Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.) - Феликс Кандель

Министру государственной безопасности доложили об израильских дипломатах: "1. Посланник миссии – Мейерсон Голда Мойшевна, 1898 года рождения, уроженка г. Киева, большую часть жизни провела в США, где получила свое образование. Убежденная сионистка с большим стажем практической работы. Не знает русского языка. 2. Советник миссии – Намир (он же Немировский) Мордехай Ицхакович, бывший руководитель правых сионистов-социалистов в г. Одессе. В Советском Союзе подвергался репрессиям, настроен антисоветски…" И далее: "Голда Мейерсон и Намир имеют персональное задание… наладить контакт с евреями в Советском Союзе и найти путь для включения их в активную общесионистскую деятельность".

Через неделю жизни в "Метрополе" дипломаты поняли, что вскоре останутся без денег: цены были чрезвычайно высоки, и первый же гостиничный счет вызвал у них панику. "Есть только один способ уложиться в наш тощий бюджет – обедать в гостинице раз в день, – сказала Г. Меир. – Я добуду продукты для завтраков и ужинов, а в пятницу вечером будем обедать все вместе". На другой день они купили электроплитки – по одной на каждый номер, а посуду и ножи с вилками одолжили в гостинице, потому что в магазинах их невозможно было достать. Два раза в неделю сотрудники посольства шли рано утром на рынок, покупали продукты и укладывали между двойными рамами окон, чтобы они не портились.

Г. Меир: "С самого начала мои комнаты по пятницам были открыты для посетителей. Я надеялась, что местные жители будут, как в Израиле, заходить на чашку чая с пирогом… Приходили журналисты, приходили евреи и неевреи из других посольств, приходили заезжие еврейские бизнесмены… но русские – никогда. И ни разу, ни разу – русские евреи".

Этот вопрос часто обсуждали сотрудники посольства: кто они, теперешние евреи СССР, с которыми много лет не было никакой связи? Какие они? Что еврейского в них осталось? У некоторых израильских дипломатов были в СССР близкие родственники, и они не знали, можно ли их навестить, не опасно ли им помочь, не обернется ли это для них арестом и длительным заключением? Г. Меир: "Нам было очень трудно понять и принять систему, в которой встреча матери с сыном, которого она не видела тридцать лет… приравнивается к государственному преступлению".

В первую субботу после вручения верительных грамот израильские дипломаты отправились пешком в главную московскую синагогу. Там было не более ста пятидесяти пожилых евреев. По обычаю, в конце службы произнесли благословение и пожелание здоровья руководителям советского государства, а потом – к изумлению присутствовавших – и пожелание здоровья посланнику государства Израиль Голде Меир. "Я сидела на женской галерее, и когда назвали мое имя, все повернулись и посмотрели на меня, словно старались запомнить мое лицо. Никто не сказал ни слова. Все только смотрели и смотрели на меня".

На обратном пути в гостиницу ее задел плечом старый человек: "Не говорите ничего, – шепнул он на идиш. – Я пойду вперед, а вы за мной". Не доходя до гостиницы, он остановился, повернулся к ней и прочитал благодарственную молитву: " "Благословен Ты‚ Господь, Бог наш‚ Владыка Вселенной‚ который даровал нам жизнь, поддерживал ее в нас и дал дожить до этого времени. Амен". И старый человек скрылся в толпе.

Вскоре к Молотову поступило официальное донесение о посещении синагоги израильскими дипломатами: "Посол г-жа Мейерсон, находившаяся… во время чтения молитвы на "женской половине" (на хорах), по окончании ее сошла в главный зал, подошла к раввину, церемонно поклонилась ему, произнесла на древнееврейском языке приветствие и заплакала".

16 сентября Г. Меир побывала в Московском еврейском театре, где зрители встретили ее с ликованием. Фасад театра был украшен огромным бело-голубым флагом с магендавидом; Г. Меир купила несколько абонементов в театр и попросила передать их неимущим евреям. Вскоре этот флаг с магендавидом припомнили на допросе академику Л. Штерн: "Помните?.. Вы были при этом". Она ответила: "Да. Звезда Давида. Это – символ, герб, как у нас серп и молот. Не встречать же посла государства Израиль двуглавым орлом".

4

Через две недели после появления в Москве израильских дипломатов Сталину доложили: "Вы дали указание подготовить статью об Израиле. Дело несколько задержалось из-за отсутствия в Москве Эренбурга. На-днях Эренбург… согласился написать статью и высказался против того, чтобы статья вышла за несколькими подписями". Сталин прочитал статью Эренбурга под названием "По поводу одного письма", и на документе сохранилась пометка: "Товарищ Сталин согласен".

Эту статью опубликовали в газете "Правда". В ней Эренбург разъяснял, что стремление зарубежных евреев к созданию своего государства вызвано лишь необходимостью коллективной защиты от антисемитизма. Только "мракобесы говорят, что существует некая мистическая связь между всеми евреями мира": "Если бы завтра нашелся какой-нибудь бесноватый, который объявил бы, что все рыжие люди или все курносые подлежат гонению и должны быть уничтожены, мы увидели бы естественную солидарность всех рыжих или всех курносых". В СССР с антисемитизмом покончено, утверждал автор статьи, а потому евреям незачем переселяться в Израиль: "Советские евреи теперь вместе со всеми советскими людьми отстраивают свою социалистическую родину. Они смотрят не на Ближний Восток, они смотрят в будущее".

Статья Эренбурга стала предупреждением для евреев – не проявлять излишнего интереса к еврейскому государству, однако в начале октября 1948 года, в праздничный вечер Рош га-Шана, к зданию московской синагоги пришли тысячи человек. Посольство Израиля явилось в синагогу в полном составе, и председатель Совета по делам религиозных культов сообщал: когда "г-жа Мейерсон… входила в синагогу, то многочисленная толпа, как в здании, так и на улице, приветствовала ее аплодисментами, которые раввин Шлифер пытался прекратить… Некоторые лица высказали недовольство этим, заявив: "Мы две тысячи лет ждали этого события; как вы можете запретить нам проявлять свои чувства?"…"

Голда Меир (из книги "Моя жизнь"):

"Улица перед синагогой была… забита народом. Там были люди всех поколений: и офицеры Красной армии, и солдаты, и подростки, и младенцы на руках у родителей… В первую минуту я не могла понять, что происходит, и даже – кто они такие. Но потом поняла. Они пришли – добрые, храбрые евреи – пришли, чтобы быть с нами, пришли продемонстрировать свое чувство принадлежности и отпраздновать создание государства Израиль.

Через несколько секунд они обступили меня, чуть не раздавили, чуть не подняли на руках, снова и снова называя по имени... На галерее для женщин то и дело кто-нибудь подходил ко мне, касался моей руки, трогал или даже целовал мое платье… Я не могла ни говорить, ни улыбнуться, ни помахать рукой; сидела неподвижно, как каменная, под тысячами устремленных взглядов…

Служба закончилась, и я поднялась, чтобы уйти, – но двигаться было трудно. Такой океан любви обрушился на меня, что стало трудно дышать; думаю, я была на грани обморока. А толпа всё волновалась вокруг меня, люди протягивали руки и говорили: "наша Голда" и "шалом, шалом", и плакали…

Я не могла бы дойти пешком до гостиницы, так что – несмотря на запрет ездить по субботам и праздникам – кто-то втолкнул меня в такси. Но и такси не могло сдвинуться с места, его поглотила толпа ликующих, смеющихся, плачущих евреев. Мне хотелось хоть что-нибудь сказать этим людям… и я пробормотала не своим голосом на идиш: "Спасибо вам, что вы остались евреями". И я услышала, как эту жалкую фразу передают и повторяют в толпе, словно чудесное пророчество…

В гостинице все собрались в моей комнате. Мы были потрясены до глубины души. Никто не сказал ни слова. Мы просто сидели и молчали… Женщины рыдали навзрыд, мужчины закрыли лица руками… Кто-то сфотографировал эту новогоднюю толпу; фотографию наверно размножили в тысячах экземпляров, потому что незнакомые люди на улице шептали мне еле слышно: "У нас есть фото!" Но, конечно, я понимала, что они бы излили свою любовь и гордость даже перед обыкновенной шваброй, если бы швабру прислали представлять Израиль".

Автором знаменитого снимка 1948 года был Давид Хавкин. Это он, восемнадцатилетний юноша, сфотографировал Голду Меир возле московской синагоги в окружении многотысячной толпы евреев (этот снимок напечатали впоследствии на израильской денежной купюре).

Из воспоминаний Хавкина:

"Фотографировать было не трудно. Сложнее распространить фотографию, ведь распространение – это самое страшное преступление по советским законам.

Возле синагоги всегда стояли свахи, торгаши и прочие. Я выбрал одного торгаша, заинтересовал низкой ценой, и он согласился. Подготовил первую пачку фотографий, принес ему, и они разошлись, как семечки…

Самым знаменательным для меня был день, когда пришел отец, созвал всю семью и показал нам эту фотографию, которую он приобрел около синагоги. Никто не знал, что я сделал этот снимок, и это был один из самых радостных дней в моей жизни".