Венец Гекаты - Наталья Александрова

Поднимаясь, Ленская ощутила резкую, мучительную боль в колене. «Артрит? — подумала она. — Или просто растяжение? А может, отложение солей?»

Дальше думать было некогда, потому что старичок бойко припустил по коридору. Ленская поковыляла за ним, сжав зубы и стараясь хромать незаметно. Они быстренько проскочили коридор, спустились по лестнице и оказались в большом зале второго этажа, где в просторных витринах располагались чучела всевозможных зверей.

— Вот, милочка, смотрите! — сказал старичок.

В витрине была устроена полярная ночь, темное небо освещали сполохи северного сияния. Между высоченных сугробов стояли два огромных полярных волка и скалились друг на друга. А чуть в стороне, на сухом пне, торчавшем из-под снега, сидела большая белая птица с круглой головой и серыми пятнышками на крыльях. Своими круглыми глазами сова взирала одинаково равнодушно и на волков, и на посетителей музея. Зато старичок смотрел на нее с несомненной любовью.

«Совушка-сова, — вспомнилась Ленской детская песенка, — большая голова, на пеньке сидит, головой вертит…»

— Нравится? — улыбнулся старичок. — Вот какая красавица!

Майор Ленская вспомнила, что она не просто так пришла погулять по музею, а находится при исполнении своих служебных обязанностей.

— Полярные совы живут в неволе? — спросила она.

Старичок, очевидно, тонко разбирался в интонациях человеческого голоса. Он перестал любоваться своей полярной красавицей, посерьезнел и прочитал майору краткую лекцию о совах.

Полярные совы не любят людей, поскольку человек в природе является их главным врагом. На них охотятся, употребляя мясо в пищу. Кроме того, эти совы не любят шума машин и вообще громких звуков, так что предпочитают селиться в глухой тундре, вдалеке от человеческого жилья. Питаются совы в основном мелкими грызунами и птицами, но могут и зайца поймать, если не в одиночку. В неволе они живут только в больших просторных вольерах, приручить сову может только специалист, и то если взять совенка прямо из гнезда и уделять ему много внимания. Совы вообще трудно поддаются обучению, они пугливы, но неосторожны, недоверчивы, иногда жестоки, всякий новый объект, появившийся в их поле зрения, воспринимают как врага и по интеллекту значительно уступают дневным птицам.

— Значит, идти в зоопарк? — вздохнула Ленская.

— Не только, — обнадежил старичок, — за последние годы в городе развелось столько самодеятельных зверинцев… Совы еще ладно — змей ядовитых держат, хищников семейства кошачьих, крокодилов, скоро бегемотов в бассейны запускать начнут! А вам, простите за любопытство, совушка эта зачем?

— Да век бы эту сову не видеть! — не сдержалась Ленская, за что и получила укоризненный взгляд от старика, а сова в витрине просто облила ее презрением.

Пришлось вкратце рассказать, откуда взялось у нее злополучное перышко и как важно найти ту сову, что его потеряла. Разумеется, Ленская не упомянула «Питерского душителя», еще не хватало! Как услышат — весь музей сбежится, звери из витрин повыскакивают, пресмыкающиеся оживут!

Старичок проникся серьезностью проблемы и на прощание дал Ленской свою визитку, где значилось, что он — профессор, доктор биологических наук, почетный член всевозможных ассоциаций и обществ в России и за рубежом, и прочая, и прочая, и прочая, а также заведующий отделом птиц Зоологического института Академии наук.

А в кабинет к семейству лирохвостых он зашел совершенно случайно.

Мария-Антуанетта открыла глаза.

В первый момент она не могла понять, где находится.

Жалкая, бедно обставленная комната нисколько не походила на ее покои в Трианоне. Узкая койка, два шатких стула и умывальник составляли всю ее обстановку. От голых стен тянуло ледяным холодом, и тело королевы сотряс мучительный озноб.

Но этот озноб ничего не значил в сравнении с тем ужасом, который она испытала, когда к ней вернулась память.

Она вспомнила разъяренную толпу на площади перед дворцом, вспомнила свирепую женщину в красном платье, с кривой саблей в руке, вспомнила крик тысяч глоток: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»

Вспомнила жалкую улыбку Луи и своего маленького сына, испуганно льнущего к матери…

Луи уже нет. Его, католического государя, законного короля Франции Людовика XVI, ее супруга, уже пять месяцев как казнили по приговору революционного трибунала. А где ее маленький Луи, ее единственный сын? Один бог знает, жив ли он!

Мария-Антуанетта, дочь императрицы Марии Терезии, сестра императора Австрии Франца, жена короля Франции и мать наследника престола, дожидалась казни в одиночной камере парижской тюрьмы Консьержери.

Впрочем, вряд ли кто-то из прежних знакомых узнал бы в этой постаревшей, изможденной женщине легкомысленную и прелестную версальскую королеву!

Благодарение господу, что она еще может иногда ненадолго забыться сном!

Мария-Антуанетта встала со своей узкой койки, умылась, подошла к окну.

Пустой тюремный двор, ни травинки, ни деревца…

Ей вдруг показалось, что она когда-то уже видела все это — пустую холодную камеру и тюремный двор за окном.

Она попыталась вспомнить, но тут за дверью послышались приближающиеся шаги, лязгнули запоры, и в камеру ввалились трое офицеров.

— Гражданка, час пришел! — проговорил старший из них и подтолкнул ее к выходу.

Ее вели по парижской улице, и вокруг нее бесновалась толпа. Оттуда, из озверевшей толпы, к ней тянулись худые, грязные руки, и десятки полных ненависти голосов кричали вслед:

— Подлая австриячка! Шлюха! Развратница! Отдайте ее нам — мы разорвем ее на куски!

Охрана с трудом сдерживала толпу, высокий одноглазый офицер пытался остудить страсти, взывая к революционной сознательности парижан:

— Граждане, соблюдайте революционную законность! Бывшая королева Мария-Антуанетта будет казнена по приговору революционного трибунала! Никакого самосуда, граждане!

Впереди показалась повозка палача. Сам парижский палач Анри Самсон возвышался над бушующей толпой, как скала над штормовым морем.

Королеву подвели к повозке. Она думала только об одном: не проявить слабости перед толпой, не показать, что она сломлена, унижена, разбита. Выглядеть царственно перед этой жалкой чернью! Показать им всем, что королева Франции и умирает по-королевски.

И тут из окружающей ее толпы, из этой безликой, полной ненависти и глумления массы выделилось одно лицо.

Точнее, даже не лицо, а глаза — черные, глубокие, полные мрачного тревожного огня.

Сама женщина была с ног до головы закутана в черный плащ. Мария-Антуанетта почувствовала странное волнение. Когда-то она уже видела эти глаза, видела эту женщину…

Из-под черного плаща свесился кулон на тонком кожаном шнурке. Мария-Антуанетта разглядела странный узор из темного старинного золота: вертикальный ромб, а в нем — полумесяц и ключ.

И тут она вспомнила давнюю ночь, фиакр, который вез ее и принцессу Роган по улочкам ночного Версаля… и женщину, встретившую их на пороге жалкого маленького домика.

— Я предупреждала тебя, королева! — одними губами произнесла женщина в черном. — Я предупреждала, но ты не вняла моему предупреждению, так расплачивайся же теперь за свое преступное легкомыслие!..

— Сделай что-нибудь, добрая женщина! — взмолилась королева, забыв на мгновение о своем достоинстве.

— Поздно! — безжалостно отозвалась та. — Тебя уже ждет наша владычица, Геката, обутая в красное, повелительница перекрестков, владычица лунного света! Геката, бегущая по земле, не приминая травы, рыщущая в темноте, преследующая свою добычу в ночи! Геката, блуждающая среди могил!

— Не о себе прошу! — воскликнула Мария-Антуанетта. — Сделай что-нибудь для моего сына, для моего маленького Луи! Спаси его, добрая женщина, если он еще жив!

— Отойди, гражданка! — Одноглазый офицер оттолкнул женщину в черном, подвел Марию-Антуанетту к повозке палача.

Анри Самсон наклонился, схватил королеву своей могучей рукой, втащил ее на свою жалкую повозку.

Мария-Антуанетта, дочь и сестра императоров, королева Франции, мать наследника престола, отправилась в свое последнее путешествие.

Лиза Раевская любила поспать по утрам. Все знают, что люди по отношению ко сну делятся на два непримиримых лагеря, на две категории — на «сов» и «жаворонков». Так вот Лиза, если пользоваться этой классификацией, была не простой совой, а стопроцентной и законченной совой-сплюшкой. Лиза была вовсе не ленива, она никогда не валялась в кровати с книжкой и печеньем. Но если была возможность, спокойно спала до полудня.

Звонок телефона вырвал ее из объятий Морфея, когда не было еще и десяти утра.

— Это Елизавета Раевская? — раздался в трубке незнакомый женский голос.

— Да, это я, — отозвалась Лиза. — С кем я говорю?