Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы) - Юрий Трусов

– Слухайте, — начал старик, — я сейчас от Куяльника шел. Туда уже наши войска пришли. Сила-силушка — конные да пешие, тьма-тьмущая, и пушечки есть. Так что коли все они грянут сюда, от турка один прах останется. Постой, постой! — закричал он на Семена, открывшего было рот, чтобы задать Буриле вопрос. — Погоди! Я как есть все по порядку скажу. Войско ведет генерал главный, по кличке Гудок. Так вот, он через есаула своего, моего крестника Кондрата, повелевает нам турка в обман ввесть. Меня по дороге сюда сучий сын спага конный так нагайкой отделал… Я в канаву дорожную упал да в кусты уполз, затаился, только тем и спасся от него. А то бы насмерть, окаянный! Ныне басурмане совсем озверели. Видно, чуют свою смертушку. Но это делу на пользу выйдет, — нахмурил седые брови старик.

– Как делу? — спросил Аспориди.

- А ты слухай и разумей! Лучше всего для обмана турка идти к паше мне. Скажу я ему, что это казаки меня плетьми избили и еще что на Куяльник их сила малая пришла: всего сотни две сабель. Что хотят казачишки у татарина скот отбить, а главное, слыхал я, мол, их хвастовство, что к весне лишь большое войско русское на Хаджибей пойдет…

– Это главное, что есаул тебе повелел? — спросил Никола.

– Главное, — ответил старик. — Так вот почему мне нынче мыться и одежды менять нельзя. Так паша поверит мне скорее, да и помирать у поганых в рубище слаще. А то им, собакам, хорошую рубаху отдавать — душа болит…

   Аспориди ласково взглянул на деда.

– Уразумел я тебя. Слова твои в сердце мне запали навечно. Доколе жить буду — не забыть! Не заботься, слух сей, что русские весной Хаджибей воевать будут, я распущу. Чтобы дошел он до Стамбула…

   С этими словами Никола обнял Бурилу.

X. ДЕД БУРИЛО

Утром 12 сентября в комендантскую Хаджибейской крепости янычары притащили истерзанного старика. Увидев перед собой пашу, окруженного байрактарами, Бурило пал на колени и, что-то вопя, затряс сивой измазанной кровью бородой.

   Паша и байрактары приготовились к забавному зрелищу. Паша Ахмет свирепо глянул на толмача.

– О чем скулит этот пес?

– Могучий паша, — перевел толмач, — заступись, спаси. Казаки меня на Куяльнике избили, поле мое вытоптали, хату сравняли с землей. Заступись… — Старик замолчал и, кланяясь, затряс бородой.

   Ахмет в недоумении вытаращил на Бурилу желтые, как у совы, глаза. Такого еще никогда не бывало, чтобы русские или украинцы, эти неверные собаки, просили у турок защиты. Лица байрактаров тоже выражали удивление. Но кое-кто уже злорадно улыбался: нашел же старый выживший из ума ишак у кого просить защиты!

   Паша с укоризной глянул на улыбающихся байрактаров. И они, уже готовые разразиться хохотом, стали серьезными.

   «Надо использовать этого старого дурака, — решил паша. — Великий аллах недаром отнимает разум у неверных…»

– Ай-ай, какие плохие дела творят эти казаки, эти русские. Да покарает их аллах! Мы, воины султана, защитим вас от этих разбойников. Только ты, бедный старик, должен сказать мне, паше, твоему заступнику: не заметил ли ты, каковы силы врагов?

– Заметил, заметил, благородный паша!

– Так говори, старик! Только правду, большая награда ждет тебя…

– А какую награду за это даст мне паша? — спросил старик.

   Услышав эти слова, паша покраснел от гнева. «Жадная христианская собака, — подумал он, скрипнув зубами. — Только приласкал его, а он уже обнаглел. О, я бы тебя хорошо наградил сейчас нагайкой». Но Ахмет сделал над собой усилие и бросил старику мешочек с мелочью.

– Вот задаток. Говори!

– Великий паша, сила врагов небольшая. Я насчитал до двух сотен казаков. Пушек нет и пеших воинов нет… Из их разговора я узнал, что хотят они отбить у ордынцев скотину. Начальник казаков хвастался, что весной они с великой силой придут сюда и тогда уже не оставят от Хаджибея камня на камне.

   Выслушав Бурилу, паша всплеснул руками.

– Великий аллах! Так вот почему нет вестей от нашего юз-баши, что с десятью джигитами ускакал в разведку под Очаков. Наверно, мой доблестный Майдала-Овалу со своими храбрецами погиб в неравном бою с гяурами и уже пять дней вкушает блаженство в райских садах пророка. Но, клянусь бородой Магомета, мы отомстим неверным за их гибель! — Паша сжал кулаки. — Ты, старик, не солгал. Но ты принес мне черную весть о гибели славных джигитов и за это достоин смерти. Таков обычай. Уберите эту падаль, чтобы она никогда больше не оскверняла землю, — крикнул он байрактарам и провел пухлой ладонью по шее. Это означало смертный приговор.

   Два дюжих телохранителя-янычара скрутили руки Ивану Буриле и поволокли его из комендантской.

   Ахмет задумался, а потом, понизив голос, сказал своим приближенным:

– Надо заманить гяуров к самой крепости в засаду. Слава аллаху — их немного. Я верю этому глупому старику. Дела русских плохи. Наше огромное войско в Молдавии сковало их немногочисленные силы. Если было бы иначе — они не послали бы такой ничтожный отряд к Хаджибею. У нас нет причин беспокоиться…

   В это время два янычара вытащили Ивана Бурилу на широкий двор, окруженный высокой крепостной стеной. С тоской посмотрел старик на ее каменные зубцы, которые, казалось, цепляли свободно проплывающие в небе прозрачные облака. Всю жизнь, всю свою долгую жизнь мечтал Бурило быть таким же свободным, как они, вольно летящие в голубых просторах неба…

   Бурило понял, что ему не вырваться из каменного мешка. Ему стал ясен замысел янычар, которые, хохоча, тащили старика к деревянной лестнице, ведущей на крепостную стену. Турки хотят подтащить его к самому обрыву над берегом моря и там, на высоте, отрубить ему голову. Он хорошо знал обычаи и нравы турецких солдат. Здесь, на стене, им будет удобнее без свидетелей поделить между собой мелкие монеты, что дал Буриле паша, и одежду. Затем ленивым янычарам совсем не надо будет зарывать обезглавленное тело. Они просто сбросят его с крепостной стены так, чтобы он скатился с обрыва в волны берегового прибоя. А голову пленника спрячут в тот самый мешок, который сейчас заткнут за красный кушак одного из янычар. Ведь турецкое командование платит своим солдатам деньги за каждую отрубленную голову неверного.

   Отчаяние придало силы старику. Сильным движением руки он выхватил у державшего его янычара ятаган, но второй турок успел оглушить его, ударив по голове рукояткой сабли. Ятаган выпал из обессилевших пальцев. Бурило свалился под ноги стражникам.

   Порыв свежего морского ветра, бушевавшего на крепостной стене, вывел Бурилу из забытья. Перед его прояснившимся взором открылась голубоватая рябь залива и — в прозрачной дымке — рыжеватый откос далекой горы.

   «Наши, поди, там. Уже подходят к Хаджибею», — подумал Бурило.

   В этот же миг янычар, ободрав ногтями щеку, дернул старика за бороду.

Вытягивай шею, шайтан! — крикнул турок, стараясь поставить его на колени.

   Другой янычар обнажил саблю, изготовившись для удара.

   Бурило понял, что стражники хотят как можно аккуратней отсечь ему голову.

   Руки Бурилы были свободны. Очевидно, его мучители считали, что он уже не способен сопротивляться. Подобие улыбки промелькнуло на морщинистом лице Бурилы. Что ж, он покажет супостатам, как запорожец вытягивает шею! И, собрав последние силы, Бурило прыгнул на взмахнувшего саблей турка. Вцепившись ему в горло, он опрокинул янычара на край зубца и, не выпуская его из своих объятий, бросился с ним с крепостной стены. Раздался короткий вопль.

   Оставшийся в живых янычар долго не мог прийти в себя от ужаса.

– В старого казака вселился шайтан, — пробормотал он и, наклонившись над краем крепостной стены, глянул с высоты вниз.

   Там, под откосом, на острых камнях, у самой кромки прибоя, лежали два изуродованных тела.

XI. ВЕСТИ С ВОЛИ

Всю ночь Маринка не могла уснуть. Известие о приближении русских войск взволновало ее: теперь каждая минута пребывания в неволе была невыносимой. От бессонной ночи нервный румянец опалил щеки. Эту перемену сразу же заметили подруги.

– Ты что, Маринка, словно мак, зацвела? Ныне ведь не весна, а осень, — сказала Ганна.

   Марине стоило немало труда, чтобы удержаться и не поделиться новостью с подругами. Но она вспомнила клятву, данную сербиянке, и только улыбнулась в ответ.

– Ты чего смеешься? Отчего тебе так весело? — допытывалась Ганна.

– Да я, Ганнушка, сон радостный видела. Вроде Кондратушка сюда прискакал. Басурманов саблей посек, а нас на волю выпустил, — ответила Маринка.

   Ответила и заколебалась.

   «Сказать или нет? Ведь Ганна не выдаст», — мелькнуло в ее голове. Но через минуту ей стало стыдно: выходит, Яника была права, когда опасалась за нее. «Нет, пусть лучше Ганна не знает пока. Ей спокойней будет, — решила Маринка. — А как я до казаков доберусь, так всех их приведу сюда наших дивчат освободить».