Парк Горького - Мартин Смит

Он перекатился под соседний навес, вскочил на ноги и обежал следующий навес с торца, мимо Джорджа, валяющегося в луже соболиной похлебки. Из-за дальнего навеса выскочил Осборн и вскинул винтовку. Аркадий нырнул в проход между рядами клеток. Он машинально заметил, что клетки заперты на висячие замки и на каждом рядом с окошечком для корма висит какая-то диаграмма. Обитатели клеток прыгали на сетку, метались взад и вперед. Пока он находится между ними, решил Аркадий, у него есть какой-то шанс. Он ощущал на себе оптический прицел, но знал, что Осборн побоится убить вместе с ним одного из бесценных своих соболей. Только бы подобраться поближе! И он сможет выстрелить пять или шесть раз без интервалов, а Осборн должен перезаряжать свою винтовку.

В два прыжка Аркадий очутился между клеток следующего навеса. Крича, дергая сетку, соболи шипели от ярости, прыгали на потолок, а один умудрился укусить его. И тут он упал с простреленным бедром. Но не сумел снова встать, заметив, что рядом была пустая клетка. Вот почему Осборн решился выстрелить! Крыша клетки была новой, как и сетка, в проходе лежал лом и стоял ящик с инструментами. По-видимому, из нее сбежал соболь, угодивший в капкан Крысы. Добравшись до конца прохода, Аркадий увидел, что Осборн бежит ему наперерез, и решил нырнуть под желоб, но споткнулся — раненая нога плохо повиновалась.

Внезапно он услышал голос Ирины. Она стояла в воротах и звала его. Осборн крикнул, чтобы она не двигалась, и продолжал:

— Следователь, выходи! Пистолет можешь оставить себе. Я отпущу вас обоих. Выходи, не то я пристрелю ее!

— Беги! — крикнул Аркадий Ирине.

— Ирина, — крикнул Осборн, — я отпускаю вас. Садитесь с ним в машину и уезжайте. Он ранен. Его нужно поскорее отвезти к врачу.

— Без тебя я не уеду! — крикнула Ирина Аркадию.

— Поезжайте с ней, Аркадий, — сказал Осборн. — Можете положиться на мое слово. Но если вы сейчас же не выйдете, я стреляю в нее. Сейчас же!

Аркадий уже вернулся к пустой клетке. Он поднял лом, вставил его конец в петлю замка на соседней, навалился всей тяжестью, и дверца распахнулась. Соболь прыгнул, всеми четырьмя лапами оттолкнулся от груди Аркадия и черным зигзагом понесся по снегу — такой стремительности Аркадию еще никогда видеть не приходилось. Он всунул пом в следующий замок.

— Нет! — закричал Осборн, появляясь с поднятой винтовкой в конце прохода.

Аркадий схватил соболя в прыжке и швырнул его в Осборна, потерял равновесие и упал. Это спасло его от пули Осборна, который, увернувшись от соболя, слишком торопливо вскинул винтовку. Не дожидаясь, когда он ее перезарядит, Аркадий начал стрелять. Первые две пули поразили Осборна в живот, следующие две — в сердце. Пятая попала ему в горло, когда он уже падал. Шестая пролетела мимо…

Аркадий поднялся на ноги и подошел к убитому. Осборн лежал на спине, все еще сжимая винтовку. Глаза у него были закрыты, словно он и в смерти старался сохранить элегантность. Даже не верилось, что он только что получил пять пуль, Аркадий сел рядом, устало снял с Осборна ремень и перетянул рану на своей ноге. Мало-помалу он осознал, что рядом с ним стоит Ирина. Аркадию почудилось, что мертвый Осборн торжествует, словно победа осталась за ним.

— Он как-то сказал мне, что любит снег, — произнес Аркадий вслух. — Наверное, так оно и было.

— Куда мы теперь? — спросила Ирина.

— Не мы, а ты.

— Я вернулась за тобой, — настаивала она. — Мы можем скрыться, можем остаться в Америке.

— Я не хочу оставаться. — Аркадий посмотрел на нее. — И никогда не хотел. Я приехал только потому, что знал: Осборн убьет тебя, если я не приеду.

— Тогда вернемся домой вместе.

— Но ведь ты уже дома… Теперь ты американка, Ирина. Сбылось то, чего ты всегда хотела. — Он улыбнулся. — Какая ты теперь русская? Мы всегда были разными, и сейчас я понял, в чем заключается эта разница.

— И ты тоже станешь другим.

— Я русский! С каждой минутой здесь я все больше чувствую себя русским.

— Неправда! — Она гневно вскинула голову.

— Ну погляди на меня! — Аркадий поднялся на ноги. Раненое бедро совсем онемело. — Не плачь. Кто я? Аркадий Ренько, бывший старший следователь, член партии. Если ты любишь меня, скажи правду: ну какой из меня американец?

— Мы же проехали полсвета, Аркаша. Я не отпущу тебя одного

— Ты ничего не понимаешь! — Он зажал ее лицо в ладонях. — Пожалуйста, отпусти меня. Ты останешься тем, что

ты есть, а я тем, что я есть. Я всегда буду любить тебя. Он яростно ее поцеловал. — Ну, поторопись!

— А соболи?

— Это уж мое дело. Ну, иди же! — Он слегка подтолкнул ее. — Теперь для тебя все будет проще. Но только не обращайся в ФБР. В госдепартамент, в полицию — куда угодно, только не в ФБР.

— Я люблю тебя! — Она попыталась взять его за руку.

— Что мне — камни в тебя швырять?

— Ну, что же… — Ирина отпустила его руку. — Так я пойду.

— Будь счастлива.

— Будь счастлив, Аркаша.

Она утерла слезы, откинула волосы и посмотрела по сторонам.

— По такому снегу лучше было бы в валенках ходить, — заметила она, отошла и оглянулась на него. Глаза у нее были мокрые, жалкие. — Ты мне пришлешь весточку?

— Конечно. Будем писать друг другу. Времена меняются.

У ворот Ирина снова остановилась.

— Как я могу тебя бросить?

— Это я тебя бросаю.

Она исчезла за воротами. Аркадий вытащил из кармана Осборна портсигар и закурил. Он ждал, пока издали не донеслось урчание заработавшего мотора.

Итак, подумал Аркадий, всего три обмена. Первый устраивал Осборн, второй — Кервилл, а третий — он сам. Он вернется в Союз, и Ирину оставят в покое. Он посмотрел на Осборна. А что я предложу взамен? Да соболей же! Оставлять их тут нельзя.

Он выхватил из рук Осборна винтовку и заковылял к навесам. Сколько у него патронов? День занимался ясный и тихий. Соболи теперь сидели смирно, внимательно следя за ним сквозь сетку.

— Прошу меня простить, — сказал Аркадий вслух. — Я не знаю, что с вами сделают американцы. Уже доказано, что доверять никому нельзя.

Они жались к сетке, не спуская с него блестящих настороженных глаз.

— Вот приходится стать палачом, — продолжал Аркадий. — Не те это люди, чтобы поверить сказкам и небылицам. Они добьются от меня правды.

— Ну, начали…

Аркадий отшвырнул винтовку и поднял лом. Стараясь не опираться на раненую ногу, он кое-как сбил замок. Соболь выпрыгнул на свободу и через секунду перемахнул через ограду. Еще замок, еще… Он приспособился: вставить и нажать, вставить и нажать.

Аркадий переходил от клетки к клетке и, когда открывалась очередная дверца, с восторгом смотрел, как соболь взлетал в прыжке и мчался по снегу — черный на белом, черный на белом, — а потом исчезал.

Нет ничего сложнее, чем писать послесловие к роману, во-первых, публикуемому в кратком журнальном варианте, а точнее, представляющему собой дайджест и, во-вторых, написанному современным автором, пишущим детективы, в том числе и на "советскую тему" Тут уж не знаешь, как за это самое послесловие взяться — не дай бог вырвутся нормальные слова в адрес "антисоветской стряпни'!

Кардинал Ришелье говаривал: "Дайте мне любую строчку письма, когда-либо написанного человеком, и я доведу его до виселицы'. Его Высокопреосвященство, наверное, радовался бы как дитя, узнав, сколь широко применялась эта формула в рецензиях наших критиков на многие западные книги. Роман "Парк Горького" вышел в свет в США в 1981 году и сразу стал на Западе бестселлером, а у нас был подвергнут зубодробительной критике, порой просто абсурдной. Так. например, один наш известный журналист заявил, что "Парк Горького" — это "интеллектуальное детище Интеллидженс сервис и ЦРУ", а его автору Мартину Крузу Смиту выразили, мягко говоря, вотум недоверия лишь на том основании, что он, подлец этакий, посмел написать о нас плохо, с нами не посоветовался (мы бы разъяснили, как и что надо), слушал рассказы эмигрантов (они нарассказывают, сволочи!), короче, накропал свою антисоветскую фальшивку по заказу западных спецслужб, погнавшись за длинным долларом! А сколько "ляпов" насажал в своем доморощенном чтиве этот горе-писатель, сторожевой пес Пентагона и Лэнгли!

Ну, что же… Ляпсусы и фактологические ошибки в романе действительно есть Но эти, в общем, малочисленные и незначительные "клюковки" вполне извинительны иностранцу, проведшему в СССР всего две недели почти два десятилетия тому назад.

Как, наверное, убедился читатель, роман Мартина Смита — не антисоветский. Скорее наоборот: если пользоваться грубым делением на "плохих чужих" и "хороших своих", получается, что главный элодей — это американец Осборн, а следователь Ренько и даже зловещий майор Приблуда — люди, в общем, хорошие. И все же не только это отличает "Парк Горького" от некоторых других западных детективов на "советскую тему". Основное, на мой взгляд, достоинство этой книги — неподдельный интерес автора к Советскому Союзу