Том 2. Стихотворения 1855-1866 - Николай Некрасов

8. Пропала книга!

1

Пропала книга! Уж былаСовсем готова — вдруг пропала!Бог с ней, когда идее злаОна потворствовать желала!Читать маранье праздных дурИ дураков мы недосужны.Не нужно нам плохих брошюр,Нам нужен хлеб, нам деньги нужны!

Но может быть, она былаЧестна… а так резка, смела?Две-три страницы роковые…О, если так, ее мне жаль!И, может быть, мою печальСо мной разделит вся Россия!

2

Уж напечатана — и нет!..Не познакомимся мы с нею;Девица в девятнадцать летНе замечтается над нею;О ней не будут рассуждатьНи дилетант, ни критик мрачный,Студент не будит посыпатьЕе листов золой табачной.

Пропала! с ней и труд пропал,Затрачен даром капитал,Пропали хлопоты большие…Мне очень жаль, мне очень жаль,И, может быть, мою печальСо мной разделит вся Россия!

3

Прощай! горька судьба твоя,Бедняжка! Как зима настанет,За чайным столиком семьяГурьбой читать тебя не станет.Не занесешь ты новых думВ глухие, темные селенья,Где изнывает русский умВдали от центров просвещенья!

О, если ты честна была,Что за беда, что ты смела?Так редки книги не пустые…Мне очень жаль, мне очень жаль,И, может быть, мою печальСо мной разделит вся Россия!..

Из «Песен о свободном слове»*

Журналист-руководитель

Ну… небесам благодаренье!Свершен великий, трудный шаг!Теперь общественное мненьеСожму я крепко в мой кулак,За мной пойдут, со мной сольются…Ни слова о врагах моих!Ни слова! Сами попадутся!Ретивость их — погубит их!

Журналист-рутинер

Созрела мысль, проект составлен,И вот он вышел, — я погиб!Я разорен, я обесславлен!Дух века и меня подшиб!

Условья прессы подцензурнойПоняв практическим умом,Плохой товар литературныйУмел я продавать лицом;Провидя смелые затеи,Читатель упивался всласть,И дерзновенные идеиВо мне подозревала власть.Как я умел казаться новым,Являясь тот же каждый день,Твердя с унынием суровымОдну и ту же дребедень!Как я почтенных либералов,Моих подписчиков пленял,Каких высоких идеаловЯ перспективы им казал!Я, впрочем, говорил не много,Я только говорил: «Друзья!Всегда останусь верен строго…»Чему? Тут точки ставил я…О точки! тонкие намеки!О недомолвки и тире!Умней казались с вами строки!Как не жалеть о той поре?..

Прилично сдержан, строго важен,Как бы невольно молчалив,Я был бездействуя отважен,Безмолвствуя — красноречив!Являлся я живой картиной —Гляди, любуйся, изучай!Реке, запруженной плотиной,Готовой хлынуть через край,Готовой бешеным потокомСорвать мосты, разбить суда,В моем бездействии жестокомЯ был подобен, господа!

Теперь — как быть?.. «Толковой строчкиВ твоем изданьи, — скажут, — нет!»В ответ бы им поставить точки,Но точки — будут ли ответ?Заговорят: «Давай идею!»Но что ж могу ответить им?Одну идею я имею,Что все идеи эти — дым!Что в свете деньги только важны,Что надо их копить, копить…Что те лишь люди не продажны,Которых некому купить!Созрела мысль, проект составлен,И вот он вышел, — я погиб!Я разорен, я обесславлен…Дух века и меня подшиб!Еще не может быть исчисленУбыток, но грозит беда,Я больше не глубокомыслен,Не радикал я, господа!Не корифей литературы,Теперь я жалкий паразит,С уничтожением цензурыМгновенно рухнет мой кредит.

1866

Балет*

Дианы грудь, ланиты Флоры

Прелестны, милые друзья,

Но, каюсь, ножка Терпсихоры

Прелестней чем-то для меня;

Она, пророчествуя взгляду

Неоцененную награду,

Влечет условною красой

Желаний своевольный рой…

Пушкин

Нет, на улице трудно дышать.Муза! нынче спектакль бенефисный,Нам в театре пора побывать.

Мы вошли среди криков и плеска.Сядем здесь. Я боюсь первых мест,Что за радость ослепнуть от блескаГенеральских, сенаторских звезд.Лучезарней румяного ФебаЭти звезды: заметно тотчас,Что они не нахватаны с неба —Звезды неба не ярки у нас.

Если б смелым, бестрепетным взглядомМы решились окинуть тот ряд,Что зовут «бриллиантовым рядом»,Может быть, изощренный наш взглядИ открыл бы предмет для сатиры(В самом солнце есть пятнышки). Но —Немы струны карающей лиры,Вихорь жизни порвал их давно!

Знайте, люди хорошего тона,Что я сам обожаю балет.«Пораженным стрелой Купидона»Не насмешка — сердечный привет!Понапрасну не бейте тревогу!Не коснусь ни военных чинов,Ни на службе крылатому богуСевших на ноги статских тузов.Накрахмаленный денди и щеголь(То есть купчик — кутила и мот)И мышиный жеребчик (так ГогольМолодящихся старцев зовет),Записной поставщик фельетонов,Офицеры гвардейских полковИ безличная сволочь салонов —Всех молчаньем прейти я готов!До балета особенно страстныАрмянин, персиянин и грек,Посмотрите, как лица их красны(Не в балете ли весь человек?).Но и их я оставлю в покое,Никого не желая сердить.Замышляю я нечто другое —Я загадку хочу предложить.

В маскарадной и в оперной зале,За игрой у зеленых столов,В клубе, в думе, в манеже, на бале,Словом: в обществе всяких родов,В наслажденьи, в труде и в покое,В блудном сыне, в почтенном отце, —Есть одно — угадайте, какое? —Выраженье на русском лице?..Впрочем, может быть, вам недосужно.Муза! дай — если можешь — ответ!Спору нет: мы различны наружно,Тот чиновник, а этот корнет,Тот помешан на тонком приличьи,Тот играет, тот любит поесть,Но вглядись: при наружном различьиВ нас единство глубокое есть:Нас безденежье всех уравняло —И великих и малых людей —И на каждом челе начерталоНадпись: «Где бы занять поскорей?»Что, не так ли?..История та же,Та же дума на каждом лице,Я на днях прочитал ее дажеНа почтенном одном мертвеце.Если старец игрив чрезвычайно,Если юноша вешает нос —Оба, верьте мне, думают тайно:Где бы денег занять? вот вопрос!

Вот вопрос! Напряженно, тревожноКаждый жаждет его разрешить,Но занять, говорят, невозможно,Невозможнее долг получить.Говорят, никаких договоровДолжники исполнять не хотят;Генерал-губернатор СуворовДержит сторону их, говорят…Осуждают юристы героя,Но ты прав, охранитель покояИ порядка столицы родной!Может быть, в долговом отделеньеНасиделось бы всё населенье,Если б был губернатор другой!

Разорило чиновников чванство,Прожилась за границею знать;Отчего оголело дворянство,Неприятно и речь затевать!На цветы, на подарки актрисам,Правда, деньги еще достаем,Но зато пред иным бенефисомРубль на рубль за неделю даем.Как же быть? Не дешевая школаПоощрение граций и муз…Вянет юность обоего пола,Терпит даже семейный союз:Тщетно юноши рыщут по балам,Тщетно барышни рядятся в пух —Вовсе нет стариков с капиталом,Вовсе нет с капиталом старух!Сокрушаются Никольс и Плинке,Без почину товар их лежит,Сбыта нет самой модной новинке(Догадайтесь — откройте кредит!),Не развозят картонок нарядныхИзомбар, Андрие и Мошра,А звонят у подъездов парадныхС неоплаченным счетом с утра.Что модистки! Злосчастные прачкиХодят месяц за каждым рублем!Опустели рысистые скачки,Жизни нет за зеленым столом.Кто, бывало, дурея с азарту,Кряду игрывал по сту ночей,Пообедав, поставит на картуЗлополучных пятнадцать рублейИ уходит походкой печальнойВ думу, в земство и даже в семьюОтводить болтовней либеральнойУдрученную душу свою.С богом, друг мой! В любом комитетеПобеседовать можешь теперьО кредите, о звонкой монете,Об «итогах» дворянских потерь,И о «брате» в нагольном тулупе,И о том, за какие грехиНас журналы ругают и в клубеНе дают нам стерляжьей ухи!Там докажут тебе очевидно,Что карьера твоя решена!

Да! трудненько и даже обидноЖить, — такие пришли времена!Купишь что-нибудь — дерзкий приказчикАссигнацию щупать начнетИ потом, опустив ее в ящик,Долгим взором тебя обведет, —Так и треснул бы!..

Впрочем, довольно!Продолжать бы, конечно, я мог,Факты есть, но касаться их больно!И притом, сохрани меня бог,Чтоб я стих мой подделкою серийИ кредитных бумаг замарал, —«Будто нет благородней материй?» —Мне отечески «некто» сказал.С этим мненьем вполне я согласен,Мир идей и сюжетов велик:Например, как волшебно прекрасенБельэтаж — настоящий цветник!Есть в России еще миллионы,Стоит только на ложи взглянуть,Где уселись банкирские жены, —Сотня тысяч рублей, что ни грудь!В жемчуге лебединые шеи,Бриллиант по ореху в ушах!В этих ложах — мужчины евреи,Или греки, да немцы в крестах.Нет купечества русского (стужаНапугала их, что ли?). ОднаОткупщица, втянувшая мужаВ модный свет, в бельэтаже видна.Весела ты, но в этом весельеМожно тот же вопрос прочитать.И на шее твоей ожерелье —Погодила б ты им щеголять!Пусть оно красоты идеальной,Пусть ты в нем восхитительна, но —Не затих еще шепот скандальный,Будто было в закладе оно:Говорят, чтобы в нем показатьсяНа каком-то парадном балу,Перед гнусным менялой валятьсяТы решилась на грязном полу,И когда возвращалась ты с бала,Ростовщик тебя встретил — и снялЭти перлы… Не так ли досталаТы опять их?.. Кредит твой упал,С горя запил супруг сокрушенный,Бог бы с ним! Расставаться тошнейС этой чопорной жизнью салоннойИ с разгулом интимных ночей;С этим золотом, бархатом, шелком,С этим счастьем послов принимать.Ты готова бы с бешеным волкомПокумиться, чтоб снова блистать,Но свершились пути провиденья,Всё погибло — и деньги, и честь!Нисходи же ты в область забвеньяИ супругу дай дух перевесть!Слаще пить ему водку с дворецким,«Не белы-то снеги» распевать,Чем возиться с посольством турецкимИ в ответ ему  глупо мычать…

Тешить жен — богачам не забота,Им простительна всякая блажь.Но прискорбно душе патриота,Что чиновницы рвутся туда ж.Марья Савишна! вы бы наделиПлатье проще! — Ведь как ни рядись,Не оденетесь лучше камелийИ богаче французских актрис!Рассчитайтесь, сударыня, с прачкойДа в хозяйство прикиньте хоть грош,А то с дочерью, с мужем, с собачкойЗа полтину обед не хорош!

Марья Савишна глаз не спускалаМежду тем с старика со звездой.Вообще в бельэтаже сиялоМного дам и девиц красотой.Очи чудные так и сверкали,Но кому же сверкали они?Доблесть, молодость, сила — пленялиСердце женское в древние дни.Наши девы практичней, умнее,Идеал их — телец золотой,Воплощенный в седом иудее,Потрясающем грязной рукойГруды золота…

Время антрактаНаконец-то прошло как-нибудь.(Мы зевали два первые акта,Как бы в третьем совсем не заснуть.)Все бинокли приходят в движенье —Появляется кордебалет.Здесь позволю себе отступленье:Соответственной живости нетВ том размере, которым пишу я,Чтобы прелесть балета воспеть.Вот куплеты: попробуй, танцуя,Театрал, их под музыку петь!

Я был престранных правил,Поругивал балет.Но раз бинокль подставилМне генерал-сосед.

Я взял его с поклономИ с час не возвращал,«Однако, вы — астроном!» —Сказал мне генерал.

Признаться, я немножкоСмутился (о профан!):«Нет… я… но эта ножка…Но эти плечи… стан…» —

Шептал я генералу,А он, смеясь, в ответ:«В стремленьи к идеалуДурного, впрочем, нет.

Не всё ж читать вам Бокля!Не стоит этот БокльХорошего бинокля…Купите-ка  бинокль!..»

Купил! — и пред балетомЯ преклонился ниц.Готов я быть поэтомПрелестных танцовщиц!

Как не любить балета?Здесь мирный гражданинПозабывает лета,Позабывает чин,

И только ловят взорыВ услужливый лорнет,Что «ножкой Терпсихоры»Именовал поэт.

Не так следит астрономЗа новою звездой,Как мы… но для чего намСмеяться над собой?

В балете мы наивны,Мы глупы в этот час:Почти что конвульсивныДвижения у нас:

Вот выпорхнула дева,Бинокли поднялись;Взвилася ножка влево —Мы влево подались;

Взвилася ножка вправо —Мы вправо… «Берегись!Не вывихни сустава,Приятель!» — «Фора! bis!»

Bis!.. Но девы, подобные ветру,Улетели гирляндой цветной!(Возвращаемся к прежнему метру!)Пантомимною сценой большойУтомились мы, вальс африканскийТоже вышел топорен и вял,Но явилась в рубахе крестьянскойПетипа — и театр застонал!Вообще мы наклонны к искусству,Мы его поощряем, но там,Где есть пища народному чувству,Торжество настоящее нам;Неужели молчать славянину,Неужели жалеть кулака,Как Бернарди затянет «Лучину»,Как пойдет Петипа трепака?..Нет! где дело идет о народе,Там я первый увлечься готов.Жаль одно: в нашей скудной природеНа венки не хватает цветов!

Всё — до ластовиц белых в рубахе —Было верно: на шляпе цветы,Удаль русская в каждом размахе…Не артистка — волшебница ты!Ничего не видали вовекиМы сходней: настоящий мужик!Даже немцы, евреи и греки,Русофильствуя, подняли крик.Всё слилось в оглушительном «браво»,Дань народному чувству платя.Только ты, моя Муза! лукавоУлыбаешься… Полно, дитя!Неуместна здесь строгая дума,Неприлична гримаса твоя…Но молчишь ты, скучна и угрюма…Что ж ты думаешь, Муза моя?..

на конек ты попала обычный —На уме у тебя мужики,За которых на сцене столичнойПетипа пожинает венки,И ты думаешь: «Гурия рая!Ты мила, ты воздушно легка,Так танцуй же ты „Деву Дуная“,Но в покое оставь мужика!В мерзлых лапотках, в шубе нагольной,Весь заиндевев, сам за себяВ эту пору он пляшет довольно,Зиму дома сидеть не любя.Подстрекаемый лютым морозом,Совершая дневной переход,Пляшет он за скрипучим обозом,Пляшет он — даже песни поет!..»

А то есть и такие обозы(Вот бы Роллер нам их  показал!) —В январе, когда крепки морозыИ народ уже рекрутов сдал,На Руси, на проселках пустынныхМного тянется поездов длинных…

Прямиком через реки, поляЕдут путники узкой тропою:В белом саване смерти земля,Небо хмурое, полное мглою.От утра до вечерней порыВсё одни пред глазами картины.Видишь, как, обнажая бугры,Ветер снегом заносит лощины;Видишь, как эта снежная пыль,Непрерывной волной набегая,Под собой погребает ковыль,Всегубящей зиме помогая;Видишь, как под кустом иногдаПрипорхнет эта малая пташка,Что от нас не летит никуда —Любит скудный наш север, бедняжка!Или, щелкая, стая дроздовПролетит и посядет на ели;Слышишь дикие стоны волковИ визгливое пенье метели…Снежно — холодно — мгла и туман…И по этой унылой равнинеШаг за шагом идет караванС седоками в промерзлой овчине.

Как немые, молчат мужики,Даже песня никем не поется,Бабы спрятали лица в платки,Только вздох иногда пронесетсяИли крик: «Ну! Чего отстаешь? —Седоком одним меньше везешь!..»

Но напрасно мужик огрызается.Кляча еле идет — упирается;Скрипом, визгом окрестность полна.Словно до сердца поезд печальныйЧерез белый покров погребальныйРежет землю — и стонет она,Стонет белое снежное море…Тяжело ты — крестьянское горе!

Ой ты кладь, незаметная кладь!Где придется тебя выгружать?..

Как от выстрела дым расползаетсяНа заре по росистым травам,Это горе идет — подвигаетсяК тихим селам, к глухим деревням.Вон — направо — избенки унылые,Отделилась подвода одна,Кто-то молвил: «Господь с вами, милые!» —И пропала в сугробах она…

Чу! клячонку хлестнул старичина…Эх! чего ты торопишь ее!Как-то ты, воротившись без сына,Постучишься в окошко свое?..

В сердце самого русского краяДоставляется кладь роковая!

Где до солнца идет за порогС топором на работе кручина,Где на белую скатерть дорогПоздним вечером светит лучина,Там найдется кому эту кладьПо суровым сердцам разобрать,Там она приютится, попрячется —До другого набора проплачется!

«Эти не блещут особенным гением…»*