Багряные зори - Иван Логвиненко

В полдень проснулся, густо сдобрил корку хлеба крупной солью и съел ее медленно, запивая холодной водой. Матери не было дома: наверное, пошла проведать соседей, которые прятались от немцев в погребе.

Потом достал с печки мешочек, положил в него краюху хлеба, кусочек сала, что мать приберегла на черный день, две луковицы, завязал в тугой узелок, сунул за пазуху и быстро вышел из хаты.

Прошел разбитую железную дорогу, добрался к насаждениям.

— Ложись! — словно выстрел раздался из-за куста, и на него уставился черный глаз автомата.

Володя лег.

Неуклюже ступая соломенными лаптями по снежному насту, подошел солдат. Ощупал карманы, вытащил из-за пазухи узелок, развязал. Губы растянулись в довольной улыбке:

— О! Шпик, хлеб, цибуля! Зер гут!

Привязал узелок к поясу с металлической пряжкой, на которой Володя прочитал: «Готт мит унс!»[16]

— Чего ходишь? — угрожающе спросил фашист.

— Сестренку ищу, — сказал Володя.

— Сестру? Ауфштеен, вставай! Шнель! Шнель!

Толкнул прикладом в спину и повел на другую улицу, вьющуюся на гору, с которой все видно как на ладони. Во дворе подошли к погребу, оттуда выглянула испуганная женщина. Гитлеровец ее спросил:

— Вы этот мальчишка знайт?

— Знаем, знаем, а как же! Это ж наш, Володя Бучацкий, — заторопилась женщина.

— Он ищет сестру. Он имеет сестру?

— Имеет, имеет.

— Помоги ему найти сестру!..

Немец направился к лесополосе. Возле пояса Володин харч, через плечо перекинут мешочек, чем-то туго наполненный, а к нему привязан котелок с флягой.

— Курощупы проклятые! — с ненавистью шепчет женщина. А к Володе: — Ты сам ищи сестренку, а то и меня с тобой черт попутает. Зачем ищешь приключения?..

Завтракал Володя по другую сторону реки. Вместе с капитаном.

— Ну, а теперь рассказывай, — попросил командир.

— Прямо за лесонасаждениями — немецкие часовые, — с волнением начал Володя. — Один меня задержал, а потом отпустил… В овраге, за хатами, видел орудия. Лошади стоят в сараях, солдаты — в хатах, а хозяйка — в погребе. На горе, рядом с высоким осокорем, его видно отсюда, под навесом закопан танк, а подальше метров на двадцать — еще один. Там, где улица выходит на широкую дорогу, за хатой стоит машина. Над нею антенна, а к хате с трех сторон провода протянуты. Возле дверей немец с автоматом как столб торчит. На колхозном дворе, за фермами, пятнадцать автомашин, покрытых брезентом, а возле них солдаты…

Капитан обратился к телефонисту:

— Вызовите пятнадцатого из «Бури»!

Через минуту телефонист передал комбату трубку:

— Пятнадцатый на проводе.

— Немедленно ко мне! Огурцы подвезли?.. Хорошо!.. Жду. Не успел Володя доесть котелок густой каши, которой его угостил телефонист, как на пороге выросла коренастая фигура.

— Товарищ сержант? — от удивления вскрикнул Володя, быстро вскочил на ноги и, смутившись, сразу умолк.

На погонах Воронина, которого они с матерью спасли в страшную осень 1941 года, сверкали три звездочки. Воронин бросился к Володе, крепко прижал его к себе и только потом, поставив парня на ноги, взял под козырек и четко отрапортовал капитану:

— Командир третьей батареи старший лейтенант Воронин по вашему приказанию явился! Только что подвезли еще по два боекомплекта на каждое орудие!

…Первый раз в жизни Володя был на наблюдательном пункте.

Рядом находились капитан — командир батальона и командир батареи Воронин.

— Как вы поседели… — удивился мальчишка.

— Люди на войне, Володя, рано седеют, — печально произнес капитан. — Ну показывай!

Володя жадно припал к стереотрубе, пристально вглядываясь в знакомые места. Слева широко раскинулся пруд, за ним — колхозный двор. Здесь на дворе Володя впервые увидел Божко и слушал его выступление. За двором — ферма.

— Орудия как раз за этим садом, за той высокой акацией, метр'ов пятьдесят, наверное, от поля, — уверенно объясняет Володя.

Командиры делают на планшетке соответствующие пометки.

Все неприятельские цели, обнаруженные Володей — танки, пушки, автомашины, вражеский штаб, — были нанесены на карту.

Вызвал полковник капитана, а Воронин остался с Володей.

— Ну, разведчик, — улыбнулся Воронин, — встретились! Расскажи, как вы здесь бедствовали.

Не торопясь, как взрослый, говорит Володя сначала о матери, о деде Михаиле, потом о ребятах из Молчановки — словом, обо всех.

Слушает Воронин мальчугана внимательно, не перебивает.

— А вы ничего про Аркадия Петровича не слышали? — закончив, спросил Володя.

— К сожалению, нет. Ходили слухи, будто бы остался он в партизанском отряде.

Ночью Вороний провел Володю к переднему краю.

— Не ходи по селу без дела! — строго приказал ему командир! — Все указанные тобой вражеские объекты будем уничтожать. Потом встретимся. Иди!

А Володя не уходил.

— Чего ты?

— Иван Петрович, дайте мне, пожалуйста, на память звездочку.

— Звездочку? — переспросил Воронин. — Это можно. — Снял с шапки красную пятиконечную звезду, протянул ее Володе, крепко на прощание прижал к себе мальчишку, потом слегка подтолкнул вперед: — Ну, разведчик, тебе пора!

* * *

На третий день вздрогнула, загудела под ногами земля. Выскочил Володя из погреба.

Стреляли из-за речки.

За железной дорогой все застлано завесой пыли. Медленно к небу поднималось желтое облако дыма, как раз на том месте, где Володя видел танки, автомашину с антенной, часового возле двери.

Фьюй, фью-у-у… — свистели над головой снаряды. А там, на горе, сначала вырастали черные кусты, потом раздавались взрывы, и эхо далеко разносило их оглушительный гул.

Огненный шквал нарастал. Основной удар был направлен на объекты, указанные Володей.

Здесь, ближе к переднему краю, засуетились немцы. Выбегали из жарко натопленных хат, залегали в окопах, на ходу заряжали оружие, готовили к бою гранаты — ждали атаки.

Но никакого наступления не было.

Артиллерийский обстрел внезапно прекратился. И сразу наступила какая-то необычная, жуткая тишина.

…Третий раз в ночное время переходит Володя нейтральную полосу — ничью землю. Но почему ничью? Это же наша земля, родная! На сей раз он идет не один. За ним в темноте ползут бойцы. Им необходимо проникнуть в расположение немцев.

А какое у них задание, этого, конечно, Володя не знает. Он никогда не был трусом. Но сейчас, когда рядом слышно дыхание бойцов, мальчуган чувствует себя еще увереннее.

Уже на усадьбе Ткалыча неожиданно, почти в упор, застрочил немецкий автоматчик, совсем близко разорвалась граната, и Володя вдруг провалился в темную бездну.

Сколько он пробыл без сознания, неизвестно, но когда пришел в себя, увидел троих немцев, возившихся возле погибших бойцов. Двое снимали сапоги, третий выворачивал карманы.

Поднял голову, хотел незаметно отползти — и вскрикнул от боли.

Тот, который выворачивал карманы, подошел поближе.

— Тише, швайне!..[17] — прошипел он над самым ухом и ударил Володю прикладом.

ЗАПАДНЯ

Удобно развалившись в кресле, гауптман Вернер поучал: — Вы ошибаетесь, герр Шифке, солдат, хороший немецкий солдат, должен быть обязательно еще и психологом. Я уже не говорю — педагогом. Да-да, педагогом. Особенно здесь, на Востоке. Надо уметь правильно разгадать славянскую душу. А у ребенка она особенно загадочная и таинственная. — Улыбнувшись, Вернер снисходительно продолжает: — В данном случае ваш метод неприемлемый. Майн готт! Подумать только — бить, обижать маленьких детей… Вы его изругаете и ничего толком от него не добьетесь. А нам необходимо кое-что узнать. Не забывайте, что мухи летят на сладкое, а не на уксус. Парень сейчас самостоятельный. Обычная любезность и доброта растапливают даже лед, и он без принуждения сам охотно расскажет нам сразу обо всем, что так нас интересует. Мы должны использовать его преданность родине в своих интересах… — И уже после паузы добавил: — Я счастлив, что мне представился случай продемонстрировать эксперимент перед моим уважаемым коллегой.

Довольный гауптман любовно провел ладонью по свежевыбритой щеке и, спрятав квадратный подбородок в меховой воротник, резко повернулся к солдату, стоящему у двери, и уже другим, повелительным тоном приказал:

— Привести арестованного!

Вытянувшись, солдат простуженным голосом прохрипел:

— Слушаюсь!

Из-за реки доносилась стрельба, глухие взрывы, какой-то невыразительный шум. А здесь царствовала тишина, и лишь ветер на верхушках деревьев выводил что-то печальное.

Тяжело переступил Володя порог комнаты. Недоверчиво, исподлобья взглянул на Вернера и вдруг почувствовал, как теряет сознание. Перед ним поплыли разноцветные круги, закачался пол, еще невыносимее зажгло в груди…