Алые небеса Сеула - Лина Ро

себе!

Мэри, которая Мария, которая Соколова, которая не американка, а русская, звучно цокает языком, в очередной раз намекая, что шуточки у меня дурацкие. Снова улыбаюсь, не знаю почему. Вероятно, из-за того, что девушке удалось меня удивить, а подобное случается нечасто, я бы даже сказал – никогда. Привычка все контролировать начисто избавила мое «завтра» от спонтанностей и неожиданностей. До вчерашнего дня…

До того мгновения, когда я увидел на пешеходном переходе потерянную иностранку.

Хм… Мэри, нет, Мария сделала невозможное – обратила мои константы в переменные.

– Ладно, поздно уже, наверное, пора домой… – спохватывается и внезапно вскакивает на ноги Хоук, черт, Соколова.

Из-за путаницы с именами не успеваю ни возразить, ни вообще хоть как-то внятно среагировать, просто смотрю, как собеседница начинает собирать остатки ужина, складывая мусор по пакетам.

Молча следую примеру: передаю девушке приборы и использованные салфетки, после чего обращаю внимание на неуклюжие ковыляния к урне. Должно быть, сегодняшнее падение усугубило вчерашнюю травму – моя вина…

– Болит? – скорее констатирую, нежели спрашиваю.

Мэри, по обыкновению, отмахивается, заверяя, что все в порядке. Конечно, а то я не вижу – поджимает лапу, как свалившийся с крыши котенок.

Недолго думая, присаживаюсь на корточки перед девушкой, похлопывая себя по плечу. Донести потерпевшую до отеля – меньшее, что я могу сделать.

Проходит пять секунд, десять – никакой реакции. Уснула, что ли?

Оборачиваюсь, глядя в неморгающие карие «блюдца», излучающие замешательство.

– Чего стоишь? Запрыгивай, – объясняю на тот случай, если янки (ащщ!!!) – русская не понимает, что от нее требуется, и для большей убедительности снова стучу ладонью по загривку.

– Серьезно? – еле шевеля челюстью, уточняет Маша, а я уверенно киваю. – Ладно, но потом не упрекай, что я на тебе езжу, – предупреждает она и осторожно забирается на спину.

Дожидаюсь, пока «ноша» устроится поудобнее, тут главное – как следует схватиться, что с мотоциклетным шлемом в руках не слишком просто. Аккуратно поднимаюсь во весь рост, прижимая к торсу стройные ноги. Мельком гляжу через плечо. То, что девчонка легкая, мне давно известно, и, к счастью, до отеля совсем недалеко, выдохнуться не должен.

– Готова? – интересуюсь из вежливости и, получив тихое согласие, выдвигаюсь в дорогу.

Путешествие начинается в абсолютной тишине, что полностью меня устраивает. Хотя некоторое время спустя, когда в голове начинают крутиться теории и планы, связанные с «Пак-Индастриал», ловлю себя на мысли, что болтовня спутницы сейчас была бы как нельзя кстати. И о чудо! Как по заказу Мария начинает говорить – почти шепотом, щекоча дыханием шею за ухом.

Соколова рассказывает об отце, и с каждым ее словом становится все труднее переставлять ноги. Тяжесть обрушивается на плечи неподъемным грузом, придавливая к земле. Но виной тому не девчонка, обнимающая и льнущая к моей спине так, будто я – ее последняя надежда на утешение. А ненависть, живущая в душе долгие годы и вынудившая совершить поступок, из-за которого сегодняшняя ночь будет нестерпимо долгой, а сон – тревожным, полным вины и сожалений. И пусть фатальных последствий удалось избежать, эластичного бинта на худенькой лодыжке и содранных в кровь женских ладоней более чем достаточно. Я поступил плохо. ТОЧКА!

Маша тоскливо вздыхает:

– Правда, его рано не стало. Разбился на машине…

Нога зависает в воздухе.

А когда девушка подытоживает рассказ, сравнивая меня с родителем, коего – на минуточку – считает образцовым героем, я и вовсе столбенею, ощущая, как ненависть вспыхивает с новой силой, только теперь жестокое пламя направлено не наружу, а внутрь – и сжигает меня заживо…

Речь иностранки проносится мимо сознания. Я стою посреди улицы, сжимая пальцами женские бедра, уперев взгляд в никуда. Чувствую спиной вес чужого тела, сбитое дыхание – шеей, тепло… сердцем. От Мэри, Марии, пахнет чем-то цветочно-сладким – доверием и симпатией, а еще горько-соленым – тоской по дому, отцу и чему-то еще, о чем она поведать пока не решается.

– А у тебя хорошие отношения с отцом? – жмет на кнопку перезагрузки Соколова.

Я несколько раз ритмично моргаю, встряхиваю головой, чтобы челка не лезла в глаза, и возобновляю движение. На вопрос не отвечаю. Не потому, что не хочу, просто не знаю, стоит ли плюсовать к грустной истории Маши собственную трагедию.

Маша тычет под лопатку локтем. Вероятно, настаивает на ответе.

– Нет, – почти чертыхаюсь, но сразу же добавляю мягко: – То есть да, в общем… не знаю. Мои родители… – Хочу продолжить: «Были убиты», – но вовремя спохватываюсь. – Погибли в автокатастрофе, когда мне было тринадцать.

То ли всхлип, то ли вздох со свистом пролетает над ухом, явно трагический, потрясенный. Ну вот, вывалил информацию, а кому от этого легче? Я ведь не просто так игнорирую большую часть девичьих вопросов!

Соколова путано извиняется и затихает, утыкаясь носом в основание моей шеи. Теперь уже хочу сказать ей: «Я в порядке, не переживай, дело давнее», – но молчу, слегка проседаю в коленях, аккуратно подбрасываю девушку, перехватывая повыше, и, не проронив ни звука, сворачиваю на нужную улицу и минут через десять добираюсь до крыльца отеля.

В лобби все по-прежнему: тихая уютная атмосфера, приветливый персонал, встревоженный нашим нестандартным появлением администратор. По-быстрому объясняю, что с постоялицей произошел несчастный случай и девушка до номера не дойдет. От предложения вызвать медиков отказываюсь, благодарю, обещаю справиться самостоятельно и под причитания сотрудников направляюсь к лифтам.

Возле номера прошу у Соколовой ключ-карту. Русская требует спустить ее на пол, но я отрицательно качаю головой. В тот же момент в коридоре появляется горничная, которая и открывает нам дверь, уточняет, нужна ли помощь, а после очередного: «Нет, спасибо, не стоит», – удаляется.

Протискиваюсь в комнату, включаю свет коленом. Мой «говорящий рюкзак» упрямо мямлит, что дальше пойдет сам, но спрыгивать не решается.

Стаскиваю кроссовки. Тапки не надеваю, вдруг поскользнусь. Направляюсь к кровати и, развернувшись спиной, чуть приседаю.

– Теперь можно.

Соколова послушно разжимает руки, оказываясь на мягком матраце. Я оборачиваюсь, замечаю на кровати фиолетовое худи с… (внимание!!!) Сейлор Мун и внезапно начинаю ржать – не могу сдержаться. Девушка съеживается, принимая сидячее положение. Глядит на меня растерянно-недоумевающе.

– Тебе че, пять лет? – ухмыляюсь, тыча рукой в худи, которое Соколова тотчас подминает к груди, теперь уже глазея с настоящей обидой.

– Ой, много ты понимаешь, – бурчит она, пока я ищу обезболивающее, купленное накануне.

Лекарство лежит на столе рядом с графином воды.

Насмешливо киваю на сыплющиеся горохом аргументы, что сериал про Луну в матроске – лучшее аниме всех времен и народов, и вожусь с таблетками. Вынимаю из упаковки парочку. Наполняю стакан водой и возвращаюсь к заливающейся