Скандинавский детектив. Сборник - Мария Ланг

Прокурор достал сигару и жадно смотрел на нее.

— Тут курить нельзя! — предостерегающе прогудел доктор. — Потом не будут ощутимы запахи, которые нам предстоит установить.

Запахи, которые он собирался установить, уже наполнили помещение в полной мере и даже больше.

— Он всегда так педантичен? — спросил Вармин ассистента, который доставал из сумки стеклянные баночки и инструменты.— Я думал, достаточно взять несколько образцов.

— При вскрытии ничего менять нельзя, — ответил ассистент и достал пилу для костей весьма неприглядного вида, — потому что его нужно делать обстоятельно, чтобы получить ответ на все вопросы. Как, например… Да, я тут!

— Давай с пилой сюда, — приказал доктор. — Продолжение протокола: «При последующем вскрытии трупа…»

Прокурору не были чужды подобные развлечения, но все-таки в его практике они случались не часто. Он решил, что подымит своей сигарой на свежем воздухе. Вармин вышел следом, чтобы составить ему компанию.

— И долго это будет продолжаться, пока узнаем результат?— спросил он.— Думаю, образцы придется куда-то послать на анализ?

— В судебную лабораторию, — подтвердил Эк. — Пару дней это займет.

— А потом?

— Потом мы будем точно знать, идет ли речь об убийстве.

— Странная история, черт меня возьми!

Вармин показал на памятник на соседней могиле. Спереди тот был слабо освещен светом из окон мертвецкой. На верхушке памятника почила мертвым сном мраморная белая голубка.

— Там лежит фрекен Розенбок, — сообщил директор кладбища. — Ну и кашу она заварила! Вначале угодил за решетку Боттмер…

— Она тут ни при чем. Так же как и не виновата в том, что пастор поживился ее пожертвованиями.

— И это правда. Помните, что написано на памятнике черным но белому: «Память о ней будет жить вечно!»

Он зло пнул камень, который исчез в темноте. Кто-то испуганно шарахнулся во мраке.

— Зайцы, — пояснил Вармин. — Их тут полно. Эти гады объедают венки.

Шорох затих. Через минуту Вармин опять спросил:

— Ну а если выяснится, что это убийство? Кто мог это сделать?

— Я знаю не больше вас.

— Чертова история, — вспылил председатель городского совета. — Худшей рекламы для нашего города просто не придумаешь. Кстати, как там у них дела?

Они заглянули в мертвецкую. Доктор потрошил внутренности Боттмера.

— Оставьте желудок в тазу, но поверните его на бок. Ладно, пусть лежит так. Подайте мне ножницы. «Из содержимого желудка были взяты следующие образцы…»

У ассистента были наготове пробирки, которые следовало пронумеровать в соответствии с записями в протоколе. Сержант Стромберг писал перечень. Прокурор и директор кладбища стояли в дверях, наблюдая издалека. Патологоанатом приступил к решающему моменту своей работы.

4.

Для коммерсанта Викторсона наступили тяжелые времена. В его присутствии никто не сказал ни единого укоризненного слова, но все были напряжены и выжидали.

Он пытался противостоять буре, как привык делать это всю жизнь, напряженной работой. Как обычно решал вопросы в своем комитете, твердой рукой вел свой бизнес и ездил за город с деловыми партнерами. Женщины видели его дома только за столом, но и тогда на их вопросы он отвечал односложно, а вечером, возвращаясь домой, падал с ног от усталости.

С приятелями он не встречался. У пастора случился нервный срыв, и его отвезли в больницу. Городской нотариус демонстрировал ему неприкрытую враждебность. Даже доктор Скродерстрем стал его избегать.

На третий день после эксгумации — естественно, утаить ее не удалось, — коммерсант отправился по делам в деревню. Вернулся он приободренный. Сельские жители всегда были его друзьями, стояли за него и сейчас.

Он направился прямо к себе в контору. Продавец, который у стола на складе заворачивал товар для отправки автобусом, удивленно глянул на него. Коммерсант не обратил внимания, к удивленным взглядам он уже привык.

Когда он отворил дверь конторы, секретарша в смятении сорвалась с места.

— Кто-нибудь приходил, пока меня не было?

— Ну да… полиция.

— И что они хотели?

— Они наверху, в квартире.

Коммерсант пошел наверх. Перед дверьми на миг остановился и поискал ключ, потом прислушался к голосам в квартире. В прихожей его встретил криминальный ассистент, который вел дело Боттмера.

— Что тут происходит?

— Обыск. К сожалению, мы не знали, где вы, херр Викторсон. Иначе вас бы предупредили.

— Полагаю, у вас есть на это ордер?

— Разумеется.

Он подал коммерсанту бумагу, подписанную окружным судьей. Викторсон прочитал ордер дважды, причем постарался сдержаться. Потом взглянул на следователя и спросил с виду совершенно спокойно:

— Что-то нашли?

Длинноногий следователь не ответил, но по его лицу скользнула победная ухмылка.

СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО НАЧИНАЕТСЯ

Взревели трубы Страшного суда,

И гром колоколов вгоняет в дрожь.

Что толку плакать? Слезы — как вода,

Содеянного прежде не вернешь.

Сокрыть грехи вам не поможет ложь.

Стихи местного поэта из приложения «Окружным вестям»1.

Ночью пошел снег и все еще сыпал тяжелыми хлопьями. Люди по улицам ходили почти неслышно.

Здание суда никогда еще не видело такого нашествия. Двор возле него был запружен машинами, которые быстро засыпало снегом. В вестибюле стоял полицейский Джо с приказом останавливать и разделять людей по нужным группам. И пахло там будто на зимних похоронах в бедном доме — мокрой шерстью и мокрой обувью, нафталином и табаком.

— Нет, к сожалению, все сидячие места уже заняты, но можете встать в очередь. Послушайте, уберите свою собаку! Ага, удостоверение прессы, тогда вам вон туда, первая дверь направо. Говорю вам, уберите свою собаку!

В боковом коридоре, где предстояло пройти участникам процесса, толпилось несколько фотографов из газет. Там же поджидали и два репортера из столицы; ветераны уголовной хроники докуривали последние сигареты перед началом заседания. У одного из них были пышные рыжие бакенбарды.

— Ну и дыра же тут, — заметил другой.

— Есть и хуже, — не согласился обладатель бакенбард. — Я как раз вспоминаю, как однажды…

— Идет окружной прокурор.

Действительно появился окружной прокурор — совсем молодой человек, неприметный, с блеклыми серыми глазами. При виде фотографов меж его бровей собралась складка — не потому, что он на них сердился, а потому, что озабоченная складка полагается обвинителю по делу об убийстве. За ним шел длинноногий следователь с огромной стопкой документов. Засверкали вспышки, и обвинитель со спутником исчезли в зале суда.

— Так вот я говорю, — повторил репортер с бакенбардами, — я вспоминаю, как-то раз…

— Тихо, они уже здесь!

Появились защитник с обвиняемой. По пятам за ними тихо шел скромный полицейский. Обвиняемая выглядела апатично, но защитник репортерам-ветеранам из столицы улыбнулся как старым знакомым и охотно повернулся к объективам фотоаппаратов. Снова засверкали вспышки, защитник, обвиняемая и ее конвойный вошли в зал суда, ветераны журналистики бросили окурки на пол, затоптали их и направились следом. Двери закрылись.

Для прессы отгородили место за длинным столом перед рядами стульев, откуда долетал гул публики. Шум на миг стих, когда вошел окружной прокурор со свои спутником и уселся за стол. Шатенка в рыжем твиде повернулась к соседу за столом прессы и спросила:

— А как зовут того долговязого с папками?

— Старший криминальный ассистент Соммарсе. Он вел расследование на месте преступления.

Сосед немного поколебался и добавил:

— Мы коллеги, верно? Остлунд, «Окружные вести».

— Лена Атвид, «Вечерние новости».

— Рад познакомиться.

При появлении обвиняемой на миг воцарилась мертвая тишина, за которой последовало взволнованное перешептывание.

— Куколка! — шепнула жена аптекаря супруге директора школы.

— И бровью не ведет, — с удивлением заметил молочнику лысеющий торговец галантереей.

— Я этого не вынесу! — всхлипнула Дези Викторсон и стиснула пальцы Руне Вармина.

Стол защиты был справа у противоположной стены, напротив стола обвинения. Пространство между ними занимали кресло и маленький столик, на котором лежали Библия и микрофон: место было отведено для свидетелей.

Снег все еще шел и уже до половины засыпал высокие окна судебного зала. Судебный пристав, заметив, что дневного света не хватает, включил большую люстру.

Двери по фасаду зала суда отворились. Прокурор перестал листать свои бумаги, защитник перестал шептаться с клиенткой, представители прессы перестали строчить в блокнотах, старые зрители-завсегдатаи поднялись, чтобы выказать надлежащее почтение суду, и все остальные последовали их примеру, когда показался председатель суда — окружной судья из Тибаста. Это было блестящее начало.