Поющая в репейнике - Анастасия Машкова

– Китайская кухня, конечно, сказочно хороша, – посмеивался Павел, принимая красочные упаковки у таджика в поварском колпаке. – Что ешь, не понимаешь, но очень все сладенько, и остренько, и кисленько. И главное, калорийно до жути.

– Прояви милосердие – не говори о калориях, – молила Маня, смеясь.

– У тебя комплексы по поводу веса? – удивлялся Супин. – Успокойся. Я признаю женщин со здоровой конституцией.

– А у меня, значит, здоровая? – не унималась Маня.

– Вполне. Я бы с тебя, Голубцова, картины писал.

– Ага, и подписывался – Кустодиев.

– Отличная фамилия! – хохотал коварный главбух.

И вот сейчас Маня смотрит на него – все такого же долговязого, несуразного, непроницаемого и деловитого, каким она знала его тысячу конторских лет, и думает, как это за один день человек может стать вдруг самым лучшим, нежным, родным.

«Как же я хочу… все хочу!»

Она подходит к Павлу, сосредоточенно достающему посуду из шкафчика, и с силой прижимается к нему, обвивает руками. Он осторожно ставит тарелки и, сняв очки, целует ее лицо, шею, плечи.

И хоть только что угрожал в машине, что о сексе и не подумает на голодный желудок, сам тянет ее к дивану. В одно мгновение они скидывают с себя одежду, и Павел с силой усаживает ее перед собой. Смотрит испытующе, властно и заставляет ее подстраиваться под нарастающий ритм, выгибать спину, корчиться и впиваться руками в его плечи…

А потом оказывается, что есть голышом утку по-пекински очень даже здорово и удобно. А главное, вкусно! И пить очередной, кажется, тысячный бокал вина, развалясь на диване и уложив ноги на живот сытого усталого мужчины неописуемой красоты – полный восторг и упоение.

– Я с тобой сопьюсь и… сожрусь, – сообщает Маня.

– Замечательно, – сквозь дрему отвечает Павел.

– А вот интересно, что мне отвечать завтра бабулькам? И Рите что говорить?

Супин зевает и отворачивается, пытаясь завернуться в одеяло. Ноги Мани съезжают к стене и тут же покрываются от холода пупырышками.

«Господи, а ведь только вчера я здоровалась с соседом Пупырниковым. И Тосик меня к нему ревновал. Что мне теперь до них? Смешное, жалкое прошлое…»

– Ничего никому не нужно говорить. Ты не должна ни перед кем отчитываться, – глухо, как из пещеры, говорит из-под одеяла Павел.

– Это ты привык так жить – молчком. К тебе попробуй подступись. Для меня это неестественно.

– Неестественно носиться с каждым встречным-поперечным как с писаной торбой.

Маня садится, настороженно глядя на взъерошенную макушку Супина.

– Это ты о чем? В смысле о ком?

– Это я в принципе. Вообще. И угомонись, наконец. Я после полуночи привык спать. Как правило, без сновидений.

– Может быть, мне вон в ту комнатку перебраться? Где твой компьютер и кушетка холостяка?

– Очень удобная кушетка, между прочим. Кстати, Маш, я ведь и вправду с тобой не буду высыпаться. А ты – со мной, – Павел вдруг поворачивается к ней, смотрит виновато, просительно. – Ну, привык я спать один. Недосып для меня – что смерть.

– Да какие проблемы? Я хоть сейчас на кушетку уйду.

Она пытается подняться, но Супин хватает ее, валит на подушку.

– Обидчивая кустодиевская девица! Смешная какая.

Он требовательно и долго целует ее, проводит рукой по телу, будто проверяет сохранность всех принадлежащих ему богатств. И снова Маня изнывает от блаженства, движения, усталости.

А потом она донимает его расспросами, несмотря на то, что время давно переваливает за полночь. Павел, обняв ее, тихо рассказывает о себе.

– В Советском Союзе я был бы одним из самых уважаемых и богатых людей. Авиаконструктор! Это ведь звучит гордо.

– Гордо, Паша, очень гордо, – шепчет Маня, уткнувшись в его щеку.

– Но я заканчивал институт и знал, что, предъявив диплом отцу, ради которого и учился по сути, займусь какой-нибудь бурдой, приносящей деньги.

– И стал бухгалтером?

– Нет, не сразу. Сначала я встретил генерального, стал у Бойченко кем-то вроде мальчишки на побегушках. Он, конечно, меня многому научил. Вот уж бизнесмен от Бога. Не мозг – калькулятор! Работоспособность буйвола. Никаких пустых амбиций и рефлексий. Все умеет, знает, просчитывает и при этом не боится рисков. Ну и скряжничает, конечно. За копеечную выгоду сам за руль сядет, помчится на другой конец света, не поспит три ночи. Так копейки и складываются в рубли. И в миллионы. Характер!

Павел вынимает затекшую руку из-под Маниной спины, вздыхает, натягивая одеяло под подбородок.

– Ты думаешь, он будет сейчас оплакивать свою карандашную империю, на которую угрохал десять лет? Да черта с два! Отряхнется, как псина после ушата воды, и пойдет рыскать дальше. И через год – помяни мое слово – сотворит что-нибудь не менее значительное.

– Так это здорово, Паша. Он ведь и тебя с собой возьмет. Ты ему нужен, как никто. Ведь это ты спас его, уничтожив документы! И вы столько лет вместе, доверяете друг другу.

Супин морщится.

– Во-первых, еще не факт, что спас и спасся. Во-вторых, в бизнесе до конца никто никому не доверяет. Запомни это раз и навсегда. Да, партнеры. И в то же время каждый – сам по себе.

– Это очень… тяжело. Я бы не смогла жить в таком напряжении и знать, что все время одна, – вздыхает Маня.

– Но ты ведь в Москву ехала совершенно одна! И не боялась. И смогла в общем, неплохо устроиться.

– Думаешь, неплохо? – скептически фыркает Маня. – Да нет, просто мне на людей везет. Алю вот встретила, Ритку. Тебя.

– Да, как это все вдруг перевернулось? Земля с орбиты определенно сошла.

Павел мотает головой и, вздохнув, отворачивается от Мани, подгребая подушку под шею.

– Спокойной ночи, – шепчет Голубцова, прижимаясь к его спине.

В шесть утра она просыпается от холода. Павла рядом нет. Его примятая подушка выглядит сиротливо. Маня встает, поднимая с пола соскользнувшее одеяло. На цыпочках она бежит к маленькой комнате. Заглядывает. Супин лежит на кушетке, поджав ноги и завернувшись в шерстяной плед, и спокойно похрапывает.

Маня возвращается в пустую кровать.

«Ну и ладно. У дворян, кстати, всегда были раздельные спальни. А он вообще одиночка, вещь в себе. Ничего страшного…» – успокаивает себя Голубцова, но до звонка будильника таращится в темноту, вздыхает и крутится, никак не находя удобного положения.

Глава восьмая

Утром в кабинет Михаила Николаевича Кашина входят его помощники. Лицо Эльзы кажется привлекательнее, чем обычно, из-за едва уловимой улыбки, немного скрадывающей тяжелую челюсть. Помощница выглядит радостной и энергичной. Недобритый Сурен же ничем своих эмоций не выдает. Он сосредоточен и готов к любым поворотам в деле с хлопотной «канцеляркой».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});