Ночь с Марией. Рассказы - Олег Михалевич

Осторожные, из уважения к капитану, комментарии по отношению аппетитных форм буфетчицы Надежды слышать среди моряков приходилось регулярно. Удостаивались их и две другие женщины – самая старшая, тридцатипятилетняя повариха Бася, и самая молодая – двадцатилетняя дневальная Маша. Чем ближе мы приближались к теплому Средиземному морю, тем меньше плоти скрывали от мужских глаз женские наряды. Катя чаще всего располагалась на ботдеке, поближе к лазарету, тем более что у нее вдруг появились новые пациенты. Обжег руку моторист Венькин. Ни с того ни с сего захромал матрос Басов, и оказалось, что у него в паху образовался чирей, а идти на прием к молодой докторше с болячкой у самого причинного места он стеснялся, на операцию согласился только после того, как его припугнули, что может остаться без ноги. За Гибралтаром температура в тени подскочила до тридцати градусов, и народ все свободное время проводил на как-никак продуваемых палубах. Я тоже вышел прохладиться и невольно подслушал, как один из моряков, обсуждая болезнь Басова, не без зависти высказался, что и сам бы не прочь, чтобы ему докторица пощекотала в нужном месте.

– Не свалилась бы за борт. Жалко будет, если свалится. Глянь, какая попка – такие бы ножки да мне на плечи…

Над нами, на излюбленном ею ботдеке, пряталась от солнца в тени шлюпки Катя. В мало что скрывающем купальнике она опиралась на низкий планширь руками и грудью, выставив попку в нашем направлении, и слегка двигала ею из стороны в сторону для компенсации покачивания судна. И я подумал, что кое для кого гормональные расстройства явно гарантированы.

В Алжире народ присмирел. Местные женщины прятались под паранджой, прямо в порту у нас на глазах заковали в кандалы и увели болгарского моряка, которого местный араб уговорил продать бутылку водки – сухой закон! – на берегу было грязно, жарко, противно. Нас застращали рассказами о местных порядках, и наши женщины ходили одетыми по максимуму, предпочитая не сходить на берег вообще.

Катя металась по судну и, похоже, испускала какие-то флюиды, далеко разносящиеся вокруг «Иркутсклеса». В последний день к нашему борту подошел моряк и спросил, нет ли у нас доктора. У капитана очередного «трампа» сломался зуб, острый конец третий день впивается в щеку, бедолага в мрачнейшем настроении, не ест, но обращаться к арабскому эскулапу отказывается наотрез.

– Доктор у нас имеется, – ответил я, – но зубы, по-моему, не по ее части. Хотя зубы, если подумать, тоже в голове размещаются… Ладно, пойду, спрошу.

Я хотел подняться к Катиной каюте, но, вспомнив былой опыт, передумал и просто позвонил. И сказал, что вот тут с братского югославского судна просят помочь по части…

Договорить мне не удалось. Десять секунд спустя Катя стояла у трапа с плотно набитым кожаным чемоданчикам в полной готовности.

– Куда идти?

Я представил ее моему югославскому коллеге и объяснил, что судно стоит довольно далеко, отсюда не видно, поэтому сопроводить я ее не могу, но это не беда, потому как коллега прекрасно говорит по-русски, но вот сможет ли она что-нибудь зафугачить по части сломанного зуба – вопрос другой.

– Кстати, это хотя и югослав, но не «Vito», – зачем-то добавил я, и Катя посмотрела на меня так, что мне стало не по себе.

Грузовые операции заканчивались, я пошел включать гирокомпас, затем занялся картами на предстоящий переход, и о Кате вспомнил только, когда механики переключились с берегового питания на судовой дизель, и корпус привычно задрожал, наполняя наши недоразмагниченные организмы новым излучением.

Катина каюта была закрыта, на телефон она тоже не отвечала, я спустился к трапу и благополучно излеченный от чирея в паху вахтенный матрос Басов подтвердил, что докторица еще не возвращалась. Забеспокоившись, я сошел на берег и отправился на ее поиски.

Порт был довольно большой и сине-бело-красный югославский флаг обнаружился только в добром километре от нас. Я поднялся по трапу и огляделся. На борту не наблюдалось ни единой живой души. Вторгаться без спроса в чужие владения нехорошо, но выбора у меня не оставалось. Подождав минутку, я решительно отворил дверь надстройки. Внутри стояла абсолютная тишина, словно судно было покинуто подобно «Летучему Голландцу». Я старался производить как можно больше шума, громко топал, стучал в запертые двери кают, но тщетно. Ситуация была абсурдная. Я начал дергать все дверные ручки подряд, затем решил обойти судно по открытой палубе и уже спускался по трапу, когда дверь одной из нижних кают распахнулась, и мой путь преградили два не слишком дружелюбно настроенных парня.

– Что ты здесь делаешь? – спросил один из них на английском, и я, не утруждая себя переводом, ответил по-русски, что ищу капитана.

– Капитан просил его не беспокоить. Ты кто?

Разговор все больше действовал мне на нервы.

– Да плевать мне, что он просил. Мне нужен наш доктор. Женщина. Она лечила капитану зуб. Катя.

– Ах, Катя! Доктор! – один из парней злорадно, как показалось мне, улыбнулся и ушел. Второй остался меня караулить. Минуты две прошло в молчании, затем дверь каюты за моей спиной распахнулась, и первый из парней пригласил меня войти. В просторной капитанской каюте, утопая в подушках на широком диване, сидела Катя. Ее щеки раскраснелись, она заметно похорошела, повязка-бандаж на ее голове сбилась, в воздухе отчетливо витал тонкий запах запретного здесь спиртного. На столе лежал маленький напильник.

– Почему так долго? Пойдем, – не слишком приветливо сказал я, – у нас скоро отход.

– Правда? – потянулась она и по-свойски потеребила рукав сидящего с ней рядом хозяина каюты. – Ну, вот, мой босс пришел за мной. Кажется, надо идти.

В ее голосе звучала вопросительная интонация. И капитан отреагировал мгновенно.

– Она так помогла мне, так помогла! Огромное ей спасибо. Может быть, это было долго, но надо было хорошо прокипятить напильник, чтобы не занести инфекцию. Зато теперь мой зуб, как новый! Пусть она побудет еще немного, хотя бы полчасика, я потом ее провожу.

– У нас нет ни полчасика, ни даже пяти минут. Судно отходит, нам надо срочно вернуться на борт. Пошли.

Я требовательно протянул к Кате руку, и она послушно встала.

На обратном пути Катю слегка покачивало, я придерживал ее за руку чуть выше локтя и молчал, стараясь не слишком вслушиваться в сбивчивые слова о том, что она, в конце концов, свободная женщина и ее долг врача помогать всем, чем она может, каждому пациенту, какой бы национальности он не был. И что югославы, хотя и тоже люди соцлагеря, но не такие зануды, как наши, и вообще, разве человек не вправе сам выбирать, что ему и с кем…

– Ну ладно, ладно, это я так, пошутила, – замахала она руками, когда я остановился и в упор посмотрел на нее, – не сердись. Ну не могу я ловить женихов на «Иркутсклесе», как остальные, не-мо-гу! Да и кого? Ты же меня не возьмешь, правда?

– Послушай, Катя, ты на самом деле классная девушка, можно даже сказать, э-э…

– …офугенная женщина! – подхватила она, а затем приподнялась на цыпочки, обхватила меня руками и поцеловала в шею, выше было не достать, потом расхохоталась и быстро зашагала к поджидавшему нас судну.

Я не сердился.

Последним нашим пунктом назначения перед возвращением домой был Гент, где мы загружали металл для корпусов отечественных автомобилей жигули. При маневрировании в порту мне показалось, что на одном из «трампов», чем-то похожих на Vito, развевается югославский флаг, но не придал этому особого значения и вспомнил о нем, только когда после отхода из порта обнаружилось, что нашего доктора на судне нет.

Все ее вещи оказались на борту, признаваться, что, вопреки инструкции, перед отходом из Гента полное наличие экипажа не проверили, никому не хотелось, зато вспомнили, что она любила подолгу выстаивать, опираясь на низкий планширь ботдека, и официальной версией стало ее предполагаемое в результате качки падение за борт. Для порядка «Иркутсклес» даже вернулся миль на десять назад, и весь экипаж в быстро наступающей темноте внимательно вглядывался в холодные воды Северного моря.

Я эту версию не оспаривал, и об отсутствии в ее каюте маленького кожаного чемодана с медикаментами не распространялся. А просто верил в ветер Катиной удачи. И в то, что ее парашютики обеспечат нашему доктору мягкую посадку и наши пути с ней когда-нибудь еще обязательно пересекутся.

Холостой выстрел

– Знаешь, что это такое?

Саша выжидающе смотрел на меня. На нем был заметно укрупняющий тощую фигуру просторный пиджак с накладными плечами в желто-черную клетку поверх красной битловки и зауженные коричневые брюки. Коротко стриженные волосы русого цвета, словно вздыбленные ветром, стояли затейливым хохолком. Ноги украшали замысловатые коричневые штиблеты. Наверное, именно так и должен был выглядеть спецкор очень популярного журнала «Огонек». Днем ранее он взял у меня интервью, я покатал его по Риге на новенькой девятке, потом мы часа два посидели в только-только появившемся кооперативном кафе и, казалось, сдружились навеки. Но парень он был зубастый, палец в рот не клади, и в вопросе его определенно таился подвох.