Катастрофы под водой - Николай Мормуль

Что же произошло? В одной из ракетных шахт произошла утечка окислителя и взрыв. В конечном итоге возник пожар в ракетном четвертом отсеке, локализовать огонь не удалось. Он распространился по кораблю. Часть личного состава отравилась парами топлива и продуктами горения. Командовал лодкой в том походе капитан второго ранга Игорь Петрович Британов. Был дан приказ покинуть четвертый отсек и перебраться в пятый. Троих — капитана третьего ранга А.Петрачкова, матросов Смоглюка и Харченко, вынесли в бессознательном состоянии. Вскоре они скончались.

Подводная лодка всплыла, и в действие ввели второй борт энергоустановки. Пожар в четвертом отсеке не стихал, несмотря на поступление воды. Более того, произошло короткое замыкание и сработала аварийная защита реактора правого борта. Сигнализация, выведенная на пульт, свидетельствовала: две компенсирующие решетки не дошли до требуемого нижнего положения... Нужно было попытаться опустить решетки вручную, иначе в любую минуту реактор мог запуститься. Ничего сложного, впрочем, не требовалось. Достаточно было найти место, куда вставляется специальный ключ, и повернуть его до упора. Однако в отсек трижды посылали аварийные партии - каждый раз они возвращались ни с чем. Трудно представить себе экипаж, в котором моряки реакторного отсека не знают, куда надо вставлять ключ. Тем не менее факт есть факт.

Оставалась последняя надежда. В седьмом отсеке служил опытный матрос Сергей Анатольевич Преминин, один из трюмных, непосредственно обслуживающих реактор. Он-то и отправился в одиночку в отсек и через некоторое время доложил по трансляции на пульт управления главной энергоустановки: «Работы выполнены!». Все облегченно вздохнули: худшего не случится. Но случилось непредвиденное - в результате пожара произошел разрыв системы воздуха высокого давления, и этот воздух проник во все отсеки. Подводники, борющиеся с пожаром, сразу почувствовали себя, как в снижающемся самолете. Само по себе повышенное давление не представляло опасности, достаточно было продуть уши. Беда заключалась в другом. Поскольку давление в соседних отсеках повысилось, выходные люки реакторного отсека не открывались: в этом единственном необитаемом отсеке давление оставалось на уровне 1 атм. И одному человеку было просто не под силу открыть выходной люк. Конечно, каждый подводник, от командира до матроса, знает, что необходимо сделать, чтобы отдраить переборочную дверь - надо открыть клапана выравнивания давления. Но Преминин был слишком ослаблен угарным газом, чтобы самостоятельно добраться от крышки реактора до клапанов...

На помощь Преминину направили аварийную партию, но и она не смогла вызволить матроса. Между тем ситуация в соседнем отсеке настолько осложнилась, что посылать аварийные партии вообще стало слишком рискованно, они могли и не вернуться.

Я не могу без боли комментировать этот трагический эпизод. Отсек держал Перминина, словно капкан. В течение долгого времени на пульте управления ГЭУ и центральном посту слушали его слова и сдерживаемые всхлипывания. С Сергеем говорили командир БЧ-5 и командир первого дивизиона, но матрос понимал, что он обречен...

Лодка медленно, но неминуемо продолжала увеличивать осадку на ровном киле. Экипаж эвакуировали на ботах на советские суда. Командир остался в рубке вместе с девятью членами экипажа, чтобы до конца бороться за живучесть корабля. Но когда субмарина, оголив винты, начала зарываться носом и рубку стало захлестывать волной, подводникам пришлось покинуть корабль. В реакторном отсеке остался один матрос Преминин. Что испытывал этот здоровый, находящийся в полном сознании человек, пожертвовавший собой, чтобы не допустить в неопределенном будущем цепной реакции на дне океана? Увы, этого мы не узнаем никогда... Дифферент нарастал, потом погас свет, лодка начала погружаться и еще задолго до того, как она легла на дно на глубине 5000 м, океан сплющил ее корпус, как тюбик зубной пасты.

Главком докладывал трижды

О том, как восприняло это происшествие руководство страны, рассказал в своей книге «Атомный подводный» Главнокомандующий ВМФ адмирал флота Владимир Николаевич Чернавин, последний Главком ВМФ Советского Союза. Он пишет:

«Командир корабля капитан второго ранга Британов доложил нам о пожаре на „К-219“, когда уже стало ясно, что локализовать огонь не удается и стратегическая лодка, вынужденно нарушив свою скрытность, всплыла на поверхность. Получив первый сигнал об аварии, я, как можно более срочно, сделал доклад министру обороны С.Л. Соколову. Он спросил обеспокоенно:

- А что там случилось и как?

- Еще не знаю, разбираемся, - ответил я.

- Разбирайтесь!

Разговор получился короткий, довольно спокойный. Хотя я себя чувствовал отвратительно. Надо же, такая неприятность, подобных аварий у нас давно не случалось и, конечно, входить в должность с таким происшествием — не позавидовать самому себе.

Продолжал докладывать министру обороны о том, что нам становилось известно. Создал группу из флотских специалистов и Специалистов промышленности, которая по мере поступления Информации вырабатывала рекомендации и меры по спасению корабля. Вдруг мне позвонили из секретариата ЦК:

- Завтра в 10 часов будет заседание Политбюро, где Вас будут слушать по поводу аварии на подводной лодке. Ваш вопрос значится первым. Необходимо подготовить короткий доклад.

Я, разумеется, не предполагал, что меня будут слушать. Воспринял это с беспокойством, но понимал, что тяжесть аварии соответствует вниманию такого уровня. Лодка стратегическая, на борту 16 ракет со спецзарядами, ядерные торпеды, два реактора. Случилась неприятность недалеко от США, да еще накануне встречи М.С. Горбачева с Р. Рейганом в Рейкьявике. То есть политический резонанс может быть весьма серьезным. Свою задачу, готовясь к заседанию Политбюро, я видел в том, чтобы коротко, доходчиво, без специальных подробностей рассказать на основе той информации, которой мы располагали, что же произошло на атомоходе. Так и сделал. Слушали меня очень внимательно и, как я убедился, с пониманием, о чем идет речь. Об этом свидетельствовали и задаваемые вопросы. На Политбюро даже спрашивали об опасности выделения водорода из аккумуляторных батарей. Я пояснил, что водород, смешиваясь с воздухом, образует гремучий газ...

Вопросы задавали М.С. Горбачев, Н.И. Рыжков, Е.К. Лигачев, Л.Н. Зайков, Ю.Д. Маслюков. Я говорил, что сейчас главное не дать подводной лодке затонуть. Опасность в том, что горящие отсеки задраены, поэтому бесконтрольны, так как на лодке, к сожалению, нет приборов, по которым можно было бы следить за состоянием покинутого личным составом отсека. Пожар же в отсеке страшен еще и тем, что выгорают сальники многих забортных устройств и возникает возможность поступления воды из-за борта. Все всё понимали, обстановка была деловой, спокойной, что, конечно, позволяло более взвешенно и обстоятельно анализировать ситуацию. Довольно спокойно вел себя в этой критической для Вооруженных Сил обстановке министр обороны. Я сам ему звонил дважды в день. Иногда ему приходилось давать долгие объяснения... На следующий день меня опять слушали на Политбюро.

А в третий раз я докладывал членам Политбюро, когда лодка уже затонула. Все внимание было сосредоточено на вопросах: безопасны ли торпеды, ракеты, реакторы? Насколько вероятен ядерный взрыв, взрыв реактора? Каковы могут быть масштабы радиоактивного заражения? Я давал теперь уже подробные разъяснения. Для анализа обстановки привлекались ученые самого высокого ранга. Там же рассматривался вопрос об официальном сообщении. Как известно, оно было кратким.

Для выяснения причин аварии и гибели лодки была создана Государственная комиссия во главе с членом Политбюро Л.Н.Зайковым. Но, какова бы ни была первопричина аварии, далее командир и экипаж допускали много ошибок, и, прежде всего, не сумели локализовать пожар, допустили его развитие и загазовывание всего корабля токсичными продуктами сгорания. Еще перед выходом в море у них случились незначительные утечки окислителя в одной из шахт. Неисправность устранили, не придав особого значения. Когда окислитель проявил себя в море, они посчитали, что это еще не авария, что снова возникла неисправность, которую уже устраняли. Было упущено время, а далее авария развивалась неудержимо. Но и потом можно было избежать многих ошибок. В частности, лишь потому, что не были приняты меры предосторожности, некоторые моряки получили отравление.

В общем. Государственная комиссия пришла к выводу, что в аварии и ее последствиях вина личного состава превалировала». Гибель «К-219» стала первой военной катастрофой эпохи перестройки. Однако уроки Чернобыля советскими руководителями уже были усвоены. Москва незамедлительно поставила в известность Вашингтон, что произвело благоприятное впечатление за океаном. «Если бы Горбачев сохранил стандартную для Советского Союза секретность и опровергал катастрофу вопреки очевидным фактам, он, возможно, породил бы недоверие к встрече в верхах», - писала в те дни газета «Нью-Йорк Таймс».