История цивилизации в Европе - Франсуа Гизо

Теперь, доказав действительность такого отделения и определив его пределы, посмотрим, как управляла христианская церковь, каким образом она действовала на народы, подчиненные ее власти. Что предпринимала она, с одной стороны, для умственного развития человека, для нравственного усовершенствования отдельных лиц, с другой – для улучшения общественного быта?

Что касается до развития отдельных лиц, то оказывается, что в рассматриваемое нами время христианская церковь не много заботилась о нем: она старалась внушить сильным мира более мягкие чувства, более справедливости, более гуманности в их отношениях к слабым; в слабых она поддерживала нравственную жизнь, чувства, надежды, высшие тех, на которые обрекла их повседневная их деятельность. Но для личного развития в собственном смысле этого слова, для облагораживания и возвышения духовной природы человека, христианская церковь сделала немного, по крайней мере в отношении к мирянам. Все, что она сделала в этом направлении, ограничивалось только средою церковного общества; она много заботилась о развитии духовенства, об образовании священников; для них у нее были школы и все учреждения, какие только возможны были во время печального состояния тогдашнего мира. Но это были учреждения церковные, предназначенные для образования духовных лиц; вне этой сферы, влияние церкви на прогресс идей и нравов было косвенно и медленно. Без сомнения, христианская церковь возбуждала всеобщую умственную деятельность, открывая широкое поприще для всякого, кого признавала способным служить ей; но в этом и заключается почти все, что она делала в то время для умственного развития людей, не принадлежавших к церковному обществу.

Несравненно обширнее и действительнее было, по моему мнению, влияние церкви на улучшение общественного быта. Несомненно, что она упорно боролась с важнейшими недостатками этого быта, например с рабством. Многие утверждали, что уничтожением рабства в новом мире мы вполне обязаны христианству. Я нахожу это мнение преувеличенным: рабство долго существовало в недрах христианского общества, не возбуждая в нем большого удивления или сильного негодования. Необходима была масса причин, сильное развитие других идей, других основ цивилизаций, чтобы уничтожить это страшное зло, эту несправедливость из всех несправедливостей. Однако и церковь, несомненно, способствовала ограничению рабства. Вот неопровержимое тому доказательство: в разные эпохи большая часть формул отпущения на волю имела религиозное основание; освобождение рабов почти всегда совершалось во имя религиозной идеи, надежд на будущее, духовного равенства людей.

Усилия церкви направлены были также к уничтожению множества варварских обычаев, к улучшению уголовного и гражданского законодательства. Вам известно, до какой степени это законодательство, несмотря на некоторые содержавшиеся в нем семена свободы, было в то время нелепо и пагубно; вы знаете, что лишенные смысла пытки, судебный поединок, простая присяга нескольких лиц считались единственными средствами к обнаружению истины. Церковь старалась заменить их другими, более разумными, более законными способами. Я уже сообщал о различии, которое существует между вестготскими законами, составляющими по большей части произведение толедских соборов, и законами других варварских народов. Сравнивая их, нельзя не заметить огромного превосходства постановлений церкви в деле законодательства, справедливости во всем, что относится к отысканию истины, к улучшению судьбы человеческого рода. Конечно, большая часть этих постановлений заимствована из римского законодательства, но они погибли бы, если бы христианская церковь не охраняла и не защищала их, если бы она не заботилась об их распространении. Идет ли дело, например, об употреблении присяги в судопроизводстве, – откройте закон вестготов и вы увидите, с какою мудростью установляется в нем этот обряд.

Судья должен для лучшего изучения дела спросить сначала свидетелей, а потом исследовать письменные документы, чтобы таким образом истина открылась с большею достоверностью и чтобы не так легко представлялась необходимость в присяге. Отыскание истины и права требует, чтобы документы обеих сторон были рассмотрены во всей подробности и чтобы обряд присяги, угрожающий тяжущимся, назначаем был внезапно и неожиданно. Пускай тяжущиеся призываются к присяге только в таких делах, в которых судья, несмотря на все усилия, не откроет ни одного документа, ни одного доказательства, ни одного достоверного признака истины.

В уголовном законодательстве отношение наказаний к преступлениям определено на основании довольно точных философских и нравственных основ. Оно представляет нам результат усилий просвещенного законодателя, который борется с грубой силою и дикими нравами варваров. Глава De coede et morte hominum[12], в сравнении с соответствующими законами других народов, служит весьма замечательным тому примером. У других народов, важность преступления определялась почти исключительно происшедшим от того убытком, и наказание состояло в том материальном вознаграждении, которое вытекает из мировой сделки. У вестготов преступление приведено к своему настоящему нравственному элементу, т. е. к умыслу. Различные оттенки виновности – случайное, невольное убийство, убийство по неосторожности, убийство, которому предшествовал вызов, убийство с заранее обдуманным намерением или непредумышленное – разграничены и определены с такою же почти точностью и ясностью, как и в наших кодексах, и различные наказания установлены с довольно справедливою постепенностью. Правосудие и справедливость законодателя пошло еще дальше. Он пытался если не уничтожить, то по крайней мере смягчить эту неравномерность законной оценки людей, которая была принята в других варварских законодательствах. Единственное различие, сохранившееся в вестготских законах, – эторазличие между свободным человеком и рабом. По отношению к свободным людям степень наказания не зависит ни от происхождения, ни от звания убитого, но единственно от нравственной виновности убийцы. По отношению к рабам, не решаясь совсем отнять у господина право жизни и смерти, законодатель по крайней мере хотел ограничить его, обставляя действие его гласностью и правильными формами. Я считаю необходимым привести самый текст закона:

Если никакой преступник или участник в преступлении не должен оставаться безнаказанным, то не следует ли тем более наказывать того, кто по злобе и легкомыслию убил человека? А так как господа, в гордости своей, часто лишают жизни своих рабов, без всякой вины со стороны последних, то необходимо совершенно уничтожить это беззаконие и постановить, чтобы настоящее правило на вечные времена было соблюдаемо всеми. Господин или госпожа ни в каком случае не могут без публичного суда лишить жизни никого из своих рабов или подчиненных, мужеского или женского пола. Если раб или другой какой-либо служитель совершит преступление, которое может навлечь на него смертный приговор, то господин или его обвинитель должен известить о том местного судью, или же графа, или герцога. После обсуждения дела, если преступление будет доказано, то преступник да подвергнется, или чрез посредство судьи, или чрез посредство господина, заслуженной им смертной казни, таким, однако, образом, что если судья не захочет сам предать смерти преступника, то должен произнести над ним письменно смертный приговор, и тогда от господина будет зависеть убить раба или оставить ему жизнь. Правда, если бы раб, с неукротимою дерзостью, сопротивляясь господину, ударил или покусился ударить его оружием, или камнем, или чем-либо другим, а господин, защищаясь, убил бы раба в гневе своем, то господин нисколько не подлежит наказанию за убийство. Но должно будет доказать, что дело происходило именно таким образом, и доказать свидетельством или присягою рабов, мужеского или женского пола, присутствовавших при том, и присягою самого лица, совершившего убийство. Но кто по одной только злобе, собственною ли рукою или рукою другого, убьет своего раба без публичного суда, тот будет объявлен бесчестным, лишен права быть свидетелем, принужден провести остаток жизни в изгнании и раскаянии, а имущество его перейдет к ближайшим родственникам, которым по закону принадлежит право наследства.

В учреждениях церкви есть факт, на который до сих пор вообще не обращали еще настоящего внимания – это система наказаний, система, в настоящее время тем более достойная изучения, что она в отношении к принципам и приложению уголовного права почти вполне согласна с идеями новейшей философии. Изучая сущность церковных наказаний, публичного покаяния, занимавшего в ряду этих наказаний главное место, вы увидите, что главною задачею их было возбуждение в душе преступника раскаяния, а в свидетелях – нравственного страха, внушаемого примером. Кроме того, мы находим здесь и другую идею – идею искупления. Я не знаю, вообще говоря, можно ли отделять идею искупления от идеи наказания, и не содержит ли в себе всякое наказание, независимо от потребности вызвать раскаянье в преступнике и предупредить подобные преступления, тайную и настоятельную потребность искупить совершенное зло. Но оставляя в стороне этот вопрос, нельзя не убедиться, что раскаянье и пример – вот цель, к которой стремится церковь во всей своей системе наказаний. И не такова ли цель истинно философского законодательства? Не во имя ли этих самых начал просвещеннейшие публицисты прошедшего столетия и нашего времени требовали реформы в европейском уголовном законодательстве? Почитайте их сочинения, Бентама например, – вас поразит сходство предлагаемых ими мер наказания с мерами, которыми пользовалась церковь. Без сомнения, публицисты ничего не переняли у церкви, а церковь в свою очередь едва ли предполагала, что пример ее когда-либо будут приводить в подтверждение планов наименее набожных философов.