Соперники - Джанет Дейли

– Где эта противная девчонка? – Она сердито бросила трубку, прервав противное гудение в ухе.

Повернувшись, она бросила недовольный взгляд на портрет Келла Моргана, висевший над каминной полочкой. От въевшейся с годами пыли ярко-медный оттенок его волос потускнел, но Хэтти помнила их настоящий цвет – сколько раз она сожалела, что не унаследовала его.

Он достался этой девчонке, Маргарет.

– Надо было позвонить раньше. Не следовало ждать. – Она потянулась к золотому набалдашнику своей трости, прислоненной к столу рядом с ней. Ухватив его шишковатыми пальцами, она с силой ударила тростью о деревянный пол, давая выход обиде и ярости. – Как он умудрился так быстро ее отыскать?.. Но она его раскусит. Обязательно раскусит!

Хэтти еще раз хватила тростью об пол, и громкий звук усилил головную боль. От нее хорошо помогало лекарство, которое прописал доктор Гиббс, но Хэтти не любила его принимать. Снадобье вызывало отупение, с чем она не желала мириться, особенно сейчас, когда ей надо было подумать.

Раскинувшийся на берегу Тихого океана под пышными монтерейскими соснами Кармел Приморский издавна был любимым прибежищем писателей и художников, которых влекла его деревенская простота в сочетании с буйной природой. Бредя по запруженному туристами тротуару мимо многочисленных, ломящихся от всевозможных товаров магазинов, Флейм пришла к выводу, что подлинное очарование Кармела заключается в его эксцентричности.

Этот городок прихлопнул ладонью рекламные щиты, неоновые огни и большие торговые вывески, повернулся спиной к таким привычным удобствам, как тротуары и отделяющие их от мостовых бордюры, и, наконец, надменно пренебрег даже недостатком светофоров и знаков дорожного движения.

Однако, взглянув на витрину продуктового магазина для гурманов, Флейм поняла, что около ста пятидесяти городских магазинов гостеприимно распахивают двери не столько для местного населения, сколько для туристов, которые и являются основными покупателями. К тому же треть лавочек – это своеобразные галереи, выставляющие на продажу работы местных художников.

Кармел не был чужд прогресса, если таковой не шел ему в ущерб. Может быть, именно это нравилось Флейм больше всего, а отнюдь не внешнее очарование или живописное расположение.

– Осторожно. – Небрежно обвивавшая ее плечи рука Ченса напряглась.

В следующее мгновение он притянул ее к себе, освободив дорогу девятилетнему велосипедисту. Флейм заметила мальчика только тогда, когда тот промчался мимо, и одновременно обнаружила – надо сказать, к своему большому удовольствию, – что Ченс крепко прижимает ее к себе.

Подняв глаза, она увидела его улыбку, такую же томную и нежную, как и его взгляд.

– Нет ничего опаснее девятилетнего лихача.

– Я впервые слышу об этом, – сказала она, отчетливо осознавая, что участившееся биение ее пульса не имеет никакого отношения к только что миновавшей опасности. – По-моему, есть вещи куда опаснее, я могла бы привести пару примеров.

– Правда? – Его взгляд скользнул на ее губы, где и остановился. – А я могу привести только один пример. Надо будет сравнить наши наблюдения и посмотреть, сходятся они или нет.

– А если разнятся, то в чем, – подхватила она, непроизвольно глядя на его рот.

Он уже не так крепко держал ее за плечи, и у Флейм больше не было повода прижимать ладонь к его твердому, как камень, животу. Она неохотно опустила руку, и они продолжили прогулку по оживленной улице. Флейм по-прежнему ощущала приятную тяжесть его руки у себя на плечах.

– Проголодались?

Она чуть не рассмеялась. Его прикосновение, близость, тепло его тела вызывали в ней не просто чувство голода, а прямо-таки волчий аппетит. Но не могла же она ему это сказать.

– Чуть-чуть. Если я не ошибаюсь, где-то впереди должен быть прелестный итальянский ресторанчик. Можно заглянуть туда.

– Почему бы и нет?

Память ее не подвела, и после пятиминутного ожидания их усадили за угловой столик. Флейм улыбнулась при виде традиционной скатерти в красную клетку и бутылки «Кьянти», залитой разноцветным воском от воткнутой в нее свечи.

– Здесь ничегошеньки не изменилось, – сказала она, усаживаясь на стул и узнавая знакомую репродукцию с видом Неаполя, висевшую на стене. – В последний раз я была здесь с девчонками из университетского землячества накануне весенних каникул. Нас догнала толпа ребят из студенческого братства. И все мы зашли сюда поесть. Сначала кто-то кинул кусочек фарша, а потом все уже бросали спагетти друг другу в волосы. Эдакая баталия с применением пищевого оружия, вполне в итальянском стиле. Странно, как ресторанчик остался цел. Просто удивительно, что люди вытворяют, когда они молоды и глупы.

– Да уж.

– В каком университете вы учились? – полюбопытствовала она. – Нет, лучше я отгадаю. Когда-то у меня это здорово получалось. Где-то на Среднем Западе, верно? – Он кивнул, явно забавляясь. Она улыбнулась. – Наверняка это был не самый элитный университет, но довольно престижный. Вероятно, Огайо?

– Висконсин.

– Почти угадала.

– А вы что заканчивали?

– Беркли. – Тут ее улыбка слегка померкла, поскольку слишком мало хороших воспоминаний было связано с этим периодом ее жизни. – Мама хотела, чтобы я поступила в Вассар, ее альма-матер, но я отказалась уезжать из солнечной Калифорнии на суровый Восток. И поступила в Беркли – пристанище свободного духа всего лишь на другой стороне залива. Думаю, я выбрала его потому, что, хоть и стремилась покинуть родительское гнездо, не хотела улетать слишком далеко. И слава Богу. – Она заколебалась, потом объяснила: – На следующий год мои родители погибли в автокатастрофе.

– Вам, наверно, было очень тяжело.

– Да. Такое нельзя забыть, но постепенно я смирилась. – Как бы в подтверждение она заговорила о них не как о мертвых, а как о живых. – Жаль, что не можете познакомиться с папой. Замечательный был человек. – Она помолчала и улыбнулась. – Знаю, все дочери хвалят своих отцов, но мой был действительно замечательным. Всегда, когда я о нем думаю, вспоминаю постоянные смеющиеся искорки в глазах. Они не исчезали даже в самые серьезные моменты, а были у самой поверхности, готовые вырваться наружу.

Весело, в лад ее поднявшемуся настроению, Ченс заметил:

– Держу пари, один взгляд зеленых глазок его любимой малышки – и вы получали все, что хотели.

Она со смехом согласилась:

– За редким исключением. А вы? Каким вы были в детстве? Наверное, милый шалун, в котором сидел чертик и беспрестанно толкал его на озорство.

В ответ брови вскинулись насмешливо-вызывающе:

– А кто вам сказал, что оно у меня было?