Небесная подруга - Джоанн Харрис

Бедный Дэниел, думала она, аккуратно выписывая буквы: «ВОЗДАЯНИЕ. ИЗБРАННИКИ ОФЕЛИИ».

Один

В страшном сне я шел вдоль дороги, и голод следовал за мной по пятам. Разум, которым я столь неправедно гордился, пребывал в непривычном смятении. Обоняние забивал запах крови, и хотя я сопротивлялся осознанию фактов, перед лицом голода я слабел – как любой нормальный человек. Я всегда считал себя христианином, не лгал и не крал; если и думал о прелюбодеянии, то скрывал эти помыслы. Грехи мои были мелкими, рядовыми, душу не затрагивало ни отчаяние, ни высокомерие. Но неожиданно, за один день и одну ночь, все переменилось. Я больше не похож на обычного человека – мысль об этом жила во мне как проклятие. Как выразить всю глубину ужаса, охватившего меня, когда я впервые увидел зверя в оболочке моего тела? Позднее я наблюдал подобное достаточно часто, чтобы сломаться, и привык смотреть на это бесстрастно, почти как исследователь, однако до той поры пришлось разбить множество зеркал и икон, перевернуть множество запретных страниц.

Так я шел, терзаясь голодом и скрывая лицо в тени, чтобы прохожие не могли увидеть в моих глазах жажду убийства.

Убийство. Это слово утратило смысл, пока я слепо брел по улицам, спрятав руки в карманы, чтобы никто не заметил их дрожи. Просто провал, головокружительный спуск в небытие, необозримый, как судьба. От одного слова, как на фотопластинке от одного луча света, изменилась вся моя жизнь. Поверьте, я сопротивлялся как мог, но мысль об убийстве была коварна, она вертелась в голове, рождала галлюцинации, рисовала, словно в театре теней, причудливые силуэты на экране моего истерзанного разума. Порой я выпадал из реальности, терялся, как ребенок в ярмарочной толпе, и голод овладевал моим сознанием. Несколько раз я нырял в переулки или проемы арок, чтобы извергнуть содержимое желудка, вроде бы давно пустого, и боль запускала острые пальцы мне под ребра. В итоге оказалось, что я терпел эти муки зря. Странно, но меня до сих пор охватывает гордость при мысли о том, как долго я продержался. Будьте ко мне снисходительны – я сдался не сразу.

Я так и не дошел до квартиры Розмари – и не надеялся дойти, – хотя сумел добраться до реки. Народу на улицах было меньше, чем я опасался. У дверей забегаловок толпились студенты, но мне, к счастью, не пришлось касаться их или подходить слишком близко – от одного запаха кружилась голова. Мимо прошли несколько полицейских, бросивших настороженные взгляды в мою сторону. Паранойя заставила ускорить шаг – почудилось, что они заметили мое странное состояние. Руки дрожали. У моста Магдалины (ирония этого совпадения от меня не ускользнула) случился особенно сильный спазм, так что некоторое время я не мог дышать, только дрожал всем телом. Кое-как спустился на берег, оттуда под мост, где было темно и прохладно. Я решил отдохнуть там, где меня никто не увидит, не будет задавать вопросы.

Я устроился на узком бортике под мостом. Было холодно и сыро, каменный свод позеленел от плесени, но здесь я хотя бы чувствовал себя в безопасности. Над головой проходили люди. Я ощущал их тепло и как будто видел его: словно факел сиял сквозь плотную ткань, слабым отблеском отражаясь в воде. Я закрыл глаза. Совсем ненадолго, убеждал я себя; несколько минут отдохну и приду в себя. Прохлада воды и сырое безмолвие камня помогут остановить поселившийся во мне ужас. Я ждал.

– Дэниел.

Я открыл глаза, машинально протянул руку, чтобы поправить очки. На миг показалось, что голос пришел от воды, и меня объял сверхъестественный ужас. Это она, мертвая женщина, ее грудная клетка вскрыта, как тюк с грязным бельем, глаза смотрят обвиняюще… Или того хуже: распухшее лицо расплывается в широкой злобной ухмылке, а руки тянутся, чтобы обнять меня…

– Дэнни.

Я повернулся так резко, что едва не упал с бортика.

– Я так рад, что нашел тебя, Дэнни.

Это был Рэйф.

Несколько мгновений я не понимал, почему он здесь, и молча глядел на него. Он опирался на бортик в двух-трех футах от меня, и зыбкий свет, отражавшийся от воды, падал на его лицо. Увидев Рэйфа в квартире Розмари, я сразу отметил его тревожную красоту. А сейчас он был прекрасен – призрачное, эфирное создание. Светлые глаза смотрели невинно и порочно. Я не боялся; ужас перед тем, что я открывал в самом себе, вытеснял страх, который нормальный человек должен чувствовать рядом с безжалостным убийцей.

– Господи, – прошептал я, – что вы со мной сделали? Что вы мне дали?

Рэйф улыбнулся.

– Не волнуйся, Дэнни. Так со всеми бывает вначале. Скоро все пройдет.

– Пройдет – что? – Мой голос зазвучал громче. – Во что я превратился?

Я протянул руку, схватил его за грудки и встряхнул. Рэйф только улыбнулся.

– Скоро ты станешь одним из нас, – сказал он. – Ты ведь хотел этого? Быть одним из нас.

Я покачал головой.

– Нет, ты хотел, – настаивал Рэйф. – Все хотят стать особенными. Теперь ты один из нас. Тебе это не нравится, ты пока не привык к этой мысли, но скоро привыкнешь. Ты будешь жить вечно, Дэнни. Ты будешь сильнее обычных людей, ты столько всего узнаешь! Все этого хотят, Дэнни, поверь.

– Что вы мне дали?

– Сам знаешь.

Я действительно знал больше, чем хотелось, и это привело меня в ярость. Снова встряхнув мальчишку, я наотмашь ударил его по губам.

– Мерзавец! Я ничего не знаю! Только то, что вы убийцы! Вы меня отравили, боже! И я чувствую… Я хочу…

В панике я до предела повысил голос, почти перешел на визг, и такая потеря контроля ужаснула меня еще сильнее. Я разжал хватку и оттолкнул мальчишку.

– Я ничего не знаю.

Тонкая струйка крови стекала из уголка губ Рэйфа. По-прежнему улыбаясь, он стер ее кончиком большого пальца, затем аккуратно облизнул палец.

– Знаешь.

Я прислонился к опоре моста. Взгляд светлых глаз пригвоздил меня к камню, а его улыбка… Я не мог этого вынести. Спрятав лицо в ладонях, я заплакал. Слезы сочились сквозь пальцы, как потерянные слова. Мне хотелось умереть.

Рэйф долго смотрел на меня, потом встал. Огни, отраженные в реке, окружили его голову ореолом бликов, и подросток казался светлым ангелом. Я запаниковал при мысли, что он сейчас уйдет, и судорожно схватился за рукав его куртки.

– Не бросай меня.

– Тогда пойдем со мной. Если посмеешь, конечно.

– Останься. Помоги мне.

Рэйф кивнул.

– Для этого я и пришел. Меня послали помочь.

– Кто послал?

– Друзья. Розмари. Теперь ты наш, Дэнни. Тебе нечего бояться, обещаю. Теперь должны бояться тебя, как всех нас. Ты – один из нас.

– Но кто вы? – спросил я, по-прежнему цепляясь за него, как потерявшийся ребенок.

Рэйф вскинул голову, рассмеялся, и первобытная вольность этого движения вдруг внушила мне благодарность и любовь. На миг я отчаянно пожелал стать таким же свободным и прекрасным, жестоким и юным, не скованным узами низменного мира. Я захотел жить по собственным законам; да, я захотел войти в их братство, кормиться, как они, и провести с ними вечность. Прости меня, Господи, я действительно пожелал этого.

Рэйф улыбался, а я грелся в отраженных лучах его триумфа.

– Мы господа, Дэнни, – негромко произнес он. – Избранные. Владыки творения. Хищники.

Я задрожал от восторга. Как ребенок, дождавшийся самого долгого и восхитительного праздника в жизни, я чувствовал запах попкорна, карамели и отдаленное веяние тяжкого смрада зверинца.

– О да, – пробормотал я, едва сознавая, что говорю. – О да.

Один

Землю укрыла ночная тьма, и я бежал в этой ночи. Вместе с Рэйфом, скрываясь в тени, мы пробирались через город тайными путями, и к нам присоединялись Джава, Розмари и другие. Я знал их имена, хоть и не спрашивал: Элейн с длинными спутанными волосами и огромными глазами; доверчиво сжимавший ее руку Антон – совсем маленький мальчик, пародия на настоящее дитя; рыжий, как Розмари, Зак с татуировкой в виде птицы на щеке. Мой народ, думал я с мрачной гордостью. Мой народ. Помоги мне, Господи! В ту ночь я любил их, мне нравилось ощущать их рядом, вдыхать их запах, испытывать голод, который был нашим другом и единственным союзником. А больше всего я любил Розмари: и пряди волос, падающие ей на плечи, и разворот головы, и белизну обнаженных ног под черным плащом. В том сне я – простите меня – впадал в экстаз, чувствовал восторг, и по этому счастью я тоскую больше всего теперь, когда она ушла. Счастье зарыто в землю на гранчестерском кладбище и никогда уже не расцветет.

Попытайтесь понять: я провел детство среди взрослых, занятых собственными проблемами, и вырос одиноким. Погрузился в науку, чтобы сделать свою жизнь осмысленной. Увлекся искусством, чтобы удовлетворить потребность в чувственных переживаниях.

Какой ребенок не желает найти компанию сверстников, испытать восторг пребывания в стае, радостное ощущение бесконечного бега? Той ночью я и был ребенком: мальчишка, которого вечно бросают в одиночестве или дразнят, умник, ищущий в книгах замену отсутствующим друзьям. Поверьте мне – вопреки всему я был счастлив. Думаю, я испытал бы тот же восторг, даже если бы Рэйф не вколол мне в руку свое зелье, прежде чем мы ушли из-под моста. Никакие наркотики не заставят почувствовать такую эйфорию и полноту жизни. Поезд, бегавший по кругу под прозрачным колпаком юлы, наконец-то вырвался на волю, и я летел на нем в дивную ночь, с ликующим криком разрывая оковы судьбы.