Альбинос (сборник) - Андрей Левицкий

– Так чего ж не полетишь? – спросил я.

– Так за некрозом он, на Урале, далеко. Причем некроз к нам ползет, расширяется полоса. Когда-то ваще рванул, ажно Арзамас накрыл почти, мы тогда с Разиным хорошо повеселились, особливо я… – Он ухмыльнулся воспоминанию. – Плесень эта некрозная между Уралом и Пустошью разлеглась, «Каботажник» мой не сдюжит щас такой путь, но вот ежели я кремний раздобуду и солнечные батареи поставлю… Вот тогда полетаем!

За столиками на крыле никто не сидел. Звук шагов далеко разносился по гигантскому помещению.

– А внутрь как попасть? – спросил я.

– Да вон там проход.

Под большим тяжелым хвостом самолета виднелась широкая, как улица, аппарель, ведущая в недра самолета. Встав на нее, я окинул взглядом протянувшийся через весь ангар корпус и понял, что на боку его нарисованы большие буквы.

– Мри… – прочел я. – Совсем стерлись. Мрия, что ли?

– Вроде того, – ответил Чак, запрыгивая на край аппарели. – Мрия, ага.

– Что это значит?

– Может, название старое этой штуковины. Теперь она «Крылатая могила» – да и ладно.

Если раньше внутри «Крылатой могилы» были какие-то перегородки, то теперь осталась только одна, далеко в носовой части, и когда мы вошли внутрь, взгляду открылась длинная полутемная труба. Горели две лампы – одна над входом, вторая у стойки. Сначала я не понял, из чего та сделана, но когда вслед за Чаком подошел ближе, увидел, что это автомобильные шины. Они лежали столбами, поверх шли листы жести. За стойкой маячила фигура бармена.

– Ну вот, – встав в проходе между столами, Чак повернулся кругом и сделал широкий хозяйский жест. – Вот она, «Крылатая могила», про которую татуированная твоя толковала. Ну, и чё дальше? Чё теперь делать будем?

– Людей совсем мало, – заметил я.

Сбоку от стойки на железном бочонке устроилась босоногая девочка в коротких бриджах, завязанной на животе рубашке без пуговиц и большом, явно не по размеру, берете, подвязанном лентой. Из-под него на плечи гривой спадали тонкие косички необычного ярко-желтого цвета.

Всего несколько человек сидели за столами. В углу под стойкой кто-то спал на составленных табуретах, накрывшись покрывалом в черно-белую клетку.

– Барыги всякие дела решают, – презрительно бросил Чак. – Щас делишки обстряпают и свалят ночью из Херсон-Града. Война войной, а денежки счет любят.

– Почему отсюда все не уедут, если понятно, что гетманы сильнее? – спросил я.

– Ну, надежда отбиться все же есть. И потом, простому люду куда деваться? Вокруг же равнины да поселки небольшие. Мутафаги, бандиты. До ближайшего поселения ты доберешься, только ежели машиной хорошей владеешь… да и то лучше караваном. Мы с тобой между ущельем и Херсон-Градом вообще-то случайно так легко проскочили. А скорее даже, думаю, не случайно – просто кетчеры да людоеды перед отрядами гетманов разбежались. Ну вот, купцы эти договорятся щас и вместе отсюда уедут. А тем, у кого машин нет, или в караван затесаться какой не удалось, делать нечего, только город свой защищать. Ладно, чё торчать тут. Давай уж сядем, раз пришли, выпьем и обмозгуем, как нам далее быть.

Когда мы заняли стол, девочка слезла с бочонка и подошла к нам, по-взрослому сложив руки на груди. На поясе ее в маленьких ножнах висел кинжал, на другом боку – граната, ребристый корпус с блестящей трубкой запала в кожаном кармашке.

– Ну, чё будете? – спросила она, поправляя берет. У девочки было розовощекое лицо с тонким, едва заметным шрамом на треугольном подбородке и маленькие оттопыренные уши.

– У меня денег нет, – предупредил я.

– Вот как! – ребенок повернулся к Чаку. – И у тебя? А чего же вы приперлись, бродяги?

Карлик, быстро вытянув руку, щелкнул ее по лбу, и девочка отскочила. Берет слетел, косички с вплетенными в них разноцветными нитями рассыпались по плечам. Она почесала макушку, тряхнула головой, отчего косички задергались, как колосья пшеницы на сильном ветру, и снова нахлобучила берет на голову.

– Ты, значит, крутой у нас? – презрительно спросила она у Чака.

– Водку тащи, малая, – велел он. – И закуску. Мясо, хлеб, грибов. Побыстрее.

– Да ежели денёг у вас нету…

– Есть у меня деньги.

– Да-а? Ну ты сам смотри, малой. Если обманете, то Матфей вас… – Она мотнула головой в сторону стойки. – У него дубинка знаешь какая большая? Примерно как ты весь целиком и даже побольше.

– Неси быстро, сказал.

Девочка зашагала было к стойке, но сразу вернулась обратно.

– А мясо какое подать, бродяги?

– А какое есть? – спросил я.

– Ну, значит, – она принялась загибать пальцы, – крысиные котлеты, мутафажья отбивная, шашлычки из пустырных курочек и еще эта… кабанятина.

– Свинина, что ли?

– Не! – она помотала головой. – Матфей кабанчика вчера прибил, не свинку.

– Тащи кабанятину, – решил Чак.

Она побежала к стойке, но на полпути остановилась, быстро оглянувшись на меня, пошла дальше медленно, с достоинством топая босыми пятками по грязному полу и преувеличенно сильно, будто взрослая, виляя бедрами.

– Когда Бурчун починит «Каботажник»? – спросил я.

Чак повесил ремень обреза на спинку, отодвинул стул подальше и положил ноги на край стола, для чего ему пришлось задрать их чуть ли не выше головы. Стянул с нее шерстяную шапочку, бросил на стол.

– К утру. Всю ночь работать будет, я ему семь гривней за это… Да и мне тут торчать долго нельзя, надо идти помогать. Так что? Вот мы в «Крылатой могиле» твоей. Чё дальше?

– Не знаю. – Ослабив шнурок, я немного сдвинул назад капюшон. – Не понимаю, почему Мира…

– Вот вам, жрите на здоровье. – Неслышно подошедшая девочка брякнула на стол две миски, одну с кусками холодной кабанятины, вторую с хлебом и грибами – маслянистыми, какого-то подозрительного сизоватого оттенка. Рядом она поставила бутылку и пару кружек. Наклонившись к столу, зашептала:

– И пейте тоже, тока быстро, мы сегодня рано закрываемся. Гетманы на нас войной идут, а они кушать приперлись, дурни!

Выпрямившись, девочка покосилась на торговцев и добавила уже громко:

– А тебе, малой, вот, подуха под задницу подложить, а то ты ж еще меньше меня.

На колени Чака полетела облезлая подушка. Он только хмыкнул в ответ. Юная разносчица исподтишка глянула на меня и зашагала назад к стойке, что было сил виляя бедрами.

Сняв ноги со стола и подложив под себя подушку, карлик схватил из миски кусок мяса побольше. Вилок нам не принесли, но это не помешало мне последовать его примеру. Капюшон мешал, я еще ослабил шнурок и почти целиком сбросил брезент с головы. Некоторое время мы усиленно жевали, потом Чак потянулся к бутылке, и тут со стороны стойки донеслось звонкое:

– Ты куда? Стой! Не лезь к ним, не лезь к бродягам, говорю! Дэу, назад!

Раздался звук шагов – довольно необычный звук. Он напоминал шум, с которым работает старый, давно не знавший смазки поршень.

Чак приподнялся на стуле, оглядываясь, я посмотрел над его головой.

– Киборг, – сказал карлик. – Расплющь меня платформа, киборг!

Одетый в серую телогрейку и ватные штаны, обрюзгший краснолицый мужик шагал к нам. Покрывало в черно-белую клетку он скрутил жгутом и обвязал вокруг поясницы. На голове его была шапка-ушанка, правая штанина обрезана немного ниже колена. Под нею скрипел, щелкал, лязгал и дребезжал механизм, состоящий из кривых штанг, шестерен, покатого наколенника, пружин и поршня. Сбоку в захвате из проволоки висела пузатая масленка.

– Да не простой киборг – пьяный, – продолжал Чак. – Чего только в Херсон-Граде не увидишь.

Киборга покачивало. В правой руке он держал большой железный чайник с вмятиной на боку и, часто прикладываясь к сплюснутому на конце носику, очень целенаправленно шкандыбал в нашу сторону. Следом семенила разносчица, дергала его за телогрейку и повторяла:

– Дэу, хватит! Тебя Матфей выгонит, ты что, не понимаешь? И Орест за тебя уже не заступится. Дэу, железка ты электронная, не приставай к ним!

Не обращая на нее внимания, киборг приблизился к столу.

– Ты! – просипел он испитым голосом и ткнул чайником в мою сторону. – Что ты себе думаешь, мутант? Дэу ждет тебя здесь седьмую декаду!

* * *

От него разило, как от самогонного аппарата. Хлопнув ладонью по тусклому покатому наколеннику, киборг объявил:

– В ногах правды нет, особливо в такой, как у Дэу. Инка, тащи стул.

– Сам себе тащи стул, дурень ржавый! – выкрикнула она. – Дед сказал следить за тобой, чтоб неприятностей никаких, а ты… У-у! – погрозив киборгу кулаком, девочка вернулась к стойке, что-то бормоча.

– Вот дщерь нрава беспокойного… – Поставив чайник на стол, Дэу пошел за стулом, и я понял, что у него нет левой руки. Вернее, что-то там в рукаве пряталось, но оттуда не торчала кисть.

Скрипя, лязгая, оставляя за собой слабый запах машинного масла, он пересек центральный проход и взял один из стульев, стоявших под другой стеной. Пошел обратно, но, не дойдя до нас, стал заваливаться вперед, кренясь медленно и величественно, как старое дерево. Соскочив со стула, Чак поддержал его, однако ясно было, что карлику с Дэу не сладить, и мне тоже пришлось вставать. Я схватил киборга за плечи. Чак вырвал из его руки стул, поставил, и я усадил Дэу верхом. Киборг воспринял это как должное. Благосклонно что-то промычав, он взялся за ржавую ручку чайника и пробубнил: