Пора волков - Бернар Клавель

Какое-то время они шли молча, друг за другом, по краю заваленного снегом оврага. Метель завывала по-прежнему, но, как и солнечным лучам, ей, казалось, легче стало скользить между деревьями и потому она теперь меньше их раскачивала.

Лишь только снегу поубавилось, Безансон поравнялся с Матье, взял его за руку и остановил.

– Ой-ой-ой, дай дух перевести, – произнес он, отдуваясь.

Они стояли, глядя друг на друга, в лучах света, струившегося меж колышущимися верхушками, и Безансон, переведя дыхание, сказал:

– Не в том, ясно, дело, но я подал им, этим крестьянам, хорошую мысль. Они все хотят пробраться в кантон Во или в Савойю, а идти по дорогам боятся: того и гляди напорешься на солдат. И они, конечно, правы: сотни бедолаг, которые пустились наутек, так вот и погибли – ни за что ни про что… Ну, а я-то похитрей буду, я им и говорю: «Доверьтесь нам, и мы – время и я – приведем вас в кантон Во безо всяких дорог».

Он умолк и победоносно поглядел на Матье, как бы говоря: «Ну что, лопух-возчик, ты небось тоже до этого бы не додумался». И спустя немного добавил:

– Потому ты и набрел на меня – я как раз рылся в железяках бедняги тележника, он-то наверняка не уберег своей шкуры. И ты ни в жизнь не догадаешься, что мне надо подковать, хоть ты и возчик.

– Лошадей, – выпалил Матье и сразу понял, что его обвели вокруг пальца.

Безансон разразился смехом, похожим на крик зеленого дятла. Смехом, который забирался высоко-высоко и оттуда спускался руладами до самых глухих низов.

– Конечно же, нет, – сказал он. – Лошади – они в лучшем виде. А мне надо подковать сани… Так-то, милок! Я переделываю повозки в сани. И теперь, когда снег уже вот он, переждем пару-другую дней, пока он затвердеет, и я отведу тебе всю братию в кантон Во, не проехав и лье по дороге… А потом при нынешних холодах солдаты куда как охотней сидят у камелька, чем несут караул на сельских дорогах. Нынче утром я как завидел снег, так безо всяких проволочек сам один и пошел копаться в железяках. Даже и думать нечего, сказал я себе, чтоб какой-нибудь француз или «серый» высунул нос на улицу… Так что ты, прямо скажем, застал меня врасплох. Ей же ей, врасплох застал, чертов ты возчик!

Безансон рассказал еще, как им пришлось из Тройских лесов перебраться в более обширный и густой лес Жу, когда герцог Саксен-Веймарский спалил замок и деревню Монмарлон. Рассказал он и про битвы, которые шли вокруг Нозруа все лето и осень.

– Аж в лесу слышно было, как ухает пушка. Да, там, в Нозруа, они навидались страху! И тянется это с февраля. Сначала город захватили французы. После их вышвырнули оттуда ребята Лакюзона. А там явились шведы, а после Вильруа. Вот когда канонада-то была! Раз ночью мы с двумя приятелями подошли к самой опушке. Все кругом полыхало… Попомни мое слово: когда война кончится, – если она когда-нибудь кончится, – вот будет работы каменщикам и плотникам!

Птичий смех Безансона каскадом рассыпался под сводами деревьев.

– Только я, – продолжал он, – я уж лучше переберусь через границу, от греха подальше. А как все кончится, там посмотрим… Я уже заприметил, где может быть неплохая работенка. Есть колокольни, которые надо будет подправлять. Вот это работа знатная… Ну, а как ты есть возчик, скажу тебе сразу, что и у тебя работенки хватит: и лес возить, и камень, и известь.

Матье было не по себе оттого, с какой легкостью Безансон говорил обо всех ужасах войны. Должно быть, тот это понял, ибо вдруг остановился, посмотрел на Матье, и лицо его стало серьезным. Во взгляде появился лед, огромные костистые руки сжались в кулаки, и он сказал сквозь стиснутые в гневе зубы:

– Знаешь, не надо все на веру принимать. Иной раз и посмеешься… Нельзя же все время плакать. Но я видел, как дети и женщины на коленях ползали перед французами… А у тех – никакой жалости… Они их саблей или пикой… Точно скотине пускали кровь. Точно скотине… Господи боже, бедное Конте, и это, и еще чума!..

Он отвернулся и зашагал вперед, смахнув украдкой заблестевшие на острых скулах две слезы.

Сделал несколько шагов, откашлялся и добавил:

– Война кого хочешь дикарем сделает. Я ведь их, французов, хорошо знаю. Я ведь ездил по всей стране и с французами работал. Иной раз и неприятности из-за этого случались, но потом все устраивалось. – Он немного помолчал, подумал и сказал в заключение: – Вообще-то говоря, французы – народ не хуже любого другого, вся беда от солдат. Погляди на этих супостатов – на шведов и на остальных: все они одним миром мазаны. И сдается мне, что парни Лакюзона, как аркебузу в руки возьмут, такими же становятся… Война – она под конец даже лучших портит, так что мне больше нравится глядеть на нее издали.

19

Когда они подошли к фургонам, Безансон, увидев сделанное на скорую руку убежище для лошадей, сказал Матье со смехом:

– Да ты у меня хлеб отбираешь. Постройка прямо хоть куда!

Пьер, заслышав голоса, тотчас выпрыгнул из фургона и бросился к ним.

– Вы – лекарь? – спросил он.

– Да, дома лечу. Я – Лакруа Дени, по прозванию Добряк Безансон, плотничий подмастерье.

Матье пояснил, что в деревнях нет ни живой души, но в лесном лагере, откуда пришел этот человек, есть цирюльник, который мог бы оказать помощь Жоаннесу.

– Я привык знать, с кем имею дело, – сказал Безансон.

– Я – Пьер Мерсье, – ответил молодой человек. – Вожу лес из Старого Лои. Сестру мою звать Мари Бурделье. Это ее муж при смерти.

Они залезли в фургон и были поражены царившей там затхлостью. Больной хрипел. Мари сидела рядом с ним, а двое ее малышей, накрывшись большой коричневой шалью, прикорнули возле нее.

– Прямо жалость берет, бедняги вы, бедняги! – сказал Безансон, охватив взглядом всю картину. И, обернувшись к Матье, спросил: – Ты все же – возчик, прикинь-ка, ехать-то вы можете?

– Ежели взять один фургон да разгребать снег там, где его слишком много, думаю, проедем.

– Имей в виду, ехать придется больше под гору.

– А второй-то фургон, что ж, здесь оставлять? – забеспокоился Пьер.

– Да не бойся, мы за ним вернемся. А в такую погоду в лес никто не сунется. Разве что чокнутые, вроде нас, да, может, несколько волков. – И, сдержав из уважения к Мари смех, Безансон выпрыгнул из фургона, так что крылья его широченного плаща разлетелись в разные стороны. – А ну-ка, возчики, покажите, на что вы способны! – Округло взмахнул рукой, сбросил плащ и, швырнув его в фургон, провозгласил: – Приказывайте, я к вашим услугам.

Пьер поглядел на него с нескрываемым удивлением. Они разгребли снег перед первым фургоном, вывели лошадей, кое-как свернули одеревеневшую от мороза парусину и сунули ее во второй фургон. Пока Пьер запрягал, двое других отвязывали повозки. Потом лопатой принялись расчищать путь.

– Надо подать чуть назад, по вашим же следам, – объяснил Безансон, – и мы попадем на старую просеку. А по ней доберемся как раз до нашего лагеря.

– А-а, это там, где мы останавливались на ночлег, – сказал Матье.

– Вот видишь, – рассмеявшись, заметил Безансон, – шли бы все прямо, как раз нас и разбудили бы.

Удивительная у него была способность радоваться. Любой пустяк мог его рассмешить, и Матье с тех пор, как встретился с Безансоном, почувствовал, что тревога, чье бремя он так часто чувствовал, куда-то отступила.

Продвигались они медленно и трудно. Раз двадцать пришлось останавливать фургон и разгребать снежные завалы. И всякий раз Мари, отодвигая парусину, говорила:

– Знаете, ему все хуже. Надо бы поскорей.

А Безансон повторял:

– Бедные люди, прямо жалость берет!

И все трое, спеша, отбрасывали подальше разлетавшийся на ветру снег, который сверкал в солнечных лучах, с трудом пробивавшихся сквозь все более густую шапку леса. Несмотря на холод, они изрядно вспотели и всякий раз, как делали передышку, их прохватывал ледяной ветер.

– Как приедем, надо будет пропустить по стаканчику горячего вина, – говорил Безансон. – К счастью, у нас есть все, что нужно.

Лошади отдохнули и теперь тянули вовсю, ведомые Матье, который сумел завязать с ними дружбу. Гнедые крупы их дымились, словно суп, из ноздрей на холодном ветру вырывались плотные клубы пара.

Безансон поднес к губам два пальца и трижды свистнул. Издалека донесся тот же сигнал. Безансон свистнул еще раз.

– Они поймут, – сказал он. – И наверняка придут нам на подмогу.

В самом деле, вскоре появилось пятеро мужчин, один из них нес в руках аркебузу.

– Это я! – крикнул Безансон. – Идите, подтолкните… Дело не терпит, друзья. В фургоне – больной!

Не спрашивая объяснений, пятеро мужчин налегли, помогая лошадям. Ноги у всех были обернуты кусками мешковины, чтобы не скользить.

Порыв ветра вскоре донес теплый запах костра, и, перевалив холм, они увидели с десяток хижин на залитой солнцем поляне. Между ними были сделаны проходы наподобие деревенских улиц, окаймленные стенами из снега выше человеческого роста. Синеватый дымок летел, вился и исчезал где-то в лесу.