Стрим - Иван Валерьевич Шипнигов

равно одинаково выходит.

30

Такой у меня еще не было. О каждой, казалось бы, можно так сказать, но многие объединяются в типические таксономические группы. Вот эти хотят представляться гетерами бизнес-класса с большими умениями, но маленьким пробегом, – обычно это высокие, узкие блондинки с выпирающими тазовыми костями и ключицами, подкаченные и подсушенные, с подростковой грудью и мальчишеским бедром, – самый распространенный и, на самом деле, скучный тип.

Есть рыжие, белокожие, зеленоглазые, с дремлющими зимними веснушками, с розовыми ступнями и выраженными, но аккуратными формами. Такие обожают ломать комедию и строить целку с таким страдальческим выражением, как будто гонораром за вечер помогают сразу больной матери, пьющему отцу и голодающим младшеньким. Этакие обсахаренные сонечки мармеладовы, мечтающие не только спасти всех сирых и убогих, униженных и оскорбленных, но и зацепить что-нибудь на халяву на распродаже в ЦУМе. Что ж, можно и подыграть, тем более что такие обычно хотят немного и просят еще меньше.

А есть такие, кто всерьез считает свои стандартные прелести эксклюзивным сокровищем, отдаться хотят только в дорогостоящую и долгосрочную аренду, но при этом торгуются упрямо и нудно, как снежаны и анжелики из бюджетных трехкомнатных салонов с бабушкиным ремонтом, где фото на сайте никогда не совпадает с лицами, встречающими тебя шеренгой в прихожей. С этих искусственных, как дешевый жемчуг, «сокровищ» особенно приятно сбросить щелчком корону: заплатить за всю ночь и уйти через полчаса, сославшись на то, что тебе невкусно. Или, например, увезти, как они говорят, на «морько» и уехать, оставив ее там одну на всем довольствии и намекнув, что в Москве есть дела поважнее, и еще – что «морько», скорее всего, последнее. После этого резко упрощается райдер и осыпается ценник, до «сокровища» наконец доходит, что оно всего лишь мелкий камушек в весьма длинном ожерелье, и оно бежит за тобой само и готово на все бесплатно, и даже с доплатой в виде запретных ранее бонусов. Но демпингующее сокровище уже никому не интересно.

А такой, как Наташа, у меня еще не было. Она не похожа ни на кого – и напоминает всех разом. Я долго ее не трогал, зная, что она Элина фаворитка, и пытаясь соблюдать последние приличия в нашем призрачном браке. Но когда Эля сказала, что Катя по возвращении будет жить с ней, я понял, что это… Не война, нет. Просто конец. Теперь можно все. И в отместку, что ли, решил наконец взять Наташу. Тем более, черт возьми, они так похожи с Катей! Веселое, нехорошее ощущение, зуд в деснах, щекотка в крестце.

А Наташа сама оказалась охотницей и так легко и ловко раскинула на моем пути от прилавка до кассы свои нюдовые, шелковые петельки и силочки, что мне теперь даже приятно думать, что это она меня поймала, а не я ее. Как талантливо она играет оскорбленную невинность, отягощенную к тому же комплексом провинциальной продавщицы с маленькой зарплатой! И вместе с тем говорит не глазами, не выражением маленького миленького лица, а как бы самой кожей дышит: да, все будет. И будет хорошо.

Как я смеялся, когда она в магазине подсунула мне свою ножку! Прием, рассчитанный на одышливого, фрустрированного какого-нибудь торговца стройматериалами, который после очередного обследования у кардиолога вспомнил-таки, что основная перемена блюд в жизни уже прошла и надо бы успеть съесть и десерт. И теперь ищет нетребовательную гуманитарную студентку для еженедельных встреч в съемной окраинной однушке. Вот такому, конечно, можно подсунуть ножку, ему это будет даже не обещание, а уже готовое счастье, розовый штрудель, кремовая тарелочка. Но Наташа так наивно и нагло предложила ее переобуть, что я, говорю, чуть вслух не рассмеялся. За то, что играет по своим правилам, за то, что задумала меня обыграть, – за удовольствие, которое она мне этим доставила, я купил ей те туфли, что она мне буквально всучила, якобы для Кати. Ах, как они все-таки похожи; ментоловый глоток, карусель в затылке, сердце дергают вниз за веревочку.

Такую, как Наташа, я всегда и хотел: в меру модельную, журнальную – огромные, наглые и одновременно наивные глаза на кукольном личике. Казалось бы, таких типовых блондинок-болванок понаделали в девяностые столько, что основной фонд еще долго будет стоять никому не нужный, опутанный рекламными лентами с надписью SALE. Но дело в том, что Наташа могла бы «переодеться» вообще в другую внешность – и все равно осталась бы узнаваемой. Шелковое, нюдовое свечение ее кожи позволяет мне любоваться ею даже в темноте, и не наощупь, а именно через этот теплый, невесомый и в то же время плотный световой поток ее женственности, наивности и наглости.

Приехали тогда ко мне в Сити. Обследовала квартиру на предмет конкуренток почти незаметно, освоилась быстро. Ходила голая, пила прямо из бутылок, инстаграмила вид из окна. Тщательно изображала рядовую, безопасную девочку на вечер. Что ж, Наташенька, давай поиграем. Ты будто рада просто совокупиться с добрым дяденькой за шоколадку в квартире на 22 этаже башни «Федерация». А я как бы не замечаю, что у тебя гораздо более серьезные и опасные планы, возможности и энергии.

Впрочем, скоро начала проигрывать: не рассчитала с выпивкой и, с потекшей тушью после сеанса французской любви, вдруг вывалила на меня, как ее все достало, и как она устала, и как раньше дома было плохо, и как в Москве теперь тяжело, и что есть какой-то Леша, и какая-то Настя, и что-то все идет не так. А как должно быть, она не знает. Но, может, она с расчетом не рассчитала спиртное? Обдуманно вывалила?.. Ах, как мне нравится эта игра!

Тем более, что на простом уровне обмена не энергиями, а жидкостями Наташа тоже оказалась богаче, плотнее, дольше всех. Давно я не чувствовал себя таким неожиданно молодым, небывало способным – и давно так быстро и сильно не уставал. Несложно организованные мужчины, видящие в женщине лишь устройство для разрядки, говорят в таких случаях: «Она меня выпила». Всю ночь Наташи было столько, что под утро я даже пошутил, что мне с ней требуется средство, не усиливающее мужские способности, а наоборот, приглушающие их. На что Наташа ответила наивно и нагло:

– А вы представьте, что я Элеонора Владленовна.

Один – один, Наташенька.

Я, конечно, ее тоже снял для своей коллекции. В редкие минуты самолюбования мне кажется, что во мне погиб режиссер типа Ларса фон Триера. Ну или как минимум Тинто Брасса. Если учитывать эффект, с которым снимают мои скрытые камеры и который я бы назвал «римская оргия периода упадка империи глазами спецслужб». Скоро этих сюжетов наберется 50, и я примусь за монтаж. Старый я дурак.

31

леша конечно такой лошпедиум, что я выпадаю с него. я ему по приколу сказал тогда на