Жизнь удалась - Андрей Рубанов

В хозяйство среднего брата, Федора, проникли тоже беспрепятственно. Замок на калитке отсутствовал. Не по безалаберности хозяина, а оттого, что тот давно уже никого и ничего не боялся.

Сам Федор, невзирая на холод, в одной тельняшке и подштанниках сидел на лавке возле входа в низенькую, прочно построенную баньку. Медленно протирал ветошью ружье. На вид он был необычайно мирный человек — но капитан знал, что это не так.

— Вот, малого привез, — доложил Федот.

— Щас посмотрим, что за малой, — строго сказал Федор. — Заходите, раздевайтесь. Все готово.

Только потом он встал и обнял капитана. Грубовато, по-родственному. Потом подтолкнул к двери в предбанник и даже куртку помог снять и сам аккуратно повесил на крючок — такая у него была своя воспитанность, ныне редкая в крупных городах, но обычная для деревни Мягкое.

— Чего это ты со стволом? — осведомился капитан.

Федор никогда не улыбался. Сейчас сурово поджал губы.

Двустволку поставил в угол. Аккуратно поправил за цевье, чтоб не упала. Огладил приклад.

— Банду брать буду.

— Меня с собой возьми, — попросил капитан наполовину в шутку, наполовину всерьез.

— Мал еще, — грубо ответил Федор. — И потом, от вас, московских, толку мало. Я их один накрою. Или вон Федота возьму, если что…

— Ты серьезно?

— А ты думал — нет? Двадцать пять деревьев за две недели! Заедут в лес на вездеходке — и елочки молодые выкапывают. Вот такие, — Федор опустил ладонь к середине бедра. — А такая елочка, между прочим, в Москвах сто долларов стоит. Или около того. Ежели на фирме покупать. Я специально узнавал… Но ничего. Я знаю, где искать. Я у одного дачника здесь уже видел краденую елочку. Свежевкопанную. Шел, пригляделся — точняк, моя…

— Ты что ж, одну елку от другой отличить можешь?

Очевидно, Федор сначала вообще не понял вопроса, а когда понял, только засопел. Молча стянул с себя тельняшку, обнажив безволосую грудь и худые плечи. Жир на братьях Свинцах не держался.

— Я, — сказал Федор, — все свои деревья в лицо знаю. Я тут для того и поставлен. Это, бля, мой лес! Тут недавно случай был… Приехали одни. Из Москвей тоже. Крутые. Машина больше, чем эта баня. А морды — еще больше. Костер запалили. Пьют-гуляют. Шашлык-пикник Я сразу к ним.

А они мне — отъебись, мужик, вот те сто рублей, сходи опохмелись и все такое…

— Да, было, было! — оживился Федот. — Цельная потеха вышла! Джип ихний я спихнул в овражек. Он там потом еще неделю валялся. Против трактора хрен попрешь.

— Сурово тут у вас поставлено, — признался капитан.

— Поставлено, как надо, — отрезал Федор, надевая на голову специальный войлочный малахай. — Не то что у вас. Пошли, салага. Мы тебя давно ждали. Четыре новых веника приготовили.

После пятого визита в парилку капитан попробовал было попросить у братовьев пощады, но ему ответили, что париться еще даже и не начинали. Душегубы, стонал капитан, у меня голова болит, я на войне раненный. А кто не раненный, возражал Федот, стряхивая с лоснящихся плеч прилипшие дубовые листья и показывая на огромный коричневый шрам в районе ключицы. Видал? Ремень порвался, шкив слетел — и мне в грудак! Хорошо, я пьяный был. А мог бы и кончиться.

Братовья поддавали исключительно квасом, горячий сладкий дух жареного хлеба пропитал и парную, и предбанник — вскоре капитан понял, что всерьез изнемогает. Вышел в переодевальню, прилег на лавку, стал отключаться. Но братовья, недолго думая, вынесли тело, за руки, за ноги, на воздух, аккуратно уложили и радикально отлили колодезной водой. Затащили обратно. У меня в сумке нашатырь, тихо завыл капитан, принесите, умираю. Не, отвечали братовья, не помрешь пока. Мы ж рядом. Если невмоготу, иди в избе отлежись. «Аншлаг» посмотри по телевизору. Петросяна и его пиздабратию. А то поспи часок. Как поедем кататься — мы тебя разбудим… Кататься, с ужасом промямлил капитан. Зачем, куда? Как куда? Куда хочешь. На тракторе же. Хошь в лес, хошь в поле, хошь на московских дачников ужас наведем. Ты чего, не понял, куда приехал? Мы — твоя родня, а тут — твоя родина!

С этими словами Федот накатил стакан, зажевал глянцевой луковицей (грыз, как яблоко), подмигнул сразу обоими глазами и достал из-под лавки завернутый в тряпицы поджигает.

— Что ж ты огнестрел в сыром месте держишь? — ругнул его Федор.

— За своей пукалкой ухаживай, — беззаботно огрызнулся Федот. — А моей ни хера не будет. За это и ценю.

— А раз ценишь — зачем тогда прячешь свой ствол в моей бане?

— Потому что ты у государства на службе. Если найдут — отвертишься. А я кто? Тракторист…

Федот пинком ноги открыл дверь, вышел нагишом на волю. Прижал грубо оструганный приклад к изуродованному плечу. Сунул горящую спичку в дыру с казенной части. Поднял дуло вверх, в прозрачное небо. Грохот был таков, что баня едва не обрушилась.

— Здесь все мое!!! — запел Федот, на ковбойский манер продув ствол. — И я, и я отсюда родом!!!.. Наливайте, братаны! Меньшой оклемался — поехали! Трактор скучает, жизни просит!

Кое-как пришедший в сознание капитан в полумраке переодевальни нашарил в куртке свое удостоверение — родня, видать, буянить собралась, мало ли чего произойдет. Между тем Федот и Федор уже натянули на дымящиеся малиновые тела дырявые ватники и в обнимку побрели к трактору — сатиновые трусы, тощие волосатые колени, кирзовые сапоги на босу ногу. Невпопад, но с большим чувством горланя куплеты из репертуара Иосифа Кобзона и Льва Лещенко.

За околицей Федот бросил рычаги. Трактор пер по прямой. Его хозяин — даром что крепко пьяный — ловко залез на крышу и там уселся, сжимая в одной руке емкость с огненной водой, а в другой — свой жуткий самопал.

— Слышь, меньшой!! — орал он. — Серега!! Поддай!!

— Чего? — в ответ надсаживался капитан.

— Мощи поддай!!

— Не умею!

— А чего ты вообще умеешь, сопля московская?! Слышь, Федяня!!

— Чего?

— Поехали банду брать!! Прямо щас!! Самый момент банду брать!! Хоть какую!! Трактор есть, поджиглет есть, самогон есть — поехали!!

— Не время!! Нехай чутка осмелеют!! Через пару дней поедем!!

— Так они все твои елочки попиздят!!

— Все не попиздят!!

— Почему?!

— Невозможно!! — ответил Федор. Он никогда не улыбался, но, будучи пьяным, — хохотал в точности, как его старший брат. Хрипло, во всю глотку. Так, может быть, хохочут черти, помешивая кипящую смолу в котле с грешниками. И капитан умел так же хохотать — но почему-то вспоминал об этом только тогда, когда приезжал сюда, в мягкую деревню. На родину.

Действительно, чего только не бывает в этой просторной прохладной стране, — но такого, чтоб спиздить отсюда все елочки, сколько их есть, — не бывает никогда.

Дотемна утюжили безжалостными гусеницами чернозем, горланили песни, палили в воздух, куражились. Пили, искали приключений. Но не нашли. Федот хотел ехать в райцентр девок снимать — Федор отговорил. Деревня засыпает рано, а дачные хозяйства в неуютном месяце ноябре стояли пустые, и никто в этот вечер так и не спровоцировал могущественных братьев, никто не решился испытать на себе их удаль, и даже председатель колхоза Трифонов по прозвищу Тришка не приехал — то ли побоялся, то ли лень ему было.

11. Вратарь

— Зачесываем виски назад, — предложил Кактус. — Немного геля. Вот так. Седину чуть закрасим. На затылке — отпустим и завяжем косичку. На шею — цепочки всякие. Гавайская рубаха. Загар. И будешь — рок-звезда на пенсии…

Никитин разозлился. А того ли парня я держу возле себя?

— Я тебе не клоун. Я солидный человек.

— Был.

Никитин промолчал.

Сидели возле зеркала. Кактус причесывал пациента, протирал спиртовым лосьоном одутловатое, морщинистое лицо.

Еще предстояло бритье.

— Ты, Иван, слишком много от жизни хочешь. Все хочешь. Никому ничего оставлять не желаешь. Ты даже сигарету всегда до конца докуриваешь. До фильтра. Ты теперь никто. Бегунок, скрывающийся от правосудия. Дичь. К чему эти лозунги, моральные фрикции? «Я тебе не клоун»… Ты думай о том, как спасти шкуру, а не о том, как ты при этом будешь выглядеть…

Ничего я ему не объясню, туг же решил для себя Кирилл Кораблик, по прозвищу Кактус. Не поймет. Слишком быстро сверзился с высоты в пропасть. Не может осознать. Все ему кажется, что он особенный, необыкновенный. К тайному ордену принадлежит. И в решающий момент торжественно материализуется из секретного пространства могущественный магистр — спасет, отмажет, вернет статус…

Никто не придет, дорогой друг, бывший депутат! Никто тебя не спасет, все — отвернулись, забыли и вычеркнули, списали в расход, поэтому ты и сидишь здесь, в норе забился, жрешь водку, тянешь ядовитый порошок, отрезаешь себе кожу с пальцев. Обосрался ты, Ваня…

— А еще, — предложил он, — можно тебя под бывшего священника заделать. Ежик, суровый мудрый взгляд, свитер под горло. Что скажешь? Тебе пойдет…