Лекции по общей психологии - Алексей Леонтьев

Ч.Дарвин, блестящий естествоиспытатель, приводит в одном из своих капитальных произведений следующие наблюдения. Берется генерация гусениц, то есть гусеницы одного и того же поколения, одного и того же генетического фонда, и делится пополам. Одна группа гусениц высаживается на кустарники одного вида, другая – на кустарники другого вида. При этом известно заранее, что гусеницы могут отлично питаться на обоих видах кустарников. Через некоторое время молодые гусеницы на обоих кустарниках дружно принялись за еду. И первая, и вторая группа не проявляли никаких признаков неудовольствия. Тогда был проведен простой эксперимент. Первую группу гусениц пересадили на кустарник, на который ранее была высажена вторая группа, а вторую группу посадили на место первой. Что же произошло? Обе группы перестали есть и погибли.

Дело в том, что неопредмеченная потребность, «узнав себя» в предмете, то есть после первого удовлетворения, прочно фиксируется на этом предмете, как бы прилипает к этому предмету и, по крайней мере у насекомых, «не желает знать» никакого другого предмета, то есть после встречи с предметом, после акта опредмечивания остается только за этим предметом. Это может иметь место и у млекопитающих.

Дарвин приводит также пример, относящийся к фиксации признаков объекта пищевой потребности у теленка: если первое кормление теленка происходит из материнских сосков, то признаки именно этого объекта и становятся сигнальными для его пищевого поведения, так что потом бывает уже трудно переключить его на кормление молоком из сосуда.

Эти эффекты, возникающие при первой встречи потребности со своим предметом, были переоткрыты этологами К.Лоренцом, Н.Тинбергеном, которые много поработали над наблюдениями аналогичного порядка. Это очень разные люди по своим философским, мировоззренческим, социально-политическим взглядам, но их объединяют исследования инстинктивного поведения, в которых был открыт чрезвычайный акт опредмечивания потребности. Этологи изображают онтогенетическое развитие примерно по такой схеме: инстинктивное поведение неминуемо развертывается при встрече молодого животного с ключевым раздражителем. Следует отметить, что ключевой раздражитель лишь включает, «отпирает» скрытое поведение. После того, как ключевой раздражитель вызывает поведенческий акт, он выходит из игры. Иными словами, ключевой раздражитель в какой-то мере подобен мавру и к нему можно отнести крылатую фразу: «Мавр сделал свое дело – мавр может уходить». Так, птенец первоначально затаивается на каждое появление движущегося предмета над головой, а затем птенец учится не затаиваться при появлении объектов типа безвредных пернатых. То есть птенцы через некоторое время после рождения отрицательно реагируют на любые птичьи силуэты, а затем не обращают на силуэты певчих пернатых ровным счетом никакого внимания, так как сохранение такой фиксированной реакции на ключевой раздражитель в поведенческом репертуаре было бы просто биологически нецелесообразным.

Чрезвычайно ярко проявляется слабая селективность пусковых механизмов поведения, активируемых эндогенными факторами, на примере «реакции следования» у выводковых птиц (утят, гусят). Дело в том, что после появления на свет у молодых животных (рельефнее всего это видно на птицах) происходит «запечатление» (импринтинг) на «любой объект, величина которого находится где-то между размерами курицы-бентамки и большой двухвесельной лодки», по словам Лоренца, то есть потребность «узнает себя», когда наступает время появления «реакции следования», в довольно широком классе объектов. Любой объект, размеры которого колеблются в указанных пределах, с успехом заменяет гусенку мать, и после от гусенка, как это показали увлекательные опыты К.Лоренца, не так-то легко избавиться. Он всюду следует за «мамой», в роли которой выступает передвигающийся на корточках или плывущий по озеру экспериментатор. Следовательно, первоначально поведение фиксируется на любом объекте, то есть происходит запечатление (импринтинг) его общих признаков именно как объекта следования. Им может стать, например, человек вообще; лишь в дальнейшем вступает в действие механизм дифференцировки, в результате чего «следование за» вызывается уже только одним определенным человеком.

В качестве другого примера того, как потребность «узнает себя» в предмете и затем прочно фиксируется за ним, можно привести опыты этологов, направленные на изучение половой потребности. Они переключали половую потребность на какой-нибудь искусственный объект, например манекен, и животные начинали вести себя по отношению к этому объекту как к животному противоположного пола, игнорируя реальные объекты половой потребности, то есть оказалось, что после того, как захлопнулась ловушка потребностей, произошло опредмечивание и реальный объект половой потребности не мог конкурировать с «манекеном».

Резюмируя свою мысль, я хотел бы сказать, что развитие потребностей на уровне жизни, ориентированной психическим отражением, происходит как развитие предметного содержания этих потребностей. Они опредмечиваются, находя свою конкретизацию в том или в другом объекте. Следовательно, развитие потребностей происходит вместе с обогащением, расширением круга предметов, способных служить удовлетворению потребностей животных, что влечет за собой также изменение и самих потребностей. Развитие потребностей происходит через развитие их объектов – этот общий механизм развития потребностей имеет особенно важное значение для понимания природы человеческих потребностей. Без понимания закона, который состоит в том, что развитие предметного содержания потребностей и есть развитие потребностей, мы не сможем понять человеческих потребностей, возникновение которых, по словам К.Маркса, и есть первое историческое дело. Вот почему мы остановились именно на проблеме потребностей, оставив в стороне ряд других проблем зоопсихологии.

* * *

Чем характеризуется предыстория человеческой психики, то есть психики на уровне животного?

Во-первых, тем, что индивидуальное поведение животных всегда зависит от опыта двоякого рода: от опыта филогенетического, видового и от опыта индивидуального, складывающегося онтогенетически, то есть от приобретенного опыта; при этом основная функция, которую выполняют механизмы формирования индивидуального опыта, заключается в приспособлении видового, наследственно фиксированного поведения к изменчивым элементам внешней среды.

Во-вторых, процесс развития психики на уровне животных движется внутри действия биологических законов, иначе говоря, развитие деятельности и форм отражения действительности, способов ориентировки в предметном мире определяется общими законами биологической эволюции. Это, однако, не значит, что общие законы и механизмы биологической эволюции и есть законы развития деятельности и форм чувственного отражения действительности. Последние находятся как бы внутри сферы действия первых и ими в конечном счете управляются.

И наконец, последнее. В обыденном сознании термин «психика» прочно связан с нашим собственным опытом, с картинностью, феноменальностью психических состояний. Я смотрю на вас, и у меня возникает внутренняя картина мира, которая существует для меня. Она мне представлена. Когда же мы говорим о «психике» животных, то ее ни в коем случае нельзя связывать с наличием внутренней картины мира, представленности мира для меня. В свое время Гегель говорил: «Конечно, у животных есть душа, но душа эта не открывает им самое себя». Она фактически выполняет свою функцию ориентирования во внешнем мире, но это вовсе не значит, что она предстоит в виде внутренней картины перед животным.

Поэтому, если меня спросят, а как же быть с познанием самой психики, то я отвечу: прежде чем ставить задачу проникновения в мир переживаний как в субъективную картинку, надо доказать, что эта картина там существует, ибо не всякое предметное чувственное отражение обязательно открывает самое себя и объекты, в нем представленные. Когда я правильно обхожу препятствия на улице, не наталкиваясь на встречных пешеходов, то это вовсе не означает, что встречные переходы и уступы тротуаров открываются мне как сознательные образы. Я отражаю их посредством органов чувств, и отражение ориентирует и управляет моим поведением, но я не отдаю себе отчета в этих управляющих отраженных состояниях.

Лекция 11

Формы психического отражения у человека

Особая форма психического отражения реальности, которая свойственна только человеку, составляет главный предмет изучения психологической науки. История развития психического отражения знает два больших перелома. Один из них, о котором уже шла речь, происходит в связи с переходом от живой материи, не обладающей свойством психического отражения, к материи, имеющей это свойство. Этот перелом и выражается в порождении особой формы отражения, которую мы называем «психической формой отражения».