Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма - Александр Бард

Наиболее интересным различием между буржуазией в Западной Европе и Северной Америке, с одной стороны, и русской буржуазией, которая предприняла попытку широкомасштабной индустриализации царской империи в середине XIX столетия, с другой, было то, что европейские и американские промышленники обладали достаточным здравым смыслом, чтобы правильно использовать все имеющиеся методы приручения пролетариата, и устанавливали размер оплаты труда на необходимом уровне, а в России подобных инструментов попросту не существовало, так как отсутствовали значительные контакты между разными классами общества. Поэтому-то именно в России с ее крайне поляризованной общественной обстановкой, при которой правящий класс был практически полностью изолирован и самоустранен (по крайней мере, со слов его представителей) от потребностей рабочего класса, оказалось возможным совершить революцию.

Чем дальше промышленное общество уходило от феодализма, тем более гибким и продвинутым становился капиталистический брэнд и менее угроза революции рабочих. Неудивительно поэтому, что как раз самые феодальные и аграрные страны мира, Россия и Китай, испытали на себе всю прелесть революции, как только стала нарастать индустриализация. Разница между ревизионистским и революционным путями развития внутри капиталистической парадигмы — прямое следствие того, насколько хорошо правящий класс был осведомлен о нуждах и чаяниях низшего. Яростной революции нужно было избежать любой ценой. Так что вхождение демократического социализма во власть было напрямую связано со сложными механизмами капиталистического общества. Номинальная власть над государством стала основой компромисса между запросами рабочего класса и интересами элиты. Социалистический ревизионизм -идеология, стоящая за этим компромиссом. Если большинство народа во главе государства, как может революция быть провозглашена во имя людей?

Террор политкорректности сегодня является возмездием меньшинства населения за прежний культ большинства. Так называемые меньшинства образуют шумные альянсы и выступают с требованием прав в форме квот и специальных привилегий. Давление, в основном, оказывается посредством СМИ, и меньшинства, обладающие большими медиа-возможностями, чем другие, преуспевают в этой символической борьбе за право контроля над определениями. Результатом становится полное выхолащивание политической культуры: политическая борьба постепенно утрачивает содержание и превращается в театр сражений узкоспециальных групп. Представительство, основанное на мнениях, — система, на которой строится западная демократия, и в соответствии с чем народные избранники представляют своих избирателей, базируясь на сути их убеждений, а не на основе пола или другой характеристики — оказалась подменена странной бухгалтерской процедурой: каждый второй — женщина, каждый пятый — пенсионер, каждый десятый — иммигрант, и так далее, ad absurdum. Этот спектакль выглядит вполне естественно для позднекапиталистического общества, в котором политическая власть и пресса рассматриваются не иначе, как выражающие интересы (зачастую мнимые) малых групп. Но в информационной парадигме все это выглядит очень плохим спектаклем. Если в будущем у консьюмтариата появятся претензии на власть вопреки желанию нетократии, придется искать для этого новые формы.

На чисто материальном уровне все говорит за то, что низший класс сможет по-прежнему рассчитывать на определенные улучшения. Начавшиеся при капитализме, они будут продолжаться и примут новый вид. Но поскольку этот новый низший класс в первую очередь характеризуется моделями потребления, а не относительно высоким уровнем жизни, вряд ли можно говорить о реальном сокращении дистанции между классами. Представители консьюмтариата не смогут стать нетократами лишь потому, что обзаведутся более дорогой машиной или более просторным жильем — они будут оставаться такими же безвластными, как раньше, просто цена их сотрудничества будет откорректирована в сторону повышения.

Когда предложение рабочей силы той или иной специальности падает, зарплата в этом секторе растет. Если этот рост заработков не сопровождается соответствующим ростом производительности труда, неизбежным результатом становится инфляция. Но это не отвечает интересам всех участников рынка, вот почему с инфляцией обычно ведется жестокая война. Традиционным способом увеличить объем производства, не рискуя попасть в инфляционную гонку, является стимуляция роста численности населения. Постоянно растущее население всегда удовлетворяло потребности промышленности в рабочей силе. Но такое развитие не может продолжаться вечно. Совершенствование системы образования для повышения уровня знаний и жизненного уровня, необходимые для достижения социальной стабильности, привели к снижению темпов рождаемости. Когда после II мировой войны рождаемость в западных странах пошла на убыль, пришлось прибегнуть к альтернативному методу роста населения, а именно: широкомасштабной иммиграции.

В результате энергетического кризиса 1970-х произошло снижение million экономического роста и роста уровня безработицы в Европе и Америке. Растущая конкуренция на рынке труда привела к тому, что идеи иммиграции стала значительно менее популярной, и импорт рабочей силы существенно уменьшился. Но с началом информационной революции 1990-х производительность труда скакнула вверх, и отношение к иммигрантам стало более терпимым. Западные экономики более не являются самодостаточными в сфере трудовых ресурсов. Во всех развитых странах демографическое развитие демонстрирует одну и ту же тенденцию: стариков становится все больше, а молодых — все меньше.

В периоды быстрого роста число рабочих коренной национальности уменьшается, а спрос на рабочие руки из-за рубежа значительно возрастает, вот почему Западный мир не просто готов открыть свои границы, но и вынужден это сделать. Как следствие нужно ожидать дальнейшего роста официальных высказываний по поводу поликультурного общества. Элита будет всячески противодействовать любым проявлениям изоляционизма и романтизированного национализма. Терпимость и любопытство по отношению ко всему новому и неизвестному будет становиться все более характерной чертой напыщенной официальной риторики. Естественно, это не означает, что этнические, культурные или классовые конфликты исчезнут. Наоборот, все указывает на то, что поляризация Западного общества становится нее сильнее и страх перед угрозой массовых волнений все более обоснованным.

Следует признать, что новый правящий класс по сути своей космополитичен. Нетократическая глобализация ведет к появлению глобальной электронной культуры. На практике это выражается в том, что нетократы в каждой стране будут объединяться на базе тесных контактов и общих интересов, но без какой-либо ощутимой солидарности по отношению к тем иммигрантам, которые подстригают их лужайки или водят поезда метро. Нетократы будут характеризоваться тем, что они манипулируют информацией, а не управляют собственностью или производят товары. Так что их деятельность связана с глобальными сетями, а их приверженности носят скорее виртуальный характер, нежели географический. Для них поликультурность родной страны — это частично вопрос того, что есть кому выполнять подсобную работу, а частично некоторая доля экзотики в их жизни: разнообразные национальные рестораны, одежда или развлечения. Нетократы будут платить, сколько бы ни стоило подстригание лужаек или цыплята-тандури, но не возьмут на себя никаких дополнительных обязательств. По сравнению со старой, новая элита не отождествляет себя с обществом в целом. Благодаря новым технологиям она располагает всеми возможностями по уклонению от уплаты налогов, но взамен ничем не обременяет государство социального обеспечения. Частное страхование сполна удовлетворяет потребности в медицинском обслуживании, частные школы вполне пригодны к обучению детей, частные охранники успешно отваживают грабителей и вандалов от частных владений. Политический истэблишмент становится все более беспомощным, а целостность общества разрушается. И права, и обязанности исчезают вместе, рука об руку.

Идеология, согласно которой такой порядок вещей считается 'естественным', — это меритократия (meritocracy — от merit — заслуга, достоинство), и как только она утверждается в полном объеме, ничто не определяется заранее, ни происхождение, ни деньги не определят твою судьбу, а только твой талант и род занятий. Другими словами, это все та же древняя мечта всех угнетенных о блистательном социальном подъеме, но стой разницей, что возможности взобраться вверх по общественной лестнице вполне реальны. Хорошо это или плохо, зависит от точки зрения. Если под увеличением равенства возможностей мы понимаем повышение степени влияния людей на их собственные судьбы, то равенство — это хорошо. Но в то же время возрастает личная ответственность, а также и личные обязанности. Личные неудачи станут намного более личными. С классовой точки зрения, меритократия, по выражению философа Кристофера Лэша, означает, что низшие классы непрерывно испытывают утечку талантов и, соответственно, потенциальных лидеров. С другой стороны, элита постоянно усиливается за счет этого постоянного обновления и вливания новых талантов. Привилегии становится легче узаконить, когда они основываются на заслугах, поскольку они заработаны, по крайней мере в какой-то степени, а не унаследованы.