Мы и Они. Краткий курс выживания в России - Владимир Соловьев

Но рабская агрессивность подразумевает простые ответы: бей, насилуй, уничтожай! И вот здесь возникает самый сложный вопрос: как быть, что делать, кому верить? Тогда и появляются люди, которые чувствуют настроения в обществе, формализуют их, излагают на бумаге, выступая, если угодно, кристаллизаторами общественной дискуссии. Возникает целое сообщество людей, которые пытаются почувствовать и определить, что движет политическим классом. Что движет людьми? Ведь очевидно, что никакой народ в Америке не формировал две партии, которые сейчас являются основными. Сделали это вполне конкретные представители политического класса, которые сгруппировали вокруг себя единомышленников. И только многовековая история, умение вести политические дискуссии и грамотно, понятно излагать свои мысли для каждого привели к тому, что люди вдруг стали заявлять: «О да, я республиканец!» На вопрос «Почему?» есть простой ответ: «Потому что и мои родители были республиканцами». А я вам задам такой вопрос: «Поднимите, пожалуйста, руки те из вас, кто знает, за кого голосуют их родители. А теперь, пожалуйста, продолжайте держать руки те, кто голосует так же, как их родители». Поверьте, таких практически нет, потому что мы с вами традиционно и постоянно живем в эпоху перемен. Нас не покидает вечное ощущение того, что старшее поколение ни черта не знало о жизни, поэтому мы так плохо живем сейчас. Следовательно, нет смысла придерживаться их советов, раз они нам не оставили ничего, кроме головной боли.

Традиционные, устоявшиеся политические партии и движения могут складываться только тогда, когда жизнь становится стабильной. Хотя, с другой стороны, стабильная жизнь зачастую обеспечивается политическими партиями и отсутствием на самом верху в политическом классе неразрешимых противоречий. Когда политики наверху договариваются о том, что-де давайте теперь будем общаться только мирными методами, возникают предпосылки для существования сколько-нибудь значимого во времени политического движения. Оно потом действительно может перерасти в политическую партию, у которой появится преемственность. Как ни странно, политическая партия с историей – это категория зажиточной, благополучной страны, а не наоборот. По-другому, к сожалению, никогда не бывает. У нас, конечно, есть история КПСС, но это образование смешно называть партией. Чтобы не было иллюзий: в России всегда была некая хитрая форма КПСС. Всегда. Переломный момент в истории России, с которого действительно возникли предпосылки формирования политических партий, наступил в 1996 году, когда были нагло фальсифицированы выборы президента, в которых, по всем показателям, победил Зюганов. И по результатам подсчета голосов, и по всему прочему. Вот тогда уровень нарушений теми, которые имеют наглость называть себя демократами и которые убили демократическую идею в России, был феноменален.

Так больше никогда и никому у нас не выкручивали руки. Но именно тогда поступок Геннадия Андреевича Зюганова открыл новую страницу в истории России. Он мог бы тогда устроить такое, что Ющенко показался бы нам просто дитятей. Если бы Зюганов сказал: «А ну-ка, все мои сторонники, давайте на штыках снесем этот прогнивший режим!», то в России было бы море кровушки и никому бы мало не показалось. Но Геннадий Андреевич впервые пошел по цивилизованному и демократическому пути. Впервые! Именно с этого момента Коммунистическая партия перестала быть авангардом «бла-бла-бла», а стала по своей природе достаточно цивилизованной социал-демократической партией. И с этого момента начинается новый период в истории. И именно благодаря тому движению Зюганова стал возможным приход к власти Путина.

К сожалению, все существующие властные механизмы обслуживают интересы чиновников с большой радостью и на счет раз. Бесполезно идти в суды: суды не коррумпированы, они просто не понимают, с какой такой радости они должны защищать интересы тех людей, которые не занесли и за которых не позвонили? Бессмысленно говорить о том, что происходит с человеком, когда ему надо обратиться в милицию. Бессмысленно говорить о стариках, которые должны общаться с «собесами». Вообще бессмысленно говорить о людях, когда они сталкиваются с чиновниками. В такие минуты любой человек чувствует себя если не рабом, то как минимум крепостным. Он идет на поклон, он несет с собой хоть что-то, чтобы задобрить этот кусок смердящей мрази, которая считает себя хозяином всего. Эта ситуация абсолютно ненормальна. Конечно, там, наверху, сидит добрый царь, до которого важно достучаться, и он тут же все исправит. Фигня и вранье!!! Нет, добрый царь, наверное, где-то там и сидит, народ не обманешь, народ знает, но есть старинная русская народная поговорка: «Любит царь, да не любит псарь». Так что нам предстоит основная борьба за право народа быть услышанным. Вариантов для этого много, но я не имею в виду прямую линию с президентом. Конечно, играет роль наличие прямых линий в партиях, когда партии начинают аккумулировать людскую боль, обслуживать не только собственные интересы, но и помогать людям, когда начинают говорить: «Слушайте, но это же действительно беспредел!»

Интервьюируя Медведева, я спросил у него по поводу изъятия книг. Так после этого пошел ряд статей на тему «Ну это же вранье, журналисты все врут». Мол, «мы обзвонили все книжные магазины, и они говорят, что никакие книги никто не изымал». И я подумал: каким же надо быть дураком, чтобы после того, как Медведев сказал, что изымать книги – это преступление и за это надо сажать, звонить и спрашивать: «А у вас книги изымали?» Неужели там ответят «да», чтобы тут же отправиться в тюрьму? В реальности же все произошло в новом «Книжном мире» на Академической. Там действительно был приказ изъять книги. Но народ возмутило, что стали изымать книги авторов с грузинскими фамилиями. Правда, народ не возмутило то, что начали прессовать грузин, занимающихся бизнесом. Не возмутило то, что Чхартишвили прижали по налоговой линии. Это все, типа, нормально, а книги уже нельзя, это уже чересчур: «Ну, дать в морду какому-нибудь грузину на улице – это я еще могу понять, но книги изымать – как же можно, ну что вы!»

В этом вся Россия – в отсутствии шкалы разумности. Так что, кроме существования политического класса, который слышит боль народную и реально понимает невозможность феодального государства, должно произойти в обществе и еще кое-что. У нас, наверное, после Дмитрия Лихачева больше не осталось моральных авторитетов. У нас нет камертонов нормальности. У нас нет людей, с мнением которых считались бы настолько, чтоб могли бы сказать: «Да, действительно, что-то мы озверели, что-то здесь не так». И в этом трагедия общества, потому что в России всегда существовали традиционные структуры власти, а также некая моральная власть, те самые моральные авторитеты. Для общества было очень важно, чтобы в одном кабинете не было соединения морального авторитета и высшей власти. По понятным причинам. Например, все хотят, чтобы Путин остался на третий срок: «Ах, Путин! Вдруг барин уйдет, боже мой!» Ну хорошо, барин не ушел – остался на третий срок, четвертый, пятый, а потом выходит он на трибуну и говорит: «Да-ра-гие дру-зья...» Мы хорошо помним, как блестящий, талантливый, смелый и прогрессивный Леонид Ильич Брежнев превратился черт-те во что! В аморфную амебу, примерно как дедушка Ельцин, которым управляла семья и делала все, что хотела. Путин, к счастью, это понимает. Но проблема в том, что на данный момент Путин просто обязан быть демократичнее и прогрессивнее, чем народ, которым он управляет. Это он должен говорить: «Спокойно, всем утереть слезы!» Но это же бред.

Преемственность в политике определяется преемственностью семейственного воспитания. Как закон, так и политика не имеют права быть аморальными. А в России мораль зиждется, к сожалению, не на вере, не на традиции и даже не на великой русской культуре, а на том, что раньше называлось домашним воспитанием, традицией семьи и традицией русской, а потом уже советской интеллигенции. Что отличает вас от любого другого, если вы интеллигент? Умение сострадать. Я как-то спросил у Юры Шевчука: «Как тебе удается писать настолько пронзительные песни?» И он сказал: «Знаешь, надо просто каждое утро мозоль с души срезать». Настоящими политиками, политиками с большой буквы, становятся те, кто умеют «срезать с души мозоль», чтобы слышать не только интересы своей семьи и политического класса, но и воспринимать те посылы, которые тревожное сознание народа отправляет в окружающую действительность.

Вот только политиком не так просто стать. И дело тут не в разнице поколений, а в страстном желании найти свое место, которое обязано у вас быть. Когда я рос, мне говорили, что надо быть профессионалом, и потому, когда человек говорит: «Мне восемнадцать лет, и я хочу стать политиком», хочется его спросить: «А кто вы по профессии?» Когда человек в столь нежном возрасте заявляет: «Я профессионально занимаюсь политическим движением», хочется сказать: «Замечательно, а профессия-то твоя какая?» Мне часто возражают, мол, демократия и политика – это профессия. Но это вранье! Когда человек говорит, моя профессия политик, это звучит как: «Моя профессия – синьор из общества». И в этом большая беда, потому что каждому возрасту свойственны свои забавы. Человек не должен быть аполитичным, бесспорно, но политику-то все воспринимают в каждом возрасте по-своему. По-своему воспринимают справедливость и несправедливость и делают выводы, соответствующие их возрасту и уровню образования. Если представить себе на мгновение, что все существующие политики исчезли и власть перешла в руки шестнадцатилетних, то можно с уверенностью сказать, что через три дня у нас в стране будет кровавая бойня.