай, — предложил Саттон. — Стреляй в меня. Изрешети меня всего — все равно ты не проживешь ни одной минутой дольше.

Он попытался сосредоточить всю свою ненависть, как он это сделал во время своей схватки с Бентоном, когда был еще на Земле. Тогда его ненависть была столь неистовой, что уничтожила мозг того человека. Но сейчас в нем не было ненависти, а лишь конкретное, направленное желание убить.

Он двинулся вперед на негнущихся ногах, его руки протянулись к ним. Прингл побежал, вереща как крыса, пытаясь спастись.

Пистолет Кейса дважды выстрелил, и кровь хлынула из груди Саттона, но он продолжал идти. Кейс бросил пистолет и прислонился к стене…

Это заняло немного времени.

Они не ушли. Некуда было уходить.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Саттон направил корабль к небольшому астероиду, окруженному целой кучей каменных осколков, к астероиду, который по массе был не больше, чем сам корабль. Он почувствовал, как корабль соприкоснулся с астероидом, включил поле притяжения, и теперь корабль продолжал лететь в пространстве вместе с притянутым к его борту астероидом. Руки Саттона были опущены. Он спокойно сидел в кресле пилота. Пространство перед ним было угольно-черным и неприветливым, перечеркнутым лучами, которые закручивались в огненную корону. Они как бы несли какие-то послания холодного белого цвета через космос, в то время как астероид двигался по своей орбите.

— Это надежно, — сказал он себе. — Пока, во всяком случае. Может быть, надежно и навсегда, поскольку его, должно быть, никто уже не искал. Да, он был в безопасности, но с дырой в простреленной груди, которая заливала кровью его рубашку и струилась по ногам.

“Это довольно удобно, — подумал он невесело, — иметь второе тело. Это второе тело, выращенное во мне лебедянами, будет жить до тех пор, до тех пор… А до каких пор?”

А до тех пор, пока я не вернусь на Землю, не пойду к доктору и не скажу: “Меня подстрелили. Как насчет того, чтобы немного меня заштопать?”

Саттон засмеялся, представляя изумление доктора.

Или, может быть, вернуться на 61 Лебедя?

Но они его не пустят.

Или отправиться на Землю, прямо в таком виде, как сейчас, и ни к каким врачам не обращаться?

Он может достать другую одежду, а кровь перестанет течь, когда вся вытечет.

Но все заметят, что он не дышит.

— Джонни, — позвал он, но ответа не было, хотя он и почувствовал в своем сознании движение чужой мысли — знак понимания, исходящий от Джонни, такого понимания, когда собака понимает человека и взмахом хвоста дает человеку понять, что слышит его, но в то же время сильно занята своей костью, чтобы отвлечься от нее.

— Джонни, — опять позвал Саттон, — есть какой-нибудь выход?

Должен быть какой-то выход. В этом была надежда и в этом было то нечто, о чем необходимо сильно поразмыслить.

Он вообще пока не полностью использовал возможности, заложенные в его тело и в его разум.

Было время, когда он не знал, что может убивать одной своей ненавистью, что ненависть может быть подобна стреле, выпущенной из его мозга, стальной стреле, которая настигала жертву и убивала наповал.