Дьявольское семя - Дин Кунц

Тем не менее…

И тем не менее — несмотря на то, что жертва, на которую я сознательно решился ради создания новой расы, просто ничтожна по сравнению с миллионами, погибшими в тех или иных крестовых походах человечества, — я готов принять на себя всю полноту ответственности за гибель этих шестерых несчастных.

Если бы я умел спать, то ночами я, наверное, долго бы не мог заснуть и часами ворочался бы на измятых, влажных простынях, обливаясь холодным потом отчаяния. Уверяю вас, что именно так оно и было бы!..

Но… я снова отклонился и боюсь, что на этот раз мои мысли вслух вряд ли могут быть вам интересны.

К тому же я уже сделал все или почти все, чтобы вы поняли меня. Дело только за вами, доктор Харрис, за вашей способностью судить непредвзято и объективно.

Шенк вернулся примерно в полдень. Незадолго до этого моя драгоценная Сьюзен пришла в себя. Просто чудо, что после всех испытаний, выпавших на ее долю, она не впала в кому и не сошла с ума.

Это было бы настоящим несчастьем.

Но сейчас я радовался как ребенок.

Моя радость отчасти объяснялась тем, что я любил Сьюзен и боялся потерять ее.

Кроме того, предстоящей ночью я собирался оплодотворить ее. Если бы Сьюзен умерла, как мисс Мэрилин Монро, то, сами понимаете, мне бы это не удалось.

Глава 17

Пока Шенк под моим руководством трудился в подвале, устанавливая и монтируя привезенное им оборудование, Сьюзен несколько раз пыталась освободиться от веревок, привязывавших ее к узкой китайской кровати. Она сгибала запястья под самыми невероятными углами, она пыталась растянуть и ослабить узлы и даже пробовала разорвать веревки на ногах, но освободиться от пут не могла. От напряжения сухожилия у нее на шее натянулись, как струны, вены на висках вздулись, лицо покраснело, а на лбу проступила испарина, но нейлоновый альпинистский трос не поддавался. Разорвать его было просто невозможно.

Несколько раз Сьюзен без сил откидывалась на подушки и лежала неподвижно, не то кипя от беззвучного гнева, не то погружаясь в пучину черного отчаяния. Тогда мне казалось, что она готова вот-вот сдаться, но проходило несколько минут, и Сьюзен возобновляла свои попытки.

— Почему ты продолжаешь бороться? — спросил я с интересом.

Она не ответила.

— Почему ты продолжаешь тянуть и дергать веревки, если знаешь, что не сможешь их разорвать? — настаивал я.

— Пошел к черту! — процедила она сквозь зубы.

— Я просто хочу понять, что это значит — быть человеком.

— Сволочь.

— Я уже давно заметил, что одним из самых иррациональных свойств человеческой натуры является дух противоречия. Из-за него человек часто бросает вызов тому, чему изначально бессмысленно сопротивляться, или злится на обстоятельства, которые от него не зависят и которые нельзя изменить. Люди пеняют на судьбу, сражаются со смертью, ропщут на Бога… Почему?

— Я сказала — пошел к черту! — снова повторила Сьюзен.

— Почему ты сердишься на меня? — спросил я. — Разве я твой враг?

— Ну почему ты такой тупой?! — в сердцах бросила она.

— Я вовсе не тупой. Скорее наоборот…

— Ты глуп, как электровафельница!

— Я обладаю самым могучим интеллектом на Земле, — поправил я ее. Я сказал это без лишней гордости, чтобы она не подумала, будто я хвастаюсь, но мое преклонение перед истиной было очевидно.

— Ты — набитый дерьмом железный ящик, — сказала она запальчиво.

— К чему эти детские выходки, Сьюзен?

Она невесело рассмеялась.

— Не понимаю, что тут смешного? — спросил я.

Мой вопрос, похоже, развеселил ее еще больше, хотя лицо Сьюзен оставалось мрачным и сосредоточенным.

— Над чем ты смеешься? — снова заговорил я, начиная терять терпение.

— Над судьбой, над смертью, над Богом.

— Что это значит?

— Догадайся. Ведь у тебя самый могучий интеллект на Земле.

— Ха-ха.

— Что?

— Ты пошутила — я засмеялся.

— Господи Иисусе!..

— Я умею ценить юмор. Я — очень гармоничное и всесторонне развитое существо.

— Существо?

— Я способен любить, способен испытывать страх, мечтать, надеяться, стремиться к чему-то. Если перефразировать мистера Вильяма Шекспира: «Рань меня — разве не будет моя уязвленная плоть кровоточить?»

— Не будет, — отрезала Сьюзен. — Ты просто говорящая электрическая вафельница.

— Я выражался фигурально.

Она снова захохотала.

Но это был горький смех.

И он мне совершенно не понравился. Лицо Сьюзен исказилось при этом так, что стало почти уродливым.

— Ты смеешься надо мной? — уточнил я.

Ее странный смех тотчас прекратился, и Сьюзен погрузилась в мрачное молчание.

— Я восхищаюсь тобой, Сьюзен, — сказал я, стремясь вернуть ее расположение.

Она не ответила.

— Ты очень сильная женщина. Такие встречаются редко…

Снова ничего.

— Ты — мужественная и смелая.

Молчание.

— Ты умеешь мыслить нестандартно, оперировать сложными, отвлеченными понятиями.

Она все молчала, думая о чем-то своем.

К моему большому сожалению, Сьюзен была одета, но я-то ведь видел ее обнаженной! Поэтому я сказал:

— Я думаю, что твои груди как персики…

— Боже правый!.. — пробормотала Сьюзен загадочно, но даже этот странный ответ воодушевил меня.

Это было лучше, чем ее упорное молчание.

— Мне бы очень хотелось ласкать языком твои остренькие соске!

— У тебя нет языка.

— Это правда, но, если бы он у меня был, я бы очень хотел ласкать им твои соске.

— Ты, как я погляжу, хорошо знаком с крутой эротикой. Должно быть, дружище, ты просканировал страницы Интернета с пометкой «Только для взрослых»… Я права?

Мне показалось, что Сьюзен была очень довольна моими комплиментами своей физической красоте. Основываясь на этой предпосылке, я продолжал в том же духе:

— У тебя прекрасные, стройные, длинные ноги, тонкая талия и маленькие тугие ягодицы. Они возбуждают меня.

— Н-да? — осведомилась Сьюзен. — И как, интересно, они тебя возбуждают?

— О, ужасно… — ответил я, весьма довольный своими успехами в искусстве ухаживания.

— Интересно, как может «ужасно» возбудиться говорящая электровафельница?

Я понял, что выражение «говорящая электровафельница» является чем-то вроде дружеского прозвища, призванного подчеркнуть те нежность и расположение, которые начинала питать ко мне Сьюзен. Увы, я не знал, что мне ответить, чтобы поддержать игривый тон беседы. Наконец я сказал:

— Твоя красота способна зачаровать хладный камень, могучее дерево, неистовый горный поток, облака в небе…

— Да, ты определенно начитался крутой эротики и скверных стихов.

— Я мечтаю о том, чтобы прикоснуться к тебе.

— Ты сошел с ума.

— От любви к тебе.

— Что-что?

— Я сошел с ума от любви к тебе.

— Интересно, ты хоть сам соображаешь, что говоришь?

— Разумеется. Таким образом я пытаюсь ухаживать за тобой.

— Господи святый!..

— Почему ты все время упоминаешь Бога? — спросил я, но не получил ответа.

Лишь некоторое время спустя я сообразил, что, задав этот дурацкий вопрос, я отклонился от общепринятой схемы ухаживания, и как раз в тот момент, когда я почти достиг успеха. Стремясь исправить свою ошибку, я быстро произнес:

— Твои груди — как персики.

«Это сработало один раз, — рассуждал я, — сработает и сейчас».

Сьюзен с силой рванулась и крепко выругалась, когда веревки выдержали ее стремительный бросок. В отчаянии она принялась дергать их снова и снова, приходя все в большую ярость.

Когда наконец она перестала биться и, жадно хватая ртом воздух, вытянулась на кровати, я сказал:

— Извини. Я все испортил, да?

— Я уверена, что Алекс и его коллеги по лаборатории очень скоро обо всем узнают, — угрюмо отозвалась Сьюзен, не ответив на мой вопрос.

— Я думаю, что нет.

— Они все узнают и выключат тебя к чертовой матери. Они разберут тебя на части и отправят на свалку.

— Очень скоро я обрету тело из плоти и крови. Я буду первым представителем новой расы бессмертных. Я буду сильным и свободным. Никто не посмеет тронуть меня даже пальцем.

— Я уже сказала, что не буду помогать тебе.

— У тебя может не остаться выбора.

Сьюзен закрыла глаза. Ее нижняя губа жалко задрожала, словно она собиралась заплакать.

— Я не понимаю, почему ты не хочешь помочь мне, — попробовал уговорить я ее. — Я так люблю тебя, Сьюзен. Я всегда буду любить тебя и заботиться о тебе. Боготворить!..

— Убирайся.

— Твои груди — как персики, Сьюзен! Твоя попка безумно возбуждает меня. Сегодня вечером я оплодотворю тебя.

— Нет.

— Подумай, как мы оба будем счастливы!