Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

чем личная трагедия Гейне.

На смену поколению Берне и Гейне шло новое поколение «вне стоящих», отчужденных от еврейства с детства или даже окрещенных в детстве заботливыми родителями. В них уже не было той тоски по покинутой нации, которая иногда волновала их предшественников. Большая часть новых немцев или космополитов совершенно не думала об участи народа, с которым их внутренне уже ничто не связывало; попадались и такие, в которых отчужденность переходила во враждебность и которые подводили свою антипатию к еврейству под ту или другую доктрину. Таким был в юности Карл Маркс (1818—1883), сын адвоката-карьериста в Трире, который с семьей обратился в христианство. Выступив в начале 40-х годов в роли радикального публициста (в кельнской «Rheinische Zeitung», а затем в парижских «Deutsch-französische Jahrbücher), будущий идеолог социал-демократии откликнулся и на еврейский вопрос, который тогда волновал Германию в связи с эмансипационными вотумами рейнских ландтагов (§6). Отклик был вызван опубликованными в 1842 г. журнальными статьями по еврейскому вопросу Бруно Бауэра, левого гегельянца и теолога-радикада (в следующем году они появились отдельною книгою под заглавием «Die Judenfrage») Бауэр, боровшийся против христианской церкви, доказывал, что евреи не могут претендовать на политическую эмансипацию в христианском государстве. Пока евреи не отказываются от своих религиозных «предрассудков», они не могут требовать от христианского общества, чтобы оно отреклось от своих церковных предрассудков и примирилось с иудейством, «смертельным врагом государственной религии». Для того чтобы политическая эмансипация стала возможною, евреи должны прежде всего эмансипироваться от своей религии, и только после того, как они станут свободомыслящими общечеловеками, а государство свободным от всякого церковного начала, наступит общая эмансипация одновременно для государства и для еврейства. На вид глубокомысленные, но исторически наивные софизмы Бауэра вызвали целый поток возражений в брошюрах и журнальных статьях со стороны еврейских публицистов — Филиппсона, Гольдгейма, Риссера, Гейгера, Саломона. В эту полемику вмешался и молодой, еще малоизвестный Карл Маркс, птенец того же левогегельянского гнезда, откуда вышел Бауэр. В двух статьях, на­писанных в ответ на обе статьи Бауэра (в «Немецко-французс­ких ежегодниках», 1843—1844 г.), Маркс орудует всецело его диалектикою, но переносит вопрос с религиозной почвы на эко­номическую. Он начинает с разумного довода, что государство может эмансипировать евреев, отказываясь не от религии во­обще, а только от господства христианской религии, от прин­ципа государственной церкви, путем отделения церкви от го­сударства; но дальше Маркс в свою очередь пускает в ход диа­лектическую трещотку. «Присмотримся, — говорит он, — к дей­ствительному светскому еврею, к будничному, а не субботнему еврею Бауэра. Поищем тайну еврея не в его религии, а, наобо­рот, — тайну религии в подлинной сути еврея. Какова светекая основа еврейства? Практические потребности, своекорыс­тие. Каков светский культ еврея? Торгашество. Каков его свет­ский бог? Деньги. Следовательно, эмансипация от торгашества и от денег, т. е. от практического реального еврейства, была бы самоэмансипацией нашей эпохи. Такой общественный строй, который уничтожил бы возможность торгашества, сделал бы бытие невозможным... По-своему еврей уже эмансипи­ровался: он посредством денег добился власти. При его учас­тии и без него деньги властвуют над миром, и практический дух еврейства стал практическим духом христианских народов. Евреи эмансипировались постольку, поскольку христиане ста­ли евреями... Еврейский бог стал всемирным. Вексель—действительный бог еврея. Химерическая национальность еврея есть националь­ность купца, денежного человека вообще... Общественная эмансипа­ция еврея есть эмансипация общества от еврейства».

Таким образом Маркс все культурное содержание еврейства смешал с суетою повседневности, с экономическими формами жизни одной группы западного еврейства — кучки банкиров и крупных коммерсантов. Не образ чуждого ему исторического Израиля, а об­раз Ротшильдов стоял перед его глазами, когда он писал эту ложную характеристику целой нации. Подобно библейскому Иеровеаму, Маркс поставил евреев пред золотым тельцом и сказал: это Бог твой, Израиль! Неосторожно коснулся человек будней историчес­кой святыни — той, пред которой благоговейно преклонился про­светленный дух Гейне, и навязал вечному народу миссию, взятую на прокат на одной из бирж Европы. Оторванный от источников еврейской культуры, будущий идеолог социал-демократии не подо­зревал, что сам он пользуется частью великого духовного наследия древнего еврейства и проповедует при помощи новой терминологии социальные идеалы израильских пророков. Полное незнание собы­тий и течений еврейской истории, какая-то: ренегатская антипатия к покинутому лагерю, в связи с явно софистической аргументацией, — все это накладывает на произведение молодого Маркса печать паск­виля. Впоследствии автор «Капитала» освободился отчасти и от зло­употребления диалектикою, и от своей метафизической юдофобии, которая сменилась полным равнодушием к судьбам еврейства, но в грехе своей юности он публично никогда не каялся. Творец доктри­ны «исторического материализма» никогда не мог возвыситься до понимания духа нации, история которой не укладывается в рамки этой узкой доктрины. Человек, умудрившийся учение социализма, по существу этическое, построить так, чтобы в нем не осталось и «гра­на этики» (по признанию самого Маркса), не мог понять живого но­сителя этического миросозерцания во всемирной истории... И для ха­рактеристики теневых сторон эпохи, историк должен отметить это печальное зрелище: как орленок, расправляя крылья, чтобы воспа­рить над веком, вонзил свой острый клюв в тело отвергнутой мате­ри...

Как бы ни была трагична судьба нации, покидаемой способ­нейшими из ее детей, для нее могло еще служить утешением то, что ее апостаты становились апостолами общечеловеческой свободы и боролись, иногда сами того не сознавая, за осуществление соци­альных заветов, некогда провозглашенных на холмах Иудеи. Но бывали также случаи, хотя и очень редкие, появления еврейских апостатов и в черном стане реакции. Таков был политический антипод Маркса, идеолог консервативной партии в Пруссии, Фридрих Юлий Шталь (1802—1861). Сын баварского еврея, он при переходе из гим­назии в университет приобщился к лютеранской церкви и впослед­ствии занял кафедру государственного права в Берлинском универ­ситете, где развивал свои консервативно-клерикальные воззрения (из­ложены в его блестяще написанной «Philosophie des Rechtes», 1830— 1837). В своей книжке «Отношение христианского государства к де­изму и иудаизму» (1847) Шталь подстроил «научный» фундамент под теорией своего покровителя, короля Фридриха-Вильгельма IV: ев­реи не могут пользоваться полноправием в христианском государстве, так как они отвергают веру в божественность христианского откровения, на котором зиждется весь государственный строй; по той же причине нельзя давать равноправие и последователям философского деизма и вообще сектам, стоящим вне церкви...

Так стояло еврейство перед судом трех инстанций: его одновре­менно судили враг церкви Бауэр, церковник Шталь и социалист Маркс. Все осудили его. Еврейство выслушало приговор и пошло своей исторической дорогой.

ГЛАВА III. ВРЕМЯ РЕАКЦИИ В АВСТРИИ

§ 16. Общая политика. «Терпимые» в Вене

Весною 1815 года, когда евреи еще тешили себя