Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Что с вами, господа? — спросили в один голос изумленные леди.

— Ни-чег-гго, — отвечал мистер Пикквик. — Мы все… благо… получны. Я говорю, Уардль, мы все благополучны: так, что ли?

— Разумеется, — отвечал веселый хозяин. — Милые мои, вот вам друг мой, мистер Джингль, друг мистера Пикквика. Прошу его любить и жаловать: он будет у нас гостить.

— Не случилось ли чего с мистером Снодграсом? — спросила Эмилия беспокойным тоном.

— Ничего, сударыня, ничего, — отвечал незнакомый джентльмен. — Обед и вечер после крикета… веселая молодежь… превосходные песни… старый портер… кларет… чудесное вино, сударыня… вино.

— Врешь ты, шарамыжник, — возразил прерывающимся голосом мистер Снодграс. — Какое там вино? Никакого, черт вас побери. Семга — вот в чем штука!

— Не пора ли им спать, тетушка? — спросила Эмилия. — Люди могут отнести их в спальню: по два человека на каждого джентльмена.

— Я не хочу спать, — проговорил мистер Винкель довольно решительным тоном.

— Ни одной живой души не припущу к себе, — возгласил мистер Пикквик, и при этом лучезарная улыбка снова озарила его красное лицо.

— Ура! — воскликнул мистер Винкель.

— Ур-р-ра! — подхватил мистер Пикквик, снимая свою шляпу и бросая на пол, при чем его очки также упали на середину кухни.

При этом подвиге он окинул собрание торжествующим взором и захохотал от чистейшего сердца.

— Давайте еще бутылку вина! — вскричал мистер Винкель, постепенно понижая свой голос от самой верхней до самой низшей ноты.

Его голова опрокинулась на грудь, и он продолжал бормотать бессвязные звуки, обнаруживая между прочим зверское раскаяние, что поутру не удалось ему отправить на тот свет старикашку Топмана. Наконец он заснул, и в этом положении два дюжих парня, под личным надзором жирного детины, отнесли его наверх. Через несколько минут мистер Снодграс вверил также свою собственную особу покровительству Джо. Мистер Пикквик благоволил принять протянутую руку мистера Топмана и спокойно выплыл из кухни, улыбаясь под конец самым любезным образом. Наконец и сам хозяин, после немого и трогательного прощания со своими дочерьми, возложил на мистера Трунделя высокую честь проводить себя наверх; он отправился из кухни, заливаясь горючими слезами, как будто спальня была для него местом заточения и ссылки.

— Какая поразительная сцена! — воскликнула незамужняя тетушка.

— Ужасно, ужасно! — подтвердили молодые девицы.

— Ничего ужаснее не видывал, — сказал мистер Джингль серьезным тоном. — На его долю пришлось двумя бутылками больше против каждого из его товарищей. — Зрелище страшное, сударыня, да!

— Какой любезный молодой человек! — шепнула незамужняя тетушка на ухо Топману.

— И очень недурен собой! — заметила втихомолку Эмилия Уардль.

— О, да, очень недурен, — подтвердила незамужняя тетушка.

Мистер Топман думал в эту минуту о рочестерской вдове, и сердце его переполнилось мрачной тоской. Разговор, продолжавшийся еще минут двадцать, не мог успокоить его взволнованных чувств. Новый гость был учтив, любезен, разговорчив, и занимательные анекдоты один за другим быстро струились из его красноречивых уст. Мистер Топман сидел как на иголках и чувствовал с замиранием сердца, что звезда его славы постепенно меркнет и готова совсем закатиться под влиянием палящих лучей нового светила. Мало-помалу веселость его исчезла, и его смех казался принужденным. Успокоив, наконец, свою больную голову под теплым одеялом, мистер Топман воображал, с некоторым утешением и отрадой, как бы ему приятно было притиснуть своей спиной этого проклятого Джингля между матрацом и периной.

Поутру на другой день хозяин и его гости, утомленные похождениями предшествовавшей ночи, долго оставались в своих спальнях; но рано встал неутомимый незнакомец и употребил весьма счастливые усилия возбудить веселость дам, пригласивших его принять участие в их утреннем кофе. Незамужняя тетушка и молодые девицы хохотали до упаду, и даже старая леди пожелала однажды выслушать через слуховой рожок один из его забавных анекдотов. Ее удовольствие выразилось одобрительной улыбкой, и она благоволила даже назвать мистера Джингля «бесстыдным повесой» — мысль, с которой мгновенно согласились все прекрасные родственницы, присутствовавшие за столом.

Уже издавна старая леди имела в летнее время похвальную привычку выходить в ту самую беседку, в которой мистер Топман накануне ознаменовал себя страстным объяснением своих чувств. Путешествие старой леди неизменно совершалось следующим порядком: во-первых, жирный детина отправлялся в ее спальню, снимал с вешалки ее черную атласную шляпу, теплую шаль, подбитую ватой, и брал толстый сучковатый посох с длинной рукояткой. Старая леди, надевая шляпу, закутывалась шалью и потом, опираясь одной рукой на свой посох, а другой на плечо жирного детины, шла медленным и ровным шагом в садовую беседку, где, оставаясь одна, наслаждалась около четверти часа благоприятным воздухом летнего утра. Наконец, точно таким же порядком, она опиралась вновь на посох и плечо и шла обратно в дом свой.

Старая леди любила аккуратность во всех своих делах и мыслях. Три года подряд церемония прогулки в сад исполнялась со всей точностью, без малейшего отступления от принятых форм. На этот раз, однако ж, к великому ее изумлению, произошло в этой церемонии совсем неожиданное изменение: жирный детина вместо того, чтобы оставить беседку, отступил от нее на несколько шагов, осмотрелся направо и налево и потом опять подошел к старой леди с таинственным видом, принимая, по-видимому, необходимые предосторожности, чтоб его никто не заметил.

Старая леди была робка, подозрительна, пуглива, как почти все особы ее лет. Первой ее мыслью было: не хочет ли разбухший болван нанести ей какое-нибудь физическое оскорбление с преступным умыслом овладеть ее скрытым капиталом. Всего лучше было бы в таком случае позвать кого-нибудь на помощь; но старческие немощи уже давно лишили ее способности издавать пронзительные звуки. Проникнутая чувством невыразимого ужаса, старушка наблюдала молча движения рослого детины, и страх ее увеличился еще больше, когда тот, прислонившись к ее уху, закричал взволнованным и, как ей показалось, грозным тоном:

— Мистрисс!

Теперь должно обратить внимание на то, что в эту самую минуту мистер Джингль гулял в саду, весьма недалеко от беседки. Услышав громкое воззвание лакея, он остановился прислушаться, что будет дальше. Три существенные причины побудили его на этот поступок. Во-первых, он был любопытен и празднен; во-вторых, деликатность чувства отнюдь не принадлежала к числу нравственных свойств мистера Джингля, в-третьих и в-последних, он скрывался за куртиной цветов, и никто не видал его в саду. Поэтому мистер Джингль стоял, молчал и слушал.

— Мистрисс! — прокричал опять жирный детина.

— Чего вам надобно, Джо? — спросила трепещущая старушка. — Надеюсь, мой милый, я была снисходительна к вам и никогда не взыскивала строго за ваши проступки. Могло случиться что-нибудь невзначай, но этого, конечно, никто бы не избежал на моем месте. Жалованья получали вы много, дела у вас было мало, а есть позволялось вволю.

Старушка весьма искусно задела за чувствительную струну детины: он был растроган и отвечал выразительным тоном:

— Много доволен вашей милостью, покорнейше благодарим.

— Ну, так чего ж вы хотите от меня, мой милый? — спросила ободренная старушка.

— Мне хочется поставить дыбом ваши волосы, сударыня.

Такое желание, очевидно, могло происходить из грязного источника, быть может, даже из жажды крови; и так как старая леди не совсем понимала процесс поднятия дыбом ее волос, то прежний страх возвратился к ней с новой силой.

— Как вы полагаете, сударыня, что я видел вчера вечером в этой самой беседке? — спросил детина, выказывая свои зубы.

— Откуда ж я знаю? Что такое?

— Я видел, сударыня, собственными глазами, на этом самом месте, где вы изволите сидеть, видел, как один из ваших гостей, раненый джентльмен, сударыня, целовал и обнимал…

— Кого, Джо, кого? Мою горничную?

— Нет, сударыня, похуже, — прервал жирный детина над самым ухом старой леди.

— Неужто мою внучку?

— Хуже, гораздо хуже!

— Что с вами, Джо? Вы с ума сошли! — проговорила старушка, считавшая последнюю догадку верхом семейного несчастья. — Кого же? Говорите: я непременно хочу знать.

Жирный детина бросил вокруг себя пытливый взгляд и, уверенный в своей полной безопасности, прокричал над ухом старой леди:

— Мисс Рэчел!

— Чтоо-о? — воскликнула старая леди пронзительным голосом. — Говорите громче.

— Мисс Рэчел, — проревел еще раз детина.

— Мою дочь!!!

Толстые щеки Джо залоснились и раздулись, когда он, вместо ответа, утвердительно кивнул своей головой.

— И она не противилась! — воскликнула старая леди.