Карантин - Джеймс Фелан

Меня манила, влекла странная сила, поддаваться которой оказалось неожиданно легко и приятно. Ее зов был даже сильнее инстинкта выживания. А зачем, для чего цепляться за какие–то туманные обещания, рваться вперед, ведь гораздо проще оставить все, как есть?

Но я бежал, бежал, не останавливаясь. За эти дни привычка бороться, идти напролом прочно въелась в мое существо. Я не боялся страшных черных ям на пути, готовых навсегда поглотить меня. Я забыл о том, какие опасности таят улицы Нью–Йорка. Пятьдесят шестая. То, что случилось дальше, случилось лишь потому, что я несся вперед, забыв об осторожности. Сам виноват. Я не ждал нападения, но оно произошло.

20

Неожиданный рывок бросил меня на землю, и тут же чьи–то руки так сдавили горло, что я стал задыхаться. Тяжелый, сильный мужчина навалился сверху и дышал мне прямо в лицо. Подведя свои руки под его, я резко развел их в стороны. Хватка на мгновение ослабла, а я успел выкрутиться и оттолкнуть нападавшего ногами. Но уже через секунду вымазанное засохшей кровью лицо вновь нависло надо мной, а обмороженные до черноты пальцы вцепились в голову. Я ударил его коленом, дернулся всем телом, снова вырвался, но, до того, как успел подняться с карачек, Охотник ткнул меня лицом в землю.

В ответ я наградил его резким ударом локтя и освободился. Вскочив на ноги, я вытер глаза рукавом и раскрыл пальцами веки, потому что ничего не видел: глаз не пострадал, просто его залепило снегом и залило кровью. Наверное, разошелся старый шов на брови. Я осторожно дотронулся до затылка: мокро. Поднес пальцы к глазам: в крови.

Охотник поднялся и бросился на меня.

Я сделал шаг в сторону и провел апперкот в челюсть. Мужчина пошатнулся, но быстро восстановил равновесие, и тогда я, вложив остатки сил, ударил его в грудь. Охотник, согнувшись пополам, свалился на землю, и я пнул его ногой с такой силой, что он перевернулся на другой бок, не разгибаясь.

По Пятой авеню к нам бежал еще один Охотник. Черт!

Со всех ног я помчался по Пятьдесят шестой улице на восток.

Оглянувшись, увидел, что первый Охотник снова в строю, а к нему приближаются еще четыре человека.

Пересекая Мэдисон–авеню, я слышал как они несутся по следу. Путь в северном направлении здесь оказался закрыт, и мне пришлось свернуть, еще на квартал удалившись от зоопарка.

Не раздумывая, я побежал по Парк–авеню. Охотники не отставали. Конечно, я успел изучить улицы Мидтауна как свои пять пальцев, только вот от этого было не легче. Наверняка я знал лишь одно: к зоопарку зараженных привести нельзя.

Впереди лежала Пятьдесят седьмая улица и как раз на ее углу магазин Калеба. Там хотя бы безопасно. Вдруг мне удастся незаметно заскочить туда, а они пробегут мимо.

Железный брус тяжело опустился на скобы. Я стоял внутри книжного магазина. Калеб закрасил все окна, оставив на уровне глаз маленькие окошки, прикрытые черными листочками на манер амбразур, поэтому внутри царила полная темнота. Я замер и прислушался: вроде тихо. Постепенно глаза приспособились к отсутствию света и стали различать очертания предметов. Как и прежде, повсюду стояли тренажеры, виднелись ровные ряды книг, появилась из мрака доска, на которой я оставил для Калеба послание. Все было так же, как и четыре дня назад, только ковер под ногами хлюпал от влаги.

Я простоял в абсолютной тишине пару минут, прежде чем рискнул выглянуть на улицу и проверить, где мои преследователи. Я осторожно приподнял черный листочек, закрывавший глазок, и припал к стеклу.

Охотники постояли на перекрестке, затем медленно двинулись по улице, вглядываясь в развалины Ситибанка, не пропуская ни одной стоявшей на дороге машины, высматривая на снегу отпечатки ног. Хоть бы какие–нибудь чужие следы увели их от моего укрытия…

Я взглянул на часы: время уходило как песок сквозь пальцы; снова припал к глазку. Вот они! Охотники возвращались по Парк–авеню. Запылил мелкий снег. Времени не оставалось, но высовываться сейчас на улицу тоже было нельзя. Не отстреливать же их, в конце–концов! А мои следы такой никудышный снег скроет нескоро.

Кое–как освещая путь зажигалкой, я стал пробираться по магазину. Я не помнил, было ли у Калеба другое оружие, кроме помповой винтовки, которую он взял с собой в ту ночь. Ничего полезного мне найти не удалось. Я попробовал было надеть на голову спортивный шлем, но от него рана на голове заболела еще сильнее.

Снаружи донеслось странное шорканье. Я бросился к боковому окну: Охотники уходили по Пятьдесят седьмой улице. Сердце бешено колотилось в груди: только не возвращайтесь, ну пожалуйста!

Я смотрел им в спины, пока они не скрылись из виду, подождал еще минуту или две и подошел к выходу, поднял тяжелый брус, открыл двери…

Внутрь ворвался поток ледяного воздуха. Пусто! Только снег и больше ничего. Я плотно закрыл створки и перебежал на другую сторону улицы. Пистолет по–прежнему тянул руку, зато на душе было спокойно: удалось обойтись без кровопролития. Оставалось мало времени, но и до зоопарка тут рукой подать.

Я бросил на магазин прощальный взгляд, и мне на мгновение показалось, что в одном из верхних окон мелькнул силуэт. Калеб! Неужели он наблюдал за мной? Но ведь он мог спуститься и напасть? Я предупредил всех в Челси Пирс, чтобы они остерегались его, но, в общем–то, прекрасно понимал, что его главным врагом буду именно я, потому что этот чертов вирус поразил и нашу дружбу тоже. Может, для него стало делом чести убить меня – или не чести, уж не знаю, какие чувства двигают Охотниками. Но ведь они все еще люди!

А почему нельзя допустить, – ну хоть на секунду! – что в этом новом Калебе осталось что–то от старого, помнящего нашу дружбу, что именно поэтому он сейчас отступился, дал мне время прийти в себя, не захотел выдать мое присутствие другим Охотникам? Может, человечность в нем победила на какое–то время, поэтому он защитил меня или даже простил? Никто не может запретить мне так думать.

Но нечего тратить время на пустые измышления. Я свернул на Пятую авеню и остановился как вкопанный: Охотник, с которым я только что дрался, возник из подъезда через дорогу. Теперь Калеб, даже если захочет, не сумеет мне помочь. Охотник уставился на меня. А я сделал то, что спасало меня последние три недели. А что мне еще оставалось? Я побежал.

21

Я несся по Пятой авеню, а в спину мне дышали Охотники, но, слава Богу, Калеба среди них не было. От бега разрывался болью бок. Наконец показался заветный зоопарк.

Всего два десятка ступенек вглубь Парка – и я окажусь у старого доброго арсенала. Позеленевшая медная табличка у вершины лестницы, гласившая «К зоопарку и кафетерию», никуда не делась – и у меня сразу прибавилось сил. Я слетел вниз по лестнице и рванул за угол кирпичного здания, как раз к тому месту, где на стене красовалась еще одна табличка «Нью–Йоркский государственный арсенал. 1848».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});