Обеднённый уран. Рассказы и повесть - Алексей Серов

— Брусникина Анна.

— Что же вы, Анна, в рабочее время играете?

— У меня сейчас обед.

— Всё равно, нельзя использовать компьютерную технику не по назначению, — наставительно сказал Андрей Петрович. И счёл необходимым слегка сбавить тон: — А почему вы не в столовой, раз у вас обеденный перерыв?

— Мне не хочется.

— Напрасно. Вон вы какая. худенькая. Вам надо. питаться. Идите-ка в столовую.

И Анна, вздохнув, покорно отправилась обедать.

С тех пор Караваев стал чаще бывать в отделе кадров. Иногда говорил с Брусникиной, иногда просто наблюдал за работой всего женского персонала, а потом давал указания. Он старался никак не выделять Анну, не показывать свое истинное отношение к ней. Да и сам ещё не понимал, какое, собственно, у него к ней отношение.

Но отношение-то было. Караваев стал думать о ней, чем дальше, тем больше, и вскоре мог думать уже только о ней.

Тут произошло важное событие — привезли на завод новое итальянское оборудование: фрезерный станок с числовым программным управлением, который способен был обрабатывать металл аж в пяти плоскостях, и что-то там ещё умел очень нужное и современное. Пришлось заводу влезать в большие долги, но технический прогресс того требует. Зато, говорил директор в узком кругу приближённых, теперь выйдем на мировой уровень качества! Дело хорошее, кивали приближённые. А работать-то на нём сможем? Сможем, русский мужик во всём разберётся, уверенно бросал директор. У нас ведь такие орлы, что им эта Италия?

Ну и действительно, не в таком ещё разбирались.

Через неделю приехали итальянцы, чтобы руководить процессом установки новой машины. В контракте было записано, что без этого фирма ничего не гарантирует. Вот, мол, установим, как положено, а там уж эксплуатируйте.

Не хотелось платить лишних денег, но контракт. Да и итальянцев было всего двое. Сдюжим и эти расходы, зато потом.

Ох ты, а ведь никто из наших не владеет итальянским. Как общаться-то? Опять придётся всё самим, а деньги зря только потеряем.

Но итальянцы свободно говорили по-английски, ага, это уже лучше, английский мы как-нибудь осилим, хоть со словарём. И всё-таки нужен был человек, который мог понимать быструю и экспансивную английскую речь итальянцев.

Кинули клич по заводоуправлению — выяснилось, что оценки в дипломах у всех были хорошие, но практика себя оказала. Конфуз, однако. Итальянцев отправили ночевать в гостиницу, решив, что утро вечера мудренее. Завтра кого-нибудь найдём по родственникам и знакомым. Не хватало ещё на переводчика разоряться.

На следующий день в обед Андрей Петрович заметил, что Анна Брусникина спокойно щебечет с иностранцами в цеху, возле мёртвой пока громады станка, и все трое смеются.

— Аня, вы что же, английским владеете?

— Да, Андрей Петрович. У меня мама преподаватель.

— И вы всё понимаете, что они говорят? — Начальственный маразм уже успел оставить отпечатки пальцев на мозговых извилинах Караваева, и теперь соображал он туго. Иногда своим было труднее понять его, чем иностранцев.

— Ну конечно! Ничего сложного здесь нет.

— Тогда будете переводчицей. А то не сладить нам с ними.

— Андрей Петрович, а вдруг я что-нибудь напутаю?..

— Не напутаете. Вместе разберёмся, — сказал Караваев и по-отечески положил руку на её плечо.

С того момента, как он к ней прикоснулся, как почувствовал под тканью кофточки тонкую, хрупкую кость её ключицы, он понял, что обречён. Он пропал, обратного хода нет. С ним начало происходить что-то такое, над чем он был абсолютно не властен. Он словно в космос воспарил, в высокое безвоздушное пространство над землёй, и висел там неподвижно в темноте, среди звёзд, а в груди его был только расширяющийся шар восторга. И долго его не сдержать. «Пропал, пропал!.. Ну, вот и хорошо.»

Анна Брусникина оказалась очень толковым помощником. С ней работы по установке и наладке станка пошли быстро. Итальянцы, конечно, заигрывали, флиртовали с ней, особенно Паоло, тот, который моложе и кудрявее. Это было понятно всем вокруг даже и без перевода. Наши мужики посмеивались и подкалывали Анну, она смущалась. Итальянцы не понимали, но догадывались, над чем похохатывают слесаря. В общем, атмосфера вокруг установки нового станка сложилась добродушная, работалось легко, без напряга, а в таком случае всегда всё получается, как надо.

Только Андрей Петрович неожиданно помрачнел. А ну как этот Паоло сманит, увезет Аннушку от него в Италию?! Что ему тогда делать?

А что тебе, собственно, делать, спрашивал внутри него кто-то отвратительно трезвый, ещё не перевёрнутый безумной любовной волной. Причём тут ты? Она молодая девчонка, и пусть устраивает свою личную жизнь как угодно. В Италию, значит, в Италию. Может, оно и к лучшему, тебе же спокойнее будет — там всё-таки цивилизация. Не на тебя ли, козла пожилого, должна она променять своё счастье? Нет, конечно, не должна.

Мрачное состояние Андрея Петровича не прошло мимо внимания коллектива. Давно уже не была секретом и влюблённость Караваева. Лишь он один не знал, что об этом знают все. Даже его жена знала. Но почему-то не спешила устроить Андрею Петровичу шикарный праздничный скандал — возможно, с истерикой и битьём посуды.

И как-то раз старый слесарь Панкратов сказал ему:

— Что грустишь, Петрович? Боишься, уведут девку итальянцы? Да, такого кадра заводу терять нельзя.

И подмигнул.

Андрей Петрович уставился на него остолопьим взглядом, вдруг страшно покраснел и убежал к себе в кабинет.

Следующим утром на доске приказов и распоряжений появился выговор со строгим предупреждением Брусникиной Анне за нарушение трудовой дисциплины. Пару раз она опаздывала на смену и раза три отпрашивалась пораньше, статистические данные с электронных пропусков были постоянно под рукой Караваева. Он мог наказать кого угодно и по любой причине. Вот и воспользовался. А что ему было делать? Он защищал её как мог, как умел.

Брусникина стояла возле итальянцев некрасивая, прибитая. Спецовка сегодня выглядела на ней, словно застиранный больничный халат на пациентке, которая уже несколько месяцев лежит в больнице и редко выходит гулять. А ведь ещё вчера казалось, что спецовка ей идёт и даже выгодно подчёркивает фигуру.

— За что, Андрей Петрович? — спросила Анна, когда они остались вдвоём. — Ведь я тогда отпрашивалась. а опаздывала, так транспорт у нас ходит плохо. Мне далеко ездить. Вы же знаете.

— Транспорт — не оправдание, — по привычке отрубил Караваев, и тут же спохватился. — Вы, Аня, не обращайте на всё это внимания. Я на вас не сержусь. Даже наоборот.

Если раньше кто-то на заводе ещё мог сомневаться, что Караваев влюблен в Аню Брусникину, то теперь всё стало совершенно ясно. Андрей Петрович словно подписал публичное чистосердечное признание. Хотел одного, получилось другое. Ну да что уж, бывает. Простительно. Тем более, он даже и в мыслях не смел вступить с ней в настоящие, близкие отношения. Всё это с его стороны было чисто платонически, эфемерно.

Любовь делает мужчину немного идиотом.

Караваев взял больничный. Он чувствовал, что впервые в жизни впадает в депрессию. Утром жена молча, не глядя на него, уходила на работу, а он слонялся по квартире, не зная, чем себя занять.

Доброхоты просветили Анну насчет этой нелепой ситуации. Она сначала не могла поверить, но её живо убедили. Все доказательства были налицо. Так что, когда Андрей Петрович позвонил ей и предложил вечером встретиться в кафе, она согласилась быстро, с пониманием. Ей было любопытно, страшно и смешно. Ничего такого позволять она Андрею Петровичу не собиралась, но ей просто интересно было, как это всё в жизни бывает по-настоящему.

Караваев протянул ей меню.

— Выбирайте, Аня. Я буду только кофе.

Брусникина заказала сладости. Они сидели друг напротив друга, Андрей Петрович несколько раз хотел сказать что-то значительное и грустное. но только отмалчивался. Ему и в самом деле было грустно, о чём тут говорить.

Ни к селу ни к городу вспомнилось, как его недавно почивший дядя за несколько месяцев до смерти слезливо просил завести на будущих похоронах песню Надежды Кадышевой «Течёт ручей, бежит ручей». Не завели, забыли, да и похороны теперь тихие, без музыки, тем более такой. Жалко дядю. Что ему этот «Ручей»?.. Надо бы сходить на кладбище хоть с телефоном, включить песню, исполнить долг.

Анна с удовольствием лакомилась пирожными.

— Ешьте, ешьте, милая. И простите меня за эту глупость. не хотел.

— Андрей Петрович, но я в самом деле из-за транспорта опоздала.

— Да бог с ним, с этим транспортом. Ну, что вы намерены делать дальше? Этот Паоло — он кто, что? Серьёзный человек, как вы думаете?

— Да он такой смешной, весёлый, Андрей Петрович.

— Инженер-наладчик, зарабатывает очень хорошо. Надо вам к нему присмотреться повнимательнее.