Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

class="p1">— Я вас, представьте, сразу узнал, — сказал он. В его запавших, почти невидимых глазах вспыхнули быстрые проницательные огоньки.

— А чего б и не узнать. Меня все здесь знают, — сказала Клава, стараясь не глядеть на него.

— Это верно, — словно обрадовался ее признанию Бурлак, — недаром сказано: дорогой перстенек, как ты его ни испачкай, все равно блестит.

Он уселся на бочонок рядом с Клавиным и осторожно, почти на шепоте спросил:

— Как же оно свершилось, что эшелон укатил, а вы остались?

— Разбомбили нас.

— Ай-яй, вот беда-то — сострадательно зачмокал губами Бурлак. — И, наверно, убитых — пропасть.

Клава кивнула и опустила глаза.

— И вас небось ранили?

— Убили б — легче было, — мрачно отозвалась она, сдерживая слезы.

— Ай-яй… Такая молодая и такое говорите, — пожурил ее Бурлак. — Вы еще в полном цвету. Все ваше впереди…

— А что моего впереди? — повысила она голос. — Война! От нее хорошего ждать нечего ни молодым, ни старикам.

— То еще бабушка надвое гадала, — хитровато ухмыльнулся он. — Не было такой войны, чтобы один только вред причинила человеку. Иные, наоборот, в войне воскресают, новую жизнь обретают…

— Кто же они такие эти человеки? — сердито изумилась Клава.

Бурлак в затруднении пошевелил бровью.

— Ну как — кто? Люди…

— Не люди то — звери! — зло оборвала его Клава. — Я б на таких своими руками петлю накинула.

Бурлак покачал головой, все еще не расставаясь с хитроватой усмешкой:

— Вон вы какая востренькая…

Клава не ответила, только подозрительно, быстро взглянула на него. Человек этот с его ужимками, подобострастным причмокиванием, в дорогом халате, который неизвестно зачем напялил на себя в такую годину и в таком месте, вдруг показался подозрительным и опасным.

Она поднялась, обирая платье:

— Я пойду.

Схватился с места и Бурлак.

— Куда же вам идти, дитя, — выговорил он в испуге. — Через минуту-другую вся эта вакханалия может начаться сызнова.

— Ну и пусть, — упрямо сказала Клава. После того, что она пережила, ей было на все плевать.

— Это вы зря, — осуждающе протянул Галактион, — пообождали бы малость, а там можно б…

— Нет, нет! — решительно остановила его Клава и шагнула к двери. Дверь была на вспотевшем, ржавом засове. Клава ни за что не смогла бы открыть его. Бурлак, видимо, учитывал это и не сошел с места, медлил. На сжатые узловатые пальцы его натекло воску, но он не разжимал их. Держа огарок в полувытянутой руке, так что колеблющийся желтоватый свет поровну падал на него и на девушку, он негромко, чуть дрогнувшим голосом заговорил:

— Послушайте меня, Клавдия. Я вам, как родной отец, советую: останьтесь, не уходите. Вы же знаете, что там творится, — показал он на каменный свод. Рукав его халата ссунулся по локоть, обнажив волосатую, сухую, как полено, руку. — За такими, как вы, теперь охотятся, облавы устраивают. Считайте за счастье, дорогое дитя, что вас в поселке никто не видел.

— Что же вы мне советуете? — помедлив, спросила она в растерянности.

— Оставайтесь у меня, Клавдия, — сказал он вкрадчиво.

Клава почувствовала внезапный холодок под сердцем, и ей опять сделалось страшно.

— Как это у вас?.. Навсегда, что ли?

Бурлак медленно кивнул, не отрывая от нее глубокого взгляда. Клава некоторое время не в силах была разжать губ.

Он отодрал от пальцев прилипшую к ним свечу, переложил в левую руку, а правой слегка сжал Клаву за локоть. Почувствовал, как девушка вздрогнула, но руку не отнял.

— Вам у меня будет вольготно, верно говорю, — и для убедительности на мгновение приложил к груди руку со свечой, — а главное — безопасно. Комендант свой человек. — Он опять слегка сжал ее локоть. Глаза его маслянисто улыбались. Клава отступила на шаг.

— Вы это бросьте! — строго предупредила она. — Мне нечего у вас делать. Откройте дверь!

— Вот глупенькая, — вздохнул он, — ей добра желаешь, а она бог знает что подумала… Да неужто я по годам себе не подыщу. Баб-то теперь вон сколько…

— Откройте дверь, говорю! — уже крикнула Клава. Все тело ее напряглось. Она готова была наброситься на этого старого нахала.

— Не кричите, — властно предупредил ее Бурлак и поднял палец, — а то ведь могут услышать и нехорошее про нас подумают.

— Про меня нечего думать…

— Это еще как сказать, — многозначительно подмигнул он, — в поселке вас хорошо знают…

— А что про меня знают?

— Спокойно, дитя, — и, словно обороняясь, вытянул перед ней обе руки. — Всем хорошо известно, что жили вы при Советской власти вольготнее других. Как-никак буфетчица, значит, на хорошем счету были у начальства, а таких немцы не щадят. Учтите это.

Клава поняла, что угрозой этого человека не проймешь. От ее крика он становился еще упрямее. И она решила с ним по-хорошему.

— Я вас прошу, дядя Галактион, откройте, мне надо, — взмолилась она.

Клава не знала, что ей надо, куда и к кому пойдет. У нее не было определенной цели, но понимала, что не может больше оставаться в этом затхлом подземелье.

Бурлак постоял, помедлил и пошел к двери, говоря на ходу:

— Что ж, силовать не стану. Только, когда заарканят тебя, красотка, на меня не пеняй, сама в полон-неволю напросилась.

Тяжелая отсыревшая дверь, ржаво скрипя, распахнулась.

— Ну иди, — сказал он и добавил: — Иди, раз тебе так хочется.

Клава выбежала из погреба и побрела по улице, держась поближе к заборам и палисадникам. Было тихо, нигде ни души. Куда идти? Может быть, все же не надо было уходить? Возможно, Бурлак действительно желал ей добра. Но Клава не доверяла этому человеку и боялась его.

Галактион Бурлак долгие годы проработал на лесном складе — отпускал крепежный лес для нужд шахты. Когда начал строить собственный домишко, как-то, взбираясь по стропилам, сорвался и повредил позвоночник. С полгода ходил, сгорбившись, опираясь одной рукой о палку, другой — о колено. Со временем спину ему выпрямил костоправ, а левая нога перестала сгибаться в колене. Передвигаясь, он волочил ее, как не свою, подметая штаниной землю. Детей у Бурлака не было, жили вдвоем с женой, богомолкой Елизаветой — замкнутой, нелюдимой женщиной. Каждый год выкармливали кабанчика, держали корову. Все это было на плечах у сухопарой непоседливой женщины. Умерла Елизавета неожиданно. Говорили, что Елизавета отравилась, но в это трудно было поверить. Соседи никогда не слышали, чтоб у Бурлаков были ссоры, как в некоторых других семьях. Галактион редко пил, а если случалось, то ни с кем не скандалил, только любил похвастаться. «Будь у меня ноги, как у всех, — говорил он, — Галактион Бурлак доказал бы, на что он способен…» Над этими его словами только посмеивались, не придавая им серьезного значения.

После смерти жены Галактион жил замкнуто.