Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

Румынские и немецкие траншеи рассмотреть не удалось: сплошь все перепахано и срыто, одни воронки и древесная щепа. Вот километра через два, у второй линии, все оказалось взрыто еще глубже, но угадывались в комьях земли и гари не только деревяшки.

– Страшное дело! – сказал Андрюха, крутя баранку. – Сколько ж здесь набило?!

Трупный запах над срытыми снарядами и бомбами высотами стоял густой. Вдоль дороги все было утрамбовано гусеницами танков и тягачей, но и здесь из-под колес шел смрад. Жара, ничего не поделаешь.

Колея дороги вильнула, обходя расплющенную, едва узнаваемую немецкую противотанковую пушку, дальше покатили ровнее. Впереди тянулась длинная колонна грузовиков снабжения – снаряды и опять снаряды.

– М-да, а летом лучше, чем зимою, – пробурчал командир. – Давай, обгоняй, пан Козлевич!

Водитель обидчиво дернул ушами.

– Андрий, ты книжки до войны читал, а? – спросил его в спину сержант. – Отож, похоже, что недосуг было.

– Что ж я, неграмотный, что ли? – еще больше обиделся шофер. – Я хорошистом в школе был. Еще про приключения читал.

– Пан Козлевич – это знаменитый шофер из главного приключенческого романа, – пояснил старший лейтенант. – Он тоже на дивной иномарке по степям рассекал. Правда, до Бессарабии они не доехали по техническим причинам.

Торчок ухмылялся. Сроду не подумаешь, что Павло Захарович подобные книги читал. Собственно, он вообще производил впечатление человека сельского, не особо грамотного, с церковно-приходскими тремя классами. Вот он, настоящий СМЕРШ – все наглухо законспирировано!

* * *

Остановились в небольшом селе. Впереди шел бой, но, судя по звукам, не особо упорный. Через само село война счастливо проскочила, только на дороге валялись остатки разнесенной прямым попаданием повозки.

«Додж» поставили под прикрытием заброшенной мастерской, усталый Андрюха уселся на забор и принялся грызть яблоки. Перед ночью наваливалась духота, по улице вновь и вновь проходили колонны пехоты и батареи свежих самоходок, воняло гарью солярки, а рядом, в садах, осатанело звенели цикады, не обращая внимания на военное нашествие.

Тимофей занялся ужином. Наскоро поели порошковый омлет, щедро заправленный консервированными сосисками. Начальство отослало шофера спать, остальные без спешки выпили еще по кружке сладкого чая.

– Умеешь готовить, – похвалил старший лейтенант. – Определенно получше, чем в столовой.

– Научился. Когда все своими руками, быстрее доходит. Ну и подсказали, как да что, – сдержанно объяснил Тимофей.

– М-да, печально там у тебя с родней получилось, – вздохнул Земляков. – Но что ж поделать. Наверняка девушки тебя обожать будут, такого-то домовитого. Но пока вот что, Лавренко, ответь на вопрос: ты спортивное белье носил когда-нибудь? Ну, там, футбольные труселя, майки и прочее?

Тимофей изумился:

– Шутите, товарищ старший лейтенант? Я ж на разряд сдавал. В кальсонах по стадиону бегать, что ли?

– Ну и отлично. Павло Захарович, выдай человеку комплект белья и свежую форму, – приказал Земляков. – Мы не обеднеем, а боец с плацдарма, малость того… поизносился.

– Отож я, конечно, выдам. Но ведь большей частью офицерского назначения та одежка, – неуверенно напомнил сержант. – Що нам потом скажут, ежели недостанет кому…

– Фигня вопрос, разживемся где-нибудь, – махнул рукой старший лейтенант. – Не жмотничай.

Торчок полез рыться в машине, а командир негромко сказал:

– Там за строеньицем кадка с водой, вполне чистой. Приведешь себя в порядок, шмотье поменяешь. Насекомые – дело обычное, еще нахватаемся, но лучше это дело отложить. Тебе бритву и фонарик дать?

– Не надо. Я гигиену соблюдаю, с лобком и вообще. Но из формы их, гадов, разве выведешь, – тяжело вздохнул Тимофей.

– Это-то понятно. Но мыла у нас хватает, не жалей. И свежую форму натягивай. Потом сержанта на охране сменишь.

Бочек оказалось две. Боец Лавренко ни в чем себе не отказывал: дважды вымыл голову, поскоблился без спешки. В ночной темноте было посвежее, но все равно сплошное теплое лето. Тимофей неспешно натянул ситцевые спортивные трусы, синюю майку – прям себе не веришь, как давно городского не носил. Гимнастерка и шаровары оказались не новыми, но очень хорошими: ни прорех, ни следов от ранений бывших хозяев. Пахли какой-то хорошей дезинфекцией.

Тимофей перевесил награды и гвардейский значок, запихнул послужившие плацдарменные лохмотья подальше за бочку и затянулся тяжелым ремнем со снаряжением. Во, как заново родился! Но надо совесть иметь и сержанта менять.

Торчок сидел на бревне в тени у машины. С переднего сиденья доносилось ровное посапывание шофера.

– А старший лейтенант где? – шепотом спросил Тимофей.

– До штаба танкистов пошел. Уточняться с обстановкой. Как оно? Сидит новая мундира?

– А чего ж ей не сидеть? Спасибо!

– Длинновата малость, – отметил сержант. – На старую сытую гвардию кроили, а ты современный, мелковатый.

– Подгоню, как время будет. Вы идите спать, Павло Захарович, я заступлю.

– Отож, тоже дело. – Сержант зевнул. – Укладусь. Чую, завтра навертимся до пупа и выше.

Торчок, что-то ворча, устраивался в кузове среди багажа. Тимофей, без спешки подкатывая рукава гимнастерки, прошелся вокруг объекта охраны. Задворки заброшенного двора никто пока не беспокоил, но в центре села продолжалась бурная жизнь: чем-то бухали по металлу, ругались, потом принялись заводить непослушный двигатель. А по дороге все шли и шли машины, повозки, снова машины…

Прогуливаясь около затихшего «доджа», Тимофей думал о всяком разном: об оставшейся уже порядком далеко Плешке, о поворотах фронтовой судьбы, о бессонных цикадах и дорогах. Стрельба на юго-западе вроде стихла. Август и война взяли час короткого ночного отдыха.

Скрипнул забор под перебирающейся через него тенью. Тимофей вскинул автомат и клацнул затвором:

– Стой! Кто лезет?

– Спокойно, Лавренко, это я. – Старший лейтенант отряхнул штаны. – И сад вроде не густой, а то и дело ветки в лицо тычутся. Как тут? Все спокойно?

– Так точно. Личный состав отдыхает.

– Ладно, можно не так официально. Охраняй. Я вон там сяду.

Старший лейтенант сидел на пороге сарая, изредка подсвечивая себе фонариком, размышлял над картой в планшете. Тимофей неспешно прогуливался вокруг машины, останавливаясь у плетня, вслушиваясь в трескотню цикадового сада, наведывался ближе к дороге, возвращался, стараясь не ходить по одному месту.

Начало светать, ветер донес артиллерийскую стрельбу с севера. Боец Лавренко вновь прогулялся в сторону дороги; судя по звуку, вновь везли боеприпасы. А дальше, с юга, тоже доносилась едва слышная пальба. Воюют, день будет длинным. Часовой вновь обошел «додж».

– Слушай, Тимофей, а что у тебя за маршрут дозора такой непредсказуемый? – тихо поинтересовался старший лейтенант, застегивая планшетку. – Есть цель в этом броуновском движении или просто слышишь подозрительные шорохи?

– Не, пока не слышу – смутился Тимофей. – Просто я с разведчиками у нас на Днестре немножко дружил. Они рассказывали, как языка берут. Часовые чаще всего в каком-то своем ритме ходят и охраняют, вот их ждут-стерегут и вяжут как по нотам. Я на всякий случай затрудняю предсказуемость.

– Разумно. Ладно, продолжай затруднять противника, а я пока вздремну часок.

Командир группы забрался в кузов, без церемоний сдвинул вольготно разлегшегося Торчка, и там вновь стихли.

Спать группе долго не пришлось. Уже светало, в селе начали заводить свои машины танкисты, потом на запад пронеслись наши штурмовики, потом где-то впереди немцы вздумали бомбить дорогу.

Тимофей, поразмыслив, взялся за керогаз. Перекусив, группа устремилась в путь, а рядовому Лавренко было велено «залечь на имуществе и дрыхнуть по мере возможности».

* * *