Кузина - Галанина Юлия Евгеньевна

А может, я уже? Ведь власть меня никогда не волновала, – я слишком близко видела её изнанку. Тревожный признак, очень тревожный… А-а-а, может быть, я и в дежурные к Клину идти отказалась не в пику ему, а потому, что делить постель с кем-то мне уже не интересно?

Не-е-ет, не могут дела обстоять так печально, и Клин, сволочь мерзкая, если к нему присмотреться, очень ничего, если смотреть на него не как на надзирателя, надо посмотреть, надо понять, разобраться…

И только Клин с лежанки сполз и с ворчанием стал портянки накручивать, я принялась изучать его со всех сторон, прикидывая, а вот если бы он не был надзирателем, был бы постройнее, не с такой угрюмой мордой, с иным разговором, в другой одежде, вызвал бы он во мне хоть малейший интерес? Ну хоть искорку?… Хоть след от искорки?… Эх…

Мало того, что никакие превращения Клину бы не помогли, так ещё он заметил моё к нему внимание, перепугался и запустил в меня первым, что под руку попалось. А попался сапог его громадный. И грязный.

– А ну зенки отведи, ведьма тавлейская! – заорал он. – Ишь зыркает, тут тебе не твои эти, никакой заговор или заклятье не пройдёт, поняла?! Нету тут у нас никаких чар, накося, выкуси!

Сложил пальцы в кукиш и повертел. Издалека.

Настроение и без того мрачное, совсем на нет упало. К Лишаю даже присматриваться не стоит: на него глянешь, и блевать тянет.

Но всё похоже на то, что убились во мне всякие желания. Жуть.

Глава седьмая

Янтарь, янтарь, раух-топаз, рубин, янтарь, рубин

Весь день в забое я терзалась своим открытием и к вечеру окончательно уверилась, что дела мои обстоят ещё хуже, чем показалось сначала: истинная магия в нужных размерах во мне не проснулась, а вот всё остальное уже исчезло, и мужчины мне больше не нужны, однозначно.

Хотя это нечестно: условием владения истинной магией всегда было отсутствие влечения к женщинам, вот с этим пунктом я согласна. А про мужчин уговора не было. И как я теперь такая безупречная жить-то буду? Тоска зелёная…

Вечером, скрючившись под одеялом, всё пыталась вызвать пламя на кончиках пальцев. Ничегошеньки не вышло, только вспотела от натуги.

* * *

– Привет, у меня плохие новости. Я тоже дракон, – заявила я сразу, заслышав голос Кузена. – Только маленький, больной и очень несчастный…

– Тяжёлое детство и неправильное питание, дражайшая кузина? – посочувствовал Кузен, сдерживая смех.

– Чего смеёшься?! – возмутилась я. – У человека горе!

– Так ты же теперь дракон, – поддел Кузен.

– Такой же дракон, как и ты, – уточнила я. – Похоже, во мне истинная магия завелась… Вот смотри сам. Я теперь равнодушна к мужчинам. И к власти. И у меня здесь руки на мгновение воспламенились, после того как я узнала, что Аль-Нилам к другому перейдёт. А отрава меня не берёт. Ы?

– Самый страшный пункт, как я понимаю, ты поставила первым? – уточнил Кузен.

– Да уж не последним! – огрызнулась я свирепо. – Тебе не понять, ты и не знал никогда влечения.

– Мне доступны иные радости, – спокойно объяснил Кузен. – Власть над магией, упоение от её обладания. Для Драконида лучшая женщина в мире – истинная магия. А наиболее полно раскрывается обладание истинной магией во время сражений.

– Аминь, – мрачно закончила я его слова выражением, бытующем в некоторых мирах.

– Не бойся, – опять послышалась улыбка в словах Кузена. – Все твои радости останутся при тебе. Перечисленных симптомов для истинной магии мало. И если она в тебе всё-таки есть – то лишь как то, что ты передашь своему сыну. Хоть владеют ею мужчины, но передаётся она по женской линии.

– Я всегда подозревала, что это просто болезнь, – пробурчала я. – Вроде проказы.

– Это счастье, – просто сказал Кузен.

– Это неправильное счастье! – возмутилась я.

– Почему? – удивился Кузен.

– Потому что кроме войны с приграничной нечистью у вас, истинных магов, и нет ничего! – запальчиво воскликнула я.

– Война – удел мага, – возразил Кузен.

– Но не одна война, должно ещё что-нибудь в жизни быть! – упёрлась я на своём.

– И ещё много чего есть. Вот, к примеру, одно из побочных занятий – попытки спасения заточённых кузин. Которые твердо решили сгнить на золотых рудниках.

– Которые ещё ничего не решили… – вздохнула я.

– Которые тратят время и силы на раздумья о судьбе вполне довольных своей участью Драконидов, вместо того, чтобы подумать о собственной жизни.

– У которых голова болит!

– Которые пользуются всяческими предлогами, чтобы не вести борьбу с болью.

– У которых нет способностей истинных магов сопротивляться боли!

– У которых есть силы, но нет желания!

– У которых есть желания!

– Отрадно слышать. Если будет желание вспомнить – ты вспомнишь. Разрешите откланяться, любезная кузина, мне пора.

– Разрешаю, любезный Кузен.

Странное чувство осталось у меня после разговора с Кузеном. Стала вдруг покалывать иголочкой ревность: ох, вот кто бы обо мне такие страстные слова сказал, как он о магии…

Его драгоценная магия – она же не живая. А я живая.

* * *

Клин, всё-таки, придурок. Нельзя надзирателю быть таким впечатлительным. Я понимаю, что работа нервная, но ведь ремесел много, не обязательно так убиваться, можно что и полегче найти!

Следующий день после разговора с Кузеном мы отработали, как положено, и в барак пошли. Бежать туда со всех ног – радости мало, поэтому я всегда стараюсь зайти последней.

Чтобы жильё не выстуживалось, здесь у каждого дома есть сени: бочонки с капустой квашеной там стоят, с грибами солёными, с ягодой мочёной. И под рукой, и не в таком тепле, как дома.

Открыла я дверь, вошла в эти самые сени, темно там, почище, чем в яме – и вдруг чувствую, душит меня кто-то. Сзади так надвинулся – и руками, как колодками, горло обхватил.

Застарелым потом воняет и в ухо шипит сдавленным голосом:

– Зачаровала-таки, ведьма, мужскую силу мою забрала?! А ну возвращай, не то шею сворочу! Отучу тебя мужиков портить, зараза тавлейская!

Ага, он, значит, сковырнулся неизвестно с чего один-единственный раз, а я виновата?! Сам себя убедил, а теперь меня душит, ну негодяй!

Присела резко, пока и правда не придушил, да не рассчитала, что Клин такой тяжелый – на пол мы и грохнулись. Я-то ничего, удачно, а он о бочку с капустой приложился и руки разжал.

Я не стала его убеждать, что он мужчина хоть куда, гроза девиц, отрада вдов, – только наружной дверью хлопнула.

Прибежала к Выдре в землянку, вся в растрепанных чувствах.

– Мне, похоже, грозит нападение на надзирателя и побег, – сообщила я ему с порога. – Примешь беглеца?

– Жаходи, – обрадовался Выдра. – Жаодно и новощелье справим.

Я вошла в маленькое строеньице, крохотное, но какое-то очень ладное. Печка, стол, лежанка – вот и всё, что там помещалось. Да гному больше и не надо было.

А на полу рядом с лежанкой красовалась роскошная медвежья шкура. Не только роскошная, но ещё и очень тёплая.

– Выдра, научи меня убивать шесть человек разом, – попросила я, подпирая головой потолок у двери. – Чтобы с Клином разобраться.

– Я тебя научу вяжать, – отозвался гном. – Череж лето зима придёт, ношки швяжешь – тепло будет. Ногам хорошо.

Он усадил меня на свою лежанку, достал откуда-то моток грубой пряжи, пяток спиц.

– Шмотри.

Быстро набрал петли, распределил по четырем спицам, провязал несколько рядов.

– Чеперь сама.

Неумело ковыряя нить, я пыталась сделать что-то, отдаленно напоминающее легко выполненное Выдрой. Будущий носок, топорщащийся сейчас во все стороны спицами, напомнил мне кусочек сильно облезлого ёжужика. Вязание потребовало от меня напряжения всех сил, я даже про стычку с надзирателем позабыла, старательно вывязывая неподатливые петли.

Выдра сел на чурбачок у печки, подбросил дров.

– Чеперь говори, что случилось, – попросил он.