История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 - Джованни Казанова

После этого фарса, который я придумал и разыграл без всякого предварительного намерения, дорогой, в фиакре, я рассказал Камилле множество историй, которые она выслушивала столь внимательно, что когда я ее покидал, я видел, что она поражена.

Четыре или пять дней спустя, когда я уже почти забыл все, что проделывал с г-ном де Ла Тур д'Овернь, в восемь часов утра я вдруг слышу, как у моей двери останавливаются лошади. Я смотрю в окно и вижу его сходящим с лошадей и входящим ко мне.

— Вы были уверены в успехе, — говорит он, обнимая меня, — поскольку не пришли на другой день проверить, как я себя чувствую после вашей удивительной операции.

— Разумеется, я был уверен, но если бы у меня было время, вы бы меня, тем не менее, увидели.

— Скажите, можно ли мне пойти в баню.

— Никаких бань, пока вы не почувствуете себя здоровым.

— Я вам обязан. Все удивлены, поскольку я не мог помешать рассказать о чуде всем моим знакомым. Находятся мудрецы, которые смеются надо мной, но я не обращаю на них внимания.

— Мне кажется, вы должны быть сдержаны, потому что вы знаете Париж. Меня назовут шарлатаном.

— Никто так не думает, и я пришел просить вас доставить мне удовольствие.

— Чего вы хотите?

— У меня есть тетя, известная и прославленная как ученая во всех абстрактных науках, великий химик, женщина большого ума, очень богатая, сама себе хозяйка, знакомство с которой может быть вам полезно. Она умирает от желания с вами увидеться, познакомиться с вами, и уверена, что вы не таков, как о вас думает Париж. Она уговорила меня привести вас к ней обедать, и я надеюсь, что вы не откажете. Эту тетю зовут маркиза д'Урфе.

Я ее не знал, но имя д'Урфе мне тотчас припомнилось, поскольку я знал историю знаменитого Анн д'Урфе, талант которого расцветал в конце XVI века. Эта дама была вдовой своего правнука, и я видел, что она прекрасно могла, принадлежа к такой фамилии, быть напитана всеми возвышенными доктринами, относящимися к науке, которая меня весьма интересовала, хотя я и считал ее химерической. Я, конечно, ответил г-ну де ла Тур д'Овернь, что пойду с ним к его тетушке, когда он захочет, но не на обед, по крайней мере, если мы не будем там только втроем.

— Она содержит, — ответил он мне, — ежедневно стол на двенадцать кувертов, вы будете там у нее обедать со всем, что есть лучшего в Париже.

— Это как раз то, чего я не хочу, поскольку я ненавижу репутацию магика, которую вы мне создаете по доброте души.

— Отнюдь нет, вы вполне известны, и с вами хотят познакомиться. Герцогиня де л'Орагэ мне сказала, что четыре-пять лет назад вы захаживали в Пале-Рояль и что вы проводили целые дни с герцогиней д'Орлеан и м-м де Буфлер, м-м дю Бло, и сам Мелфорт говорил мне о вас. Вы напрасно не возобновляете свои старые привычки. То, что вы сделали для меня, убеждает меня в том, что вас могла бы ждать блестящая судьба. Я знаю в Париже сотню персон высокого ранга, мужчин и женщин, у кого та же болезнь, что и у меня, и которые отдали бы вам половину своего состояния, если бы вы их вылечили.

Ла Тур рассуждал здраво; но поскольку я знал, что то, что я ему сделал — не более чем шалость, удавшаяся благодаря случайности, я не старался стать общественной фигурой. Я сказал, что категорически не желаю выставляться на публике, и что следует объяснить м-м его тетушке, что я пойду к ней лишь самым скромным образом и никак не иначе, и ей следует только назначить день и час. В тот же день, вернувшись к себе около полуночи, я нашел записку от графа, в которой он написал мне быть завтра в полдень в Тюильери на террасе Капуцинов, и он придет туда, чтобы отвести меня обедать к ней, заверив, что мы будем единственными, для кого будет открыта ее дверь.

Встретившись точно в назначенный час, мы направились к этой даме. Она жила на набережной Театинцев, рядом с отелем де Буйон. М-м д'Урфе, прекрасная, хотя и пожилая, встретила меня очень достойно, со всей любезностью старого двора времен Регентства. Мы провели полтора часа, разговаривая о вещах нейтральных, но одновременно, не показывая виду, нас внимательнейшее изучали. Мы оба хотели свернуть разговор на что-то более интересное. Я не боялся разыгрывать из себя невежду, потому что им был. М-м д'Урфе демонстрировала лишь любопытство, но я со всей очевидностью видел, что ей не терпится показать свою осведомленность. В два часа нам троим предложили обед, какой в обычные дни там подают для двенадцати. После обеда Ла Тур д'Овернь нас покинул, направляясь повидать принца Тюренн, которого оставил сегодня утром в сильной лихорадке, и тут Мадам стала говорить со мной о химии, алхимии, магии и обо всем том, что составляло область ее увлечения. Поскольку мы перешли к вопросам Великого Творения[16], и я, в своей простоте, спросил у нее, знает ли она о первичной материи, она, соблюдая вежливость, не рассмеялась, но с тонкой улыбкой сказала мне, что у нее есть теперь то, что называют Философским Камнем, и что она посвящена во все Великие Действия . Она показала мне свою библиотеку, которая принадлежала еще великому д'Урфе и Рене Савойской, его жене, что она пополнила ее манускриптом, который обошелся ей в сто тысяч франков. Ее излюбленный автор был Парацельс, который, согласно ей, был ни мужчиной и ни женщиной, и который имел несчастье отравиться слишком большой дозой Универсального Средства[17]. Она показала мне маленький манускрипт, где был описан Великий Процесс в весьма ясных французских выражениях. Она сказала, что не запирает его на сотню замков, потому что он написан шифром, ключ от которого имеется только у нее.

— Вы сейчас говорите, мадам, не о стеганографии?[18]

— Нет, месье, и если вы хотите, вот копия, которую я вам дарю.

Я согласился и положил ее в карман.

Из библиотеки мы прошли в ее лабораторию, которая меня удивила; она показала мне материю, которую держала в огне в течение пятнадцати лет, и которую нужно было держать там еще четыре или пять. Это был Порошок Преображения, который должен был за минуту превращать любой металл в золото. Она показала мне трубу, в которой осаждается уголь и поддерживает в печи огонь все время нужной температуры, поступая туда под действием собственного веса, так, что она часто не заходит в лабораторию по три месяца, не боясь, что огонь погаснет. Через маленький проход снизу отводится зола. Кальцинирование ртути было для нее детской забавой; она продемонстрировала мне кальцинат и сказала, что когда я захочу, она покажет мне процесс. Она показала мне «дерево Дианы» знаменитого Таллиамеда, ученицей которого она была. Этот Таллиамед, как известно всем, был ученый Майе, который, согласно м-м д'Урфе, не умер в Марселе, как убеждал всех аббат ле Массерье, но жив, и она сказала мне с легкой улыбкой, что она часто получает от него письма. Если бы Регент Франции его слушал, он жил бы до сих пор. Она сказала мне, что Регент был ее первейший друг, что это он дал ей прозвище Эгерии[19] и это он выдал замуж м-м д'Урфе. У нее был комментарий Раймонда Луллия, который прояснял все то, что Арнольд де Вильнёв записал после Роджера Бэкона и Жебера, которые, согласно ей, не умерли. Этот драгоценный манускрипт был в шкатулке из слоновой кости, ключ от которой она держала при себе, впрочем, ее лаборатория была закрыта от всех. Она показала мне бочонок, наполненный платиной из Перу, которую она могла конвертировать в золото, когда заблагорассудится. Лично г-н Вуд преподнес ей это в подарок в 1743 году. Она показала мне такую же платину в четырех разных вазах, из которых в трех она лежала, неповрежденная, залитая кислотами серной, азотной и соляной, и лишь в четвертой, где она использовала царскую водку, платина не смогла сопротивляться. Она расплавляла ее с помощью вогнутого зеркала и сказала мне, что только платина не поддается любым другим способам плавления, чем, по ее словам, оказывается выше золота. Она показала мне ее осаждение с помощью нашатыря, чего нельзя добиться для золота. У нее была печь атанор, действующая уже пятнадцать лет. Я видел, что она полна сажи, что указывало, что ею пользовались за день-два до того. Возвращаясь к ее «Дереву Дианы», я со всем уважением поинтересовался, не полагает ли она, что это просто детская игра для развлечения. Она с достоинством ответила, что также для развлечения она создала деревья, используя серебро, ртуть и пары селитры, совместно кристаллизуя их, и что она не рассматривает свое дерево только как металлическое растение, предназначенное лишь для того, чтобы демонстрировать в миниатюре то, что природа может творить в большом масштабе, но сказала, что она может создать дерево Дианы, которое будет настоящим солнечным деревом, способным производить золотые яблоки, которые можно собирать и которые воспроизводятся вплоть до исчерпания одного из ингредиентов, который она смешивает с «шестью прокаженными»[20] в соотношении их качеств. На это я скромно заметил, что не считаю это возможным без «порошка творения» . М-м д'Юрфе ответила мне лишь милой улыбкой. Она показала мне чашку из фарфора, где лежали нитраты ртути, серы и, в другой чашке, — соль постоянства .

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});